Сандра (СИ) - Резко Ксения. Страница 57
Когда Августа подошла к дочери и увидела ее бледное, изможденное сердечными муками лицо, то не удержалась от порыва ласково пригладить ее кудрявые волосы. Девушка встрепенулась и удивленно посмотрела на мать, отчего та невольно смутилась. Между ними никогда не было теплых отношений, они не ссорились, но и не поверяли друг другу своих сокровенных мыслей. Сандра не сомневалась в том, что она нежеланный ребенок — обуза, причина всех несчастий. Но теперь во взгляде матери девушка не увидела прежней суровости.
— Сандра, — начала Августа со всей несвойственной ей мягкостью, — мы с Гербертом решили уговорить тебя остаться в городе…
Сандра изумилась: «Мы с Гербертом!» Мать говорит так, будто между ней и этим человеком извечно были любовь и согласие! Неужели он прощен?!» Девушка искоса глянула на дверь, за которой мелькнул чей-то профиль. Вне сомненья, Лабаз с жадностью слушал их разговор.
— Мама, ты же приехала за мной, ты же сама отговаривала меня, — недоверчиво промолвила девушка.
— Да. Отговаривала, потому что долгие годы боялась этого человека… Он мне угрожал, что если я осмелюсь вернуться, то… Впрочем, это неважно. Сейчас все изменилось, — запинаясь и краснея, говорила Августа. — То была наша ошибка, ты здесь ни при чем. Герберт твой отец. Неважно, каким он был раньше — главное, что он хочет тебе помогать сейчас. Он раскаялся… Прошу тебя, забудь хоть на мгновение свою глупую гордость — она к добру не приведет! Я отказалась от его помощи, но ты не должна… У тебя же вся жизнь впереди!
Сандра не могла поверить в то, что слышала, как и не могла осознать всю свою радость — ведь это означало, что ей не придется расстаться с Лаэртом! Это означало, что она наконец будет счастлива, а угрызения совести отойдут в прошлое.
Видя оцепенение дочери, Августа улыбнулась сквозь слезы:
— Я же все понимаю… Я видела, как он любит тебя. С таким человеком мне не страшно тебя оставить.
Девушка поняла, кого мать имеет в виду. Она говорила о Лаэрте, и Сандра еще больше возликовала оттого, что ее понимают. Не сказав ни слова, они обнялись, не сдерживая более слез.
— Спасибо, мама! — облегченно выдохнула девушка, и словно гора свалилась с ее плеч.
— Да-да, я ведь все понимаю, — бормотала женщина, всхлипывая и замирая. — Лаэрт хороший человек, он очень тебя любит и вы… должны быть вместе… Я не смогу себя простить, если…
— Полно, мама! Мы будет к тебе приезжать, мы не оставим тебя! — вскричала Сандра. — Спасибо, спасибо!.. — Судорожно втянув в себя воздух, она положила голову ей на плечо.
— Я не хотела тебя отпускать, боясь, что ты повторишь мою судьбу… Но сейчас я увидела, как ты нужна тому парню… Он все эти дни не отходил от твоей постели…
— Также, как и ты, — покорно добавила осчастливленная дочь.
— Также, как и твой отец…
Взглянув на дверь, Сандра на миг даже не узнала Герберта Лабаза. Сейчас он тихо, виновато улыбался ей такой улыбкой, какую нельзя было раньше вообразить на его лице…
59
Едва простившись с матерью, Сандра, преисполненная радостного предвкушения, взялась за письмо Лаэрта. Конечно, он не мог оставить ее, не мог беспрекословно уйти, и за это она еще больше его любила.
Вскрыв конверт, Сандра увидела белый лист бумаги, наклонно исписанный красивым мелким почерком. Создавалось впечатление, что Лаэрт писал это не торопясь, тщательно выводя каждую букву, но девушка почему-то была уверена, что он, напротив, сочинял послание в нервозной спешке — его почерк, передавая характер владельца, независимо от настроения контролировался сам по себе, сохраняя спокойствие и выдержку.
