Папа, прости маму! (СИ) - Смирнова Юлия. Страница 7

Я вскрикиваю, хватаю и прижимаю её обеими руками. Про подобное говорят: не было бы счастья — да несчастье помогло. Слова вылетают у меня вразнобой, наскакивая друг на друга:

— Те, кто тебя украл — они знали, что ты люцифаг? Что твой папа с ними сделал? Он их как-нибудь покарал? Он тебя пугает? Тебе у папы плохо? Ты хочешь остаться со мной? Хочешь убежать от него, да?

— Нет! — внезапно вырывается Лола, смотрит на меня испуганно. — Мне здесь очень хорошо, мне хорошо с папой! Я люблю его очень-очень сильно, не хочу убегать! Просто хочу, чтобы мы были все вместе… Каждый день прошу его: ну не обижайся на маму, пожалуйста, прости её! Что она тебе такого сделала? Он винит во всём тебя — но я знаю, ты не виновата!

— Нет, Лола, любимая, я виновата, всё же виновата, — суетливо шепчу я, постоянно озираясь на дверь. — И мы не будем вместе, увы. Вот что сделал со мной твой папа в наказание, — я с горечью демонстрирую ей браслет, как можно более мягко разъясняя ограничения, которые он накладывает на передвижения по городу.

Дочь явно не желает принимать ничью сторону в нашем конфликте с мужем:

— Вы оба не виноваты, я так для себя решила… Виноваты те, кто украл… Да, я когда-то раньше слышала от них это слово — люцифаги, так что, думаю, они знали, откуда-то знали, кто я такая! Представляешь, мама⁈ Знали — и взяли меня просто как зверушку, чтобы дрессировать и получать выгоду! Они заставляли меня плавать в море…

— Плавать в море⁈ — в ужасе вскричала я. Без сомнения, этим людям откуда-то известно о люцифагах больше, чем хотелось бы любому из представителей нашего мира.

— Да! Могли заставить переплыть небольшую речку, но ты знаешь, что это для меня самое страшное… Они принуждали меня подслушивать мысли своих конкурентов на работе, каких-то других взрослых людей, чтобы знать, что у тех на уме, и использовать это в собственных интересах… но… я никогда специально не училась этому, меня не тренировали, я не знаю, как это делается! — Лола оправдывается в слезах. — А они требовали от меня этого — хотя я считала себя обычным человеком, жила с ними и не думала, что у меня есть какие-то врождённые способности, которые надо развивать!

— Мы такие же люди, как они… просто с немного другими функциями, — ужасаюсь я, понимая, что, если эти чудовища каким-то образом знали заранее, что делают, они должны были быть в бешенстве… Ведь их «зверушка» не натаскана на то, чтобы показывать чудеса, которые они от неё требовали. Люцифагов учат со школы, тренируют в вузах — так и оттачиваются наши навыки; окажись с рождения в мире людей — и ты вырастешь обычным человеком, только будешь чувствовать себя совершенно потерянным, чужим, словно живёшь в параллельном мире. Очень точная метафора. Потому что так оно и есть… этот мир параллелен твоему родному.

Времени у меня нет совсем — сколько бывшему сидеть под дождём? Сейчас он развернётся и придёт сюда — в этом нет никаких сомнений. Лола торопливо шепчет:

— Я не знаю, что папа с ними сделал… Но мне кажется, он их как-то наказал… Тех, кто отнял меня и заставил вас всё это пережить. Он сделал с ними что-то совсем страшное, мама.

У меня нет никаких предположений. Лола тем временем торопливо достаёт фото, суёт мне:

— Ты их видела? Они старше тебя… Не знала, что у меня такая молоденькая, такая красивая мамочка!

Она снова обнимает меня; крепко прижимаю её к себе, смотрю на снимки. Нет… этих людей я не узнаю. Возможно, сталкивалась с ними когда-то, обрабатывая их для Комитета Исследователей, — но как я могла запомнить, ведь их через нас проходит по полторы сотни за день в течение многих лет!

— Кто помог тебе добраться до меня, доченька?

Лола пожимает плечами:

— Какой-то добрый человек… люцифаг… видел, что я собираюсь следовать за отцом, и крикнул: я знаю, что он едет к твоей маме, садись в мою машину, поедем за ним!

— И ты села! — я хватаюсь за голову. — Ты что, совсем у меня дурочка? Ни в каком из миров нельзя садиться в машину к незнакомцу!

— Я знаю, но в тот момент не думала об этом, мама… думала только о том, что могу наконец увидеть тебя, — смущённо признаётся Лола. — И, видишь, не ошиблась: он довёз меня, всё в порядке!

Я снова разражаюсь рыданиями, что опасно: ведь бывший может вернуться и застать меня заплаканную. В таком случае скажу, что это всё из-за его действий! Может, он оставит меня в покое… Раньше гордость не позволяла показывать ему мои слёзы.

Но мои рыдания тут же прекращаются, как только мне приходит в голову мысль, что всё это может быть ловушкой. Кто он — это добрый помощник, неизвестный друