Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 95
– Сила не в возрасте, а в способности быть эмоционально свободным, – замечает с мягкой улыбкой Лиза.
Естественно, Тоха не может не выдвинуть свою версию.
– Моя сила у меня между ног, – заявляет он, подхватывая свою Маринку на руки. – А ты какого черта без куртки вышла? – возмущаясь, уносит ее в дом.
Варя прижимает ко рту ладонь и все равно хихикает. Пока Бойка, закидывая ее на плечо, не превращает этот смех в визг и не утаскивает следом за, наверное, уже можно сказать, Шатохиными. За ними, пританцовывая, смываются Лия с Филей. А потом и Чара с Лизой.
Мы с Соней, испытывая странное волнение, остаемся вдвоем.
Она обхватывает себя руками. Я же прячу ладони в карманы брюк и, приподнимая плечи, покачиваюсь на пятках.
– Красивое платье, – хриплю как сопливый пацан. Уставившись на Солнышко, с трудом моргаю. Роняю взгляд на напольное покрытие террасы. С шумом перевожу дыхание. И снова вскидываю вверх. Впечатываюсь в нее, буквально разбиваясь. – Ты красивая. Полностью. Вся.
Может, и звучу как идиот, но, глядя на Соню в этом красном платье, давайте, блядь, все-таки признаем очевидное: у меня железные нервы. Даже когда в дело вступает черная часть моей души, светлой стороне удается удерживать контроль.
– Спасибо, Саша, – благодарит Солнышко, практически сливаясь по цвету лица с платьем.
– Не за что, – выдаю я несколько растерянно.
Она улыбается. И мое сердце обрывается и, сука, ныряет в какой-то окоп. Дебилизм, конечно. Мертвому припарка. Словно что-то еще способно его спасти.
– Пойдем скорее, – протягивает руку. – А то пропустим бой курантов. Все уже за столом, наверное.
Одурелое сердце подрывается обратно. Едва не удушает меня, влетая в глотку. А затем падает в своё физиологическое пространство и заходится там, блядь, как какой-то трепещущий от восторга щенок. Счастья столько, что его вот-вот разорвет. Но я незаметно перевожу дыхание и иду на смерть – сжимаю Сонину ладонь.
Расстрелян. Крупным калибром. По всему периметру.
Солнышко издает какой-то звук, слабо похожий на смех. Кажется, задыхается. Смею надеяться, от того же восторга, что и мой «щенок». Прочесть что-то в блеснувших влагой глазах не успеваю, Соня разворачивается и увлекает меня в дом.
– Ну, где вы ходите? – журит Татьяна Николаевна. – Садитесь уже!
Занимаем последние свободные места. Рядом. И, что естественно для Чарушиных, перед нами сходу полно еды оказывается. Только вот аппетита она не возбуждает. Возбуждает другое. Потеряв трезвость мысли, гашу это пламя алкоголем, который услужливо подкидывает мне Тоха.
Нутро будто кипятком обжигает. Опустошенная стопка с глухим звоном приземляется на стол. Я приоткрываю губы, чтобы на инстинктах вобрать кислород.
– Саша, – окликает Солнышко шепотом, указывая мне на тарелку, куда успела накидать мне мяса на закуску.
Кивая, молча забрасываю в рот сразу два куска.
Только прожевываю, улавливаю хлопок вылетевшей из бутылки пробки и кисловато-сладкий запах шампанского.
– Десять! Девять! Восемь! Семь! Шесть… – прихожу в себя, когда горланящая толпа близких мне людей уже на ногах вокруг стола стоит.
Машинально подхватываю свой бокал с шипучкой и поднимаюсь.
– …Пять! Четыре! Три! Два! Один! Ура!!!
Я смотрю на Соню. Она смотрит на меня. И все происходящее ощущается просто шумным фоном.
– С Новым годом, – выдыхает Солнышко.
Слышу только ее, несмотря на более громкие выкрики остальных. Вижу, как она прикладывается к своему бокалу, чтобы сделать крошечный глоток, и, слегка поморщившись, опускает его на стол. В воздухе разлетаются звуки поцелуев и приглушенный смех. Соня краснеет и облизывает губы.
Мне резко становится душно, до потери пульса. Ледяное шампанское скидывает градусы эффективнее водки. Но ненадолго. Встречаю очередной взгляд Солнышка и ощущаю, как все тело окатывает стремительной волной жара.
Ничего не говорю. Не способен. Просто сжимаю ее ладонь и для самого себя неожиданно вывожу из-за стола, чтобы укрыть ото всех за чертовой пышной елкой.
– Можно? – не уверен, что выдаю это вслух.
Смотрю Соне на губы в надежде, что она поймет, за что я сейчас готов отдать душу. Лихорадочно облизываю свои и подрываю взгляд к ее глазам.
Она едва заметно кивает.
Я громко сглатываю. Наклоняюсь. Скатываю все внимание обратно ей на губы. Во рту моментально мокро становится.
Глаза в глаза. И снова вниз.
Две секунды до взлета.
Сонин влажный выдох. Мой жадный вдох.
Контакт. Разряд. Взрыв.
[1] «Я и ты», Слава и Стас Пьеха.
52
Это именно то, что я все это время ждала!
© Соня Богданова
Это не первый наш поцелуй. Скорее, тысячу первый. Но по силе и яркости ощущений, которые обрушиваются на нас с Сашей за мгновение до того, как мы вступаем в контакт, он уже является самым что ни на есть особенным.
Его взгляд гипнотизирует, оглушает, парализует и поджигает. Мое сердце дико сокращается и, не выставив никаких условий, вступает в сговор с моим любимым темным принцем и принимается разносить этот сумасшедший жар по всему моему вмиг ослабевшему телу.
Страх сейчас, как и головокружительное предвкушение, более чем естественен. Он часто входит в действующий состав эйфории. Этакая пьянящая кислинка, без которой, вполне возможно, удовольствие никогда бы не являлось полным.
Я раскрываюсь и отдаюсь ему.
Прыжок в пугающую бездну. С надеждой на то, что по пути, как и раньше, вырастут крылья.
И… Это происходит.
Едва Сашины губы прижимаются к моим, сердце раздувается от восторга и, спалив за секунду весь кислород, на долгое мгновение глохнет. Все это время жизнь во мне поддерживают идущие от Георгиева разряды тока. Летим, набирая скорость. Рот инстинктивно размыкается, чтобы совершить необходимый глоток воздуха, и Саша сразу же прихватывает мою нижнюю губу. Быстро проходится по ней языком и со сдавленным стоном всасывает. Мое сердце достигает невообразимых объемов и взрывается, рассыпаясь по груди бесчисленными искрами.
По телу разбегаются мурашки. Его, черт возьми, сотрясает озноб.
Покачиваемся. Крепче вцепляемся друг в друга. Крылья выстреливают на полный размах. И наше падение замедляется. Зависаем в невесомости. В блаженстве парим.
Мои пальцы касаются Сашиной шеи, проскальзывают под воротник, жадно вбирают жар его упругой кожи и загоняют в нее ногти, сталкиваясь с мурашками.
– Саша… Саша… – шепчу Георгиеву в губы. – Наконец-то наш Новый год настал… Наконец-то мы вместе… Наконец-то… – озвучиваю то, во что свято верю. Не могу не вспомнить о том, как в прошлом году он ко мне не успел. Кажется, только сейчас отпускаю то отчаяние, что тогда испытала. – Теперь навсегда, родной.
Кислорода снова не хватает. Задыхаюсь, пока Саша смотрит мне в глаза.
– Я люблю тебя, – выталкивает с хрипловатыми, но вместе с тем бархатными нотками, поглаживая мои щеки большими пальцами. – Навсегда, малыш.
– До смерти…
– …И после нее.
Мы не можем перестать говорить, и при этом постоянно тянемся друг к другу губами. Движения Сашиного языка волнующе отрывистые, одуряюще горячие и безумно сладкие – он то толкается в мой рот, то, выскальзывая из него, ласкает губы. Я ловлю его и, заставляя наши тела содрогаться, касаюсь своим языком.
– Блядь… Я так скучал по тебе, Соня-лав… По твоему вкусу, твоему теплу, твоему запаху, твоей нежности… – сипит он так тихо и задушенно, что я едва разбираю слова. – Сейчас… У меня передоз… Больно… Я на куски разваливаюсь…
– Я тоже… Тоже… Тоже…
– И мне… Мало…
Но мы просто вынуждены остановиться, чтобы не рехнуться. Да и за стол есть необходимость возвращаться. Зажимаемся ведь, будто подростки. Тайком, в уголке, при свете елки… Но каким же волшебным мне сейчас кажется этот свет!
– Ты загадал желание? Успел?
– Угу.
– Все сбудется!
– Обязательно.