Сандра (СИ) - Резко Ксения. Страница 27

А Жанни Лагерцин? О, она наверняка уже забыла о его существовании в кругу более влиятельных поклонников!

А Беатрис? Она видела в сыне лишь состояние бывшего мужа, от которого в молодости так необдуманно отказалась ради драгоценной свободы.

Неужто во всем городе, кишащем жизнью, людьми, заведениями, огнями, магазинами — неужели среди всего этого многообразия о Лаэрте помнила одна посторонняя, едва знакомая девушка? Неужели она одна ночами проливала о нем слезы, одна тосковала по его добрым глазам? Она, к которой он вряд ли относился всерьез, которую поцеловал-то всего один раз — и то из благодарности?.. Выходило, что первая встречная знала о Лаэрте Мильгрее больше, чем те, кто жил с ним бок о бок; чем те, кто часто общался с ним, пил вино и коротал ночи… Да, пускай все они забыли его, пускай даже имя его выветрилось из их памяти как буквы на песке, смываемые прибоем, — все-таки одна ничтожная песчинка помнила о нем, потому что просто не могла предать забвению…

Вошел Эмиль, но Сандра даже не подняла головы. Она изводила его своим равнодушием; казалось, он для нее вовсе перестал существовать.

Обычно шофер стоял над ней недолго. Иногда он молча ждал, что она ему что-нибудь скажет, а иногда и сам задавал односложные вопросы. Получив ответ, Эмиль уходил, угрюмо шаркая ногами.

Вот и теперь он остановился перед ней, а девушка, сжав губы, с нетерпением стала дожидаться его ухода. Да-да, с нетерпением! Едва только его шаги раздавались за дверью, как ей уже хотелось, чтобы он поскорее ушел. Внешне Сандра всеми силами старалась не выдать своего волнения, но внутри была уже отнюдь не такой спокойной, как раньше; дни заточения выматывали ее, высасывали из нее все соки, но, как оказалось, мучилась не одна она…

Эмиль не уходил вопреки заведенному правилу, а все топтался, буравя пленницу пристальным взглядом. Помимо воли Сандра привстала с подушек, испугавшись, что ее мучитель начнет вытягивать из нее согласие силой, но ей хватило одного взгляда, чтобы окончательно успокоиться на этот счет. Если в первые дни он мог кричать, метаться из угла в угол, то теперь лишь подавленно молчал, а глаза его взволнованно блуждали по комнате, но ничего не видели перед собой и только расширялись от одного ему понятного ужаса.

Его страх передался и ей. Собрав последние силы, Сандра села на краешек широкой постели.

— Что-то с девочками? — спросила она. Эмиль был бледен, как полотно. Его черные, непроницаемые глаза сверкали, со лба крупными каплями катился холодный пот, руки дрожали — весь он был так жалок, что девушка испытала к нему нечто вроде сочувствия. — Ты не заболел? — спросила она, но тут же удивилась собственным словам. Неужто она беспокоится о том, кто запер ее в спальне и несколько дней держит на хлебе и воде? Беспокоится о том, кто ни разу не побеспокоился о ней!

Внезапно на пол у самых ее ног рухнуло что-то тяжелое и большое, и Сандра не сразу поняла, что это никто иной, как ее мучитель. Эмиль — дрожащий, рыдающий — распростерся перед ней на полу, а его пальцы стали судорожно цепляться за ее руки, одежду — как за свое последнее спасение. Так только утопающий хватается за спасательный круг — поспешно и безотчетно.

— Пусти! Оставь меня в покое! — Сандра хотела с омерзением вырваться из этих цепких объятий; только теперь ей стало понятно, что Эмиль пьян.

— Прошу… — сорвался с его уст жалобный стон. — Прошу, поговори со мной! Пожалуйста! Со мной ведь уже давно никто не разговаривал… Никто! — рыдал Эмиль, уткнувшись лицом в ее схваченные ладони.

— Ты сам виноват, — наконец с усилием вымолвила девушка, — ты ведь совершил нечто ужасное, и это мучает тебя…

— Я одинок, я никому не нужен! — вскричал он, с остервенением вскинув на нее глаза, но тут же снова затих, и голова его сникла.

За окном вечерело. Слегка покачивались ветви старых вязов; от проезжающих автомобилей по потолку скользили тени, озаряя вспышкой света старинные фрески на стене, да глиняные статуэтки, раскрашенные масляными красками. «Все эти вещи Лаэрт когда-то держал в своих руках, — вдруг подумала Сандра, стараясь отвлечься от вздрагивающего у ее ног мужчины, — когда-то его ноги ступали по этому ковру… Даже здесь, где сейчас лежит это… Войдя сюда в эту минуту, он бы очень удивился… Но он не войдет. Никогда».

24

Стало тихо. На мгновение тени прекратили свой бег от окна к стене и от стены опять к окну; все померкло, будто затаилось, а предметы, приобретенные некогда ценителем старины — отцом Лаэрта, — с возмущением взирали из темноты на постыдную картину. Так, по крайней мере, показалось Сандре.