«Александра! — писал Лаэрт. — Я ушел, но не смирился. Мое сердце разрывается при мысли, что я тебя больше никогда не увижу. Да, то, как я вел себя раньше, заставило тебя сомневаться в моей честности. Я был глуп. Я многого не понимал, как не понимал того, что очень тебя люблю — как сильно, нельзя передать на бумаге. Наша встреча — я уверен — вовсе не глупое недоразумение, а щедрый подарок судьбы. Я верю, что еще не все потеряно. Я жду. Жду тебя до двух часов дня на набережной в том самом месте (ты знаешь, где именно). Все в твоих руках. Если передумаешь, я с радостью приму тебя, потому что моей женой можешь быть только ты, — эти слова подчеркивались двумя ровными линиями. — И хочу, чтобы ты знала: отныне ты — моя жизнь. Без тебя я не могу себя представить. Пожалуйста, подумай об этом… Я жду. Если ты не придешь до двух часов, я пойму, что потерял самое дорогое…»
Отложив письмо, Сандра глубоко вздохнула. Ее захлестнула волна безмерного восторга, смешанного со страхом перед чем-то волнующим, неизведанным, какой только может охватить девушку, узнавшую в самый последний момент, что ее чувства взаимны. Именно этих слов она ждала от него и наконец дождалась. И как же все-таки вовремя было вскрыто это чудесное письмо — теперь, когда на пути к их долгожданному счастью не было преград…
Стойте! А действительно ли вовремя? Сандра кинулась искать часы, но часов нигде не было. Должно быть, прошло уже много времени… Подумать только: сколько лежало здесь это непрочитанное послание, как ключ ко всем сокровищам мира, сколько Лаэрт ждал ее, в сотый раз теряя надежду! Вот, что было препятствием к их счастью — время. Бездушные, неумолимые стрелки, не останавливающиеся ни на мгновение…
Он будет ждать до двух часов. А что потом? Что будет, если она придет позже? Сандру охватил смутный страх. Так и не найдя часов во всем этом незнакомом доме, она накинула на плечи пальто, в карман которого сунула письмо, и опрометью выбежала на улицу.
В оглушительной спешке, гонимая ветром и тревогой, девушка мчалась прямиком по лужам, попросту их не замечая, натыкаясь на людей, пересекая кому-то дорогу; бежала, не помня себя, боясь упустить драгоценный шанс, а строчки из письма нарочно врезались в разгоряченные мысли, как нож: два часа. Два часа!
Спросив у кого-то о времени, Сандра услышала неутешительный ответ: половина третьего. Она едва не задохнулась. После лихорадки ее тело еще сохранило отпечатки слабости, и бег отнял у нее много сил. Лишь одна надежда заставляла Сандру рваться вперед, преодолевая квартал за кварталом. Она не знала дороги — сердце само вело ее к цели. Быть может, ей повезет? Может, Лаэрт задержится хотя бы ненадолго? Может, почувствует сквозь расстояние, как она всей душою рвется к нему? Ах, как Сандра жалела в то время, что не умеет летать!
Но его не было. Скамейка на набережной давно опустела — возле нее паслись голуби… В воздухе уже вовсю веяло весной и променад заполонили толпы гуляющих. Чей-то смех показался чуть живой, запыхавшейся девушке эхом упущенного счастья — счастья, о котором она так мечтала… Опустившись на скамейку, Сандра огляделась вокруг. Каких-то несколько минут назад он был здесь, сидел на этом самом месте, ждал ее, терял терпение… Сейчас же осталось ощущение потерянности, да монотонный плеск волн о камни, покрытые зелеными водорослями.
Сандра вздрогнула. Смутная догадка появилась, как отголосок страшных снов. «Ты моя жизнь… Все в твоих руках… потеряю самое дорогое…» Задрожав, она перечитала письмо, но оно не принесло ей успокоения. А что, если Лаэрт писал его, уже решив свою судьбу?! Нет, об этом было даже страшно подумать… Сандра помнила, с каким пугающим хладнокровием размышлял он о смерти… Только не это! Нет, он не мог теперь поступить столь безрассудно и глупо.
Однако в порыве разрушенных надежд можно совершить что угодно, даже не отдавая себе отчета в собственных действиях…
***
Лаэрта не оказалось дома. Слуги лишь растерянно пожимали плечами: после многодневного отсутствия хозяин объявился ненадолго и тут же в спешке ушел вновь, не говоря никому ни слова. Да и вообще: с тех пор, как Мильгрей-младший вернулся с того света, многое изменилось в его поведении. Некоторые даже стали находить его странным.
Любовница Мильгрея тоже растворилась в небытие. Они оба исчезли почти одновременно, что уже наводило на определенные догадки, но Сандра не верила им. Не помня себя от тревоги, она всю ночь просидела на ступенях крыльца, поджидая своего возлюбленного подобно бесконечно преданной собаке. Девушка была до того истерзана своими собственными страхами, что едва замечала что-либо перед собой. Ее бледные щеки ввалились, глаза неподвижно останавливались на первой попавшейся точке. Она не могла плакать, хотя слезы принесли бы ей утешение. Лаэрт ушел, исчез — и в том Сандра могла винить только себя.