Папа, прости маму! (СИ) - Смирнова Юлия. Страница 6

Согласиться с тем, что я — пожизненная сексуальная рабыня бывшего мужа, обречённая рожать ему детей, которых он будет у меня отнимать, как сделал это с Лолой?

Попросить убежища у Исследователей? Нельзя — они не пойдут на конфликт с нашим руководством и тотчас выдадут меня бывшему.

Найти компромиссный вариант? Например, переждать в мире людей какое-то время — ведь память начнёт стираться не сразу, провести там месяц было бы безопасно. Но что потом? Найти единичных представителей Исследователей или Люцифагов, которые там обосновались, и умолить о помощи, послушать их идеи, которые неспособна сгенерировать своим слабым умишком я? Как будто бывший не разыщет меня у них, смешно… Я догадываюсь, как Шем нашёл Лолу, хотя и не знаю всех деталей; и это не сулит мне ничего хорошего, потому что он нашёл её тем способом, каким не сумела обнаружить дочь я, — через её сны. Нет сомнения, что, вернув дочь однажды, он преуспеет и во второй раз.

Подскакиваю от стука в дверь. Нет… послышалось. Вряд ли кто-то будет шастать сейчас по улице. Надеюсь, что послышалось, — на улице начался сильный ливень, а люцифаги ненавидят воду в природной среде, в дождь все отсидятся в укромном месте, охваченные непонятной, нечеловеческой тоской. Озёра, водопады, реки и моря — всё это тоже пугает нас, мы стараемся держаться от всего этого подальше, ограничивая взаимодействие с водой ванными комнатами.

А ещё говорят, люцифаги младшего звена — не Наблюдатели — несколько раз пытались поднять восстание, чтобы захватить мир людей… Что за глупость? Всё-таки в обоих люцифажьих городах дожди — редкость; да и водоёмов не так много. Ну куда нам в мир людей — слишком пёстрый и разнообразный для нас? Но многих влечёт богатый мир человека, и такие мечтают, чтобы миры поменялись местами… ходят слухи, что на самом деле лекарство, которое позволило бы люцифагу жить в мире людей без вреда для памяти, уже давно изобретено; но технология держится в строжайшем секрете, чтобы не провоцировать новых бунтовщиков.

Нет, всё-таки кто-то опять постучал. Это невозможно: в квартиру или дом могут попасть только родственники, ворота открываются при считывании ДНК-информации с ладони, приложенной к устройству. Кровных родственников у меня в городе нет — после развода я не общаюсь с убитыми горем родителями, уехавшими в город люцифагов младшего звена.

В мире люцифагов разводы случаются так же, как и в мире людей; но обычай у нас другой. Подать заявление в ЗАГС, оплатить пошлину и присутствовать на суде в случае необходимости — недостаточно. Когда готовы все бумаги о том, что развод состоялся, остаётся отдать дань ещё одной традиции — похоронить свой брак на Большом Кладбище Надежд и Любви.

Так мы официально признаём перед всеми, что приняли осознанное решение, и хороним то совместное будущее, которое когда-то видели для себя, расстаёмся с мечтами и иллюзиями. Как и свадьба, похороны брака осуществляются при свидетелях — вы не имеете права сделать это только вдвоём; мои родители не смогли присутствовать — так были разбиты, — поэтому мы удовольствовались обществом чиновников из ЗАГСа.

В могилу кладутся те совместно нажитые вещи или сделанные друг другу подарки, от которых хочется избавиться, то, что не жалко; вещи, ассоциирующиеся с браком и погибшей любовью; ну а у надгробия две раздельных половины: левая — муж, правая — жена, с изображениями разведённых и датами вступления в брак и его расторжения.

В тот день шёл такой же дождь, как сейчас; но откладывать было нельзя, дата церемонии назначается ЗАГСом. Я, вздрагивая от пронизывающей сырости снаружи и чувства мрачной безысходности внутри, положила в нашу могилу — ой, то есть в могилу нашей семьи! (что звучит ничуть не лучше) — несколько детских вещей; перехватила злобный взгляд когда-то безмерно любимого мужа, который прошипел:

— Легко избавляешься от всего, что связано с ней… готова отказаться от неё, как от мёртвой, словно надежды нет… можно было ожидать.