— Отпусти меня, — спокойно шепнула девушка обезумевшему Эмилю. — Я поговорю с тобой, обязательно поговорю — обещаю! Если ты отпустишь.

— Хорошо…

Ее спокойный тон будто отрезвил его. Эмиль торопливо поднялся, сконфуженно кашлянул и оправил полы смятого пиджака. Сандра постаралась не сердиться на этого человека, постаралась увидеть в нем страждущую душу, поэтому, приобняв за плечо, подвела его к кровати, где усадила на мягкие подушки. Эмиль был поражен такой заботой со стороны своей жертвы.

Несколько минут они просто молчали, сидя в темноте, после чего он заговорил, и слова его полились рекой, словно вино из прогнившей бочки:

— Я пришел, потому что больше не могу. Не могу так жить… Как бы я не мечтал раньше овладеть всем этим домом, каждой его частичкой — вплоть до безделушки на каминной полке, теперь мне все опротивело. С первого дня работы здесь я загорелся этой мечтой, этой страстью — занять место своего хозяина, чтобы также тратить деньги, завлекать красивых женщин, помыкать слугами… И я поклялся, что добьюсь желаемого во что бы то ни стало. Никто не знал о моей цели, но она горела во мне, испепеляя душу… Внешне я выглядел очень спокойным и исполнительным, Мильгрей даже стал особо ценить меня, но знал бы он, что творилось у меня внутри! Какими словами я его бранил, пока возил в автомобиле по разным поручениям!

С детства я хотел быть властителем. Мне казалось, что друзья с кривыми усмешками смотрят мне вслед потому лишь, что я беден… Что женщины отворачиваются от меня лишь только поэтому… А когда я однажды увидел, как глазели на Мильгрея те красотки, дочери богатеньких папочек, — как собаки, которые гипнотизируют взглядом колбасу на базаре, — мне стало противно. А еще обидно. Мильгрей даже бровью на них не повел — эдакий гордец! «Ему совсем ни к чему возможности, которыми он располагает. Это ошибка, и ее нужно исправить», — подумал я.

Эмиль очнулся от забытья, вздохнул, порылся в кармане, но, не найдя там сигареты, вздохнул вторично.

— Не знаю, для чего я тебе все это рассказываю. Ты ведь меня все равно не поймешь, милая праведница! — горько усмехнулся он. — Но я все же закончу, — с каким-то ожесточением возразил сам себе Эмиль и посмотрел вдаль.

Сандра сидела неподвижно, стараясь не шевелиться, дабы случайным скрипом не нарушить нить его рассуждений. Над ними повис гнет скорого признания — она чувствовала это всеми фибрами своей души.

— Однажды, — продолжал Эмиль после тщетной попытки закурить, — я подслушал разговор своих господ за обеденным столом. Барышня Милретт поведала Мильгрею о том, как один богач, узнав о своей скорой кончине, отписал все состояние верному слуге, оставив родственников ни с чем. Это был старый маразматик, нервный, вечно всем недовольный скряга. Он был обозлен на весь мир, а в первую очередь — на своих родных деток. «Я поступил бы также», — сказал Мильгрей — он вообще вряд ли тогда понял, о чем идет разговор и вскоре совсем позабыл его, но я — нет. Сам того не ведая, Мильгрей подкинул мне занятную идею, и я с тех пор не знал покоя, мучительно обдумывая план своих будущих действий, просчитывая все до мелочей. Мне до того опротивело подчиняться, так захотелось положить этому конец, что я решился. Это был риск. Это было преступление, хотя я тогда еще не отдавал себе отчета, во что ввязываюсь.

Часто для одиноких людей большую ценность представляют их слуги — те, кто каждый день заботится о них больше, чем самые близкие родственники. В таком случае есть шанс, что умирающий богач осчастливит одного из своих верных прислужников, тем самым отблагодарив его за труды. Стоило мне на миг представить, как мой господин дрожащей от слабости рукой вписывает мое имя в завещание, и я совсем потерял рассудок. Я не мог ни есть, ни спать, а только размышлял о том, как приступить к осуществлению плана. Я долгое время присматривался к своему хозяину, изучал его характер, и пришел к обнадеживающему выводу: при случае Мильгрею решительно некому завещать свое имущество! Возлюбленной у него, как таковой, не было — девку, с которой он поддерживал тайную связь, я в расчет не брал; его подопечные владели собственным домом. Друзей у Мильгрея не было тоже, он вообще отличался скрытностью. У меня за спиной будто выросли крылья. Я принялся так рьяно выслуживаться перед своим хозяином, что поначалу вызвал у него легкую оторопь. Это понятно: я из кожи лез вон, лишь бы обратить на себя внимание. Спустя время я стал своему господину почти другом… — Эмиль поспешно отвернулся, чтобы скрыть обуревающий его стыд. — Он поверил мне, как своему старшему брату, а я… Впрочем, что махать кулаками после драки! Мне теперь нужно просто выговориться, а ты единственная, кто может меня выслушать…