Сандра (СИ) - Резко Ксения. Страница 28

Решающую роль в этом деле сыграла история с Жанни Лагерцин. Хозяин всеми силами скрывал свою связь с проституткой. Сначала он просил меня высаживать его за два квартала до постыдного места, чтобы я ничего не заподозрил. Он не мог знать, что я уже давно отслеживаю каждый его шаг… И вот однажды, на свой страх и риск мне пришлось поступить дерзко. Мильгрей полагал, что никто на свете не подозревает о его пассии. Можешь себе представить весь ужас высокородного аристократа, когда какой-то шоферишка вдруг заявил ему: «Я знаю о вас и Жанни. Вам нечего меня опасаться». Он страшно побледнел, начал лопотать, что решительно не понимает, о чем я ему говорю. Тогда я повторил свои слова. Он залился краской, а потом обратил на меня взгляд невинного ягненка: «Ты ведь никому не скажешь, Эмиль?» «Вы можете на меня полагаться», — торжественно поклялся я.

Общая тайна связала нас. Теперь мы могли обмениваться друг с другом взглядами, и каждый понимал, что хочет сказать другой. Я даже помогал выбирать подарки для его любовницы! — рассмеялся Эмиль, и от его лязгающего смеха Сандра забилась в угол. — Потом под каким-то примитивным предлогом я раздобыл у своего приятеля, работающего в химической лаборатории, одно вещество… Если добавлять его, скажем, в напиток в очень малых дозах, то человек ничего не заметит, но с течением времени почувствует себя плохо, а спустя несколько месяцев ежедневного употребления яда отойдет к праотцам без каких бы то ни было признаков отравления. В крови данный препарат выявить очень трудно — экспертиза тоже вряд ли докопается до правды. Итак, я приступил к делу. Каждое утро, прокрадываясь к накрытому столу, я добавлял зелье в пищу своего господина, а тот, ничего не подозревая, съедал ее… Рассказывая это теперь, мне становится не по себе… Но тогда, тогда!..

Было темно, и он не мог видеть лица своей собеседницы, но даже сквозь завесу ночи ему передался ее страх, вызванный его признанием.

— Ты спросишь: неужели мне хватило совести поступить с невинным человеком столь скверно? — предупредил Эмиль вопрос Сандры. — Хватило, — ответил он тут же. — Я был полон такой черной зависти, что меньше всего думал тогда о Мильгрее. Он мне вообще не казался живым человеком. Разве можно жить в таком особняке, иметь столько денег и не использовать свои возможности на полную катушку?!

Все шло по моему сценарию. Разрыв с Жанни, окончательная ссора с матерью — все отворачивались от этого человека, ему становилось все хуже, а он намеренно не хотел никому ничего говорить… Даже мне, хотя я был с ним любезен как никогда. И вот, после очередного тайного визита доктора мне передали, что господин хочет меня видеть в своем кабинете. Я смело вошел к нему. Он сидел в полумраке, опершись о спинку кресла, не зажигая свет, и почти что плакал, как покинутый всеми ребенок. О, каким забавным он мне тогда показался, я радовался, ощущая над ним тайную власть. Мне одному было известно, в чем кроется причина его внезапного заболевания. Я сам был этой причиной.

Я знал, о чем пойдет разговор. Мильгрей позвал меня не для того, чтобы говорить о моей работе, об автомобиле или о ценах на топливо. Он просто жаждал найти во мне понимающего собеседника, совсем как я сейчас. «Нездоровый образ жизни, климат, какая-то инфекция», — бормотал он, а я, глядя на него, впервые задумался, какое преступление совершаю. «Ведь он тоже живой, он тоже хочет жить», — подумалось мне.

Одному мне господин Мильгрей рассказал о своей, якобы, болезни, а я уже не мог отступиться от начатого и, чтобы приобрести какой-то плюс в его глазах, завел утешительную речь. Я говорил и говорил — сам уже не помню что именно, а он кивал, смиренно соглашаясь с ходом моей мысли. Я распалялся не на шутку, во мне с упорной настойчивостью укоренялась иллюзия, что этот человек уже в моей власти. Он не перебивал меня, но стоило мне неосторожно задеть больную тему, стоило мне назвать вещи своими именами, как он вскипел — прямо прыгнул на меня, как коршун! А я-то что? Я всего лишь назвал Жанни Лагерцин шлюхой, какой она и была на самом деле. Разве я оскорбил ее? Разве обругал? Но он вдруг из поникшего, усталого человека сделался так зол, что я отскочил к дверям в готовности броситься наутек. «Как ты смеешь! Как ты смеешь! — кричал он на меня, задыхаясь от возмущения и дрожа всем телом. — Она не такая! Она — лучшая из женщин!» Бедняга не на шутку влюбился — понял я и, сохранив прежнее самообладание, тихо промолвил: «Простите, виноват». Но роковая ошибка уже свершилась. Его доверие ко мне резко пошло на убыль, он будто вовсе перестал меня замечать. Я стал ему не нужен, а то, что я единственный в доме знал об угрозе его жизни, начало его тяготить. Одно время я уж стал опасаться, что меня вообще уволят. И тут меня осенило: мой хозяин стал искать именно ту кандидатуру счастливца, на которую метил я сам. В ревностной горячке я следил за своим господином, наблюдал издалека, как тот рыщет по округе в поисках нищенки, способной по уму распорядиться его состоянием. Мильгрей в общем-то больше рассчитывал на какую-нибудь обнищалую даму благородного происхождения, но ни одна из их длинного списка почему-то не могла его устроить. Все они были слишком мелочны, слишком словоохотливы и простодушны, чтобы держать язык за зубами. Много раз он приглядывался к собственным служанкам и даже слонялся около борделя, думая о Жанни, но слишком велика была еще его обида на нее. Время поджимало. Вскоре все могли узнать его тайну.

И вот однажды появилась ты. «Все пропало!» — подумал я, но продолжал подсыпать яд малыми дозами — уже из мести. Теперь ты понимаешь, что этот человек был бы совершенно здоров, если бы не я!..

Тогда, когда я вроде бы впал в немилость, Мильгрей вновь вспомнил об оказанном мне доверии. Передо мной снова приоткрылась завеса в чужие тайны. Я узнал о твоей прежней жизни, узнал, что ты прибыла с какого-то островка… Новый луч надежды осенил меня. Я поверил, что еще не все потеряно. Теперь моей главной целью стало избавиться от Мильгрея. Даже когда он уехал из города, я не оставил его в покое. Наведываясь каждую неделю в тайное место обитания своего, теперь уже бывшего хозяина, я привозил ему виски, к которому он пристрастился — но даже туда добавлял яд. Я продолжал добивать его, а он наивно думал, что его болезнь вызвана какой-то еще невиданной хворью, поэтому желал оставить все в тайне. Но ты не давала мне довести злодеяние до конца…

25

Эмиль занервничал. Его голос стал срываться и замирать, а весь он сидел, словно на иголках, боясь, что сейчас же будет схвачен.

— Ты принудила меня отвезти тебя к Мильгрею. О, как я надеялся, что мы его уже не застанем… Наверное, поэтому я и поддался на уговоры… Но нет. Он был еще жив — тех доз яда оказалось недостаточно, чтобы сломить его. Я боялся действовать открыто. Ты все время была возле Мильгрея, а я ничем не мог тебя отвлечь. Я не мог приблизиться к кухне, когда бы там никого не было, я оказался связан по рукам. Вы все больше сближались, а я — все больше негодовал, потому что видел, как мои усилия обращаются в прах. Выходило, что я зря стал преступником, что я напрасно столько рисковал! Мильгрей поправлялся только лишь потому, что ты, сама того не подозревая, мешала мне дальше отравлять его. И тогда… тогда я решился на последний шаг, потому что уже не мог остановиться в своем падении…

— Хватит! — вдруг перебила его девушка и, порывисто вскочив, отбежала к светлеющему проему окна. — Я не хочу это слышать!

Из темноты донесся его смех, в котором уже не слышалось ни злорадства, ни облегчения — лишь тупое отчаяние.

— Ты не можешь дослушать моих преступных откровений, потому что чувствуешь свою вину. Если бы ты не позволила ему выпить ту последнюю чашку, которую я поднес Мильгрею вместо тебя, если бы не пошла со мной «любоваться видами», то…

— Хватит! — вновь вскричала Сандра, зажав ладонями уши. — Уходи, я не могу находиться в одной комнате с тобой, ты — страшный человек!

— А я и не думаю здесь оставаться, — бесстрастно сообщил голос из темноты. — Сам этот дом жжет мне пятки. В каждом углу мне мерещится лицо загубленного мною человека… Я больше не вынесу…