Он швырнул в могилу обручальное кольцо; порвал и выкинул все милые записки, которые я писала ему на протяжении нашего романа и недолгого брака, и которые он бережно хранил и любил перечитывать. Меня это не задело; в тот день в могилу я опустила свою душу, всё во мне к тому моменту уже умерло.

Долго находиться на Большом Кладбище Надежд и Любви не рекомендуется: слишком гнетущая, тяжёлая, губительная для психики атмосфера.

Это было шесть лет назад.

Стук в дверь становится всё настойчивее. Я соображаю, что, хоть бывший мне больше и не муж, его полномочий достаточно, чтобы проникать в моё жилище, легко обходя любые замки и коды, — его статус позволяет и не такое. Просто он никогда прежде не пользовался этим правом — всегда, приходя ко мне, чтобы совершить насилие, он звонит в домофон при входе на территорию моего жилого комплекса. Ему доставляет особенное извращённое наслаждение, когда я сама отворяю все двери и послушно впускаю его. Он издевательски говорит, что это символизирует мою полную и абсолютную покорность, готовность впустить его в себя.

Конечно, это он вернулся, чтобы отыметь меня ещё раз. А может, и не один. Дождь не позволил ему сыграть в любимую игру «впусти меня сама».

С обречённым видом я открываю дверь и замираю: на пороге стоит девчушка, которую я моментально узнаю, хоть никогда раньше и не видела. У неё такие же длинные волосы, как у меня, нежное личико — самая сладкая мордашка на свете, в которой я узнаю и собственные черты, и черты того, кого когда-то боготворила.

— Лола, — ахаю я и оседаю на пол в объятия малышки, придавленная шоком, небывалым восторгом, болью и чувством бесконечной вины. Она хватает меня, жадно наваливается всем тельцем, обнимает, стискивая тонкими ручками, и плачет:

— Я сбежала… я проследила, проследила за папой! Так и знала, что он едет к тебе. Мне помогли…

Глава 7. Ульяна. Маленькая бунтарка и самосуд бывшего

Я с трудом унимаю рыдания, пока тискаю и прижимаю к себе своё главное сокровище. Лолочка нежится в моих объятиях — и я с ужасом осознаю, что малышку никто не ласкал, так и чувствую в ней эту тоску по родительским рукам! Но её безопасность мне всего дороже — поэтому я торопливо шепчу ей, пересыпая слова поцелуями:

— Любимая… счастье моё… тебе лучше уйти… твой отец поехал домой — что он скажет, когда не обнаружит тебя там⁈

— Да он не дома, — возражает девочка. — Я проследила за ним: сидит неподалёку под дождём весь мрачный. Размышляет о чём-то.

— Под дождём⁈ — до крайности изумлённая, восклицаю я. — Неподалёку⁈ Лолочка… он обдумывает вариант прийти сейчас сюда ко мне. Что станется с нами обеими, когда он тебя здесь встретит⁈

Я лихорадочно соображаю, где бы мне спрятать дочь — подальше от спальни, если бывшему опять схудоумится «поработать ради перспективы получить сына»; но дочка не отпускает от себя — буквально виснет на мне:

— Мама, мамочка! Ты же знаешь — я могу его чувствовать… Может, он и придёт снова с тобой ругаться — но не сейчас.

Выдыхаю облегчённо. Во-первых, Лола думает, что отец приходит выяснять со мной отношения… уже неплохо. Во-вторых, она вряд ли ошибается насчёт него: дочь родилась с набором генетических признаков, которые делают её так называемым интуитом моего мужа. Некоторые люцифаги-Наблюдатели рождаются такими: побочный эффект умения путешествовать по снам людей и проникать в их психику. Пока такие малыши не взрослеют, они могут подпитываться каким-то родителем, получать от него энергетические ресурсы. С младенчества маленькие Наблюдатели с этой особенностью в генах познают мир через родительские эмоции — но мы быстро поняли, что Лолиным источником является именно муж, а не я. Она умеет чувствовать отца, а он — её. Интересно, как он всё-таки нашёл её среди миллиардов людей?

Лола примерно представляет ход моих мыслей, поэтому отвечает на давно мучавший меня вопрос:

— Мне было очень плохо в семье, мама… и однажды… я решила убить себя. Я дошла до крайности, и именно тогда была услышана. Папа… успел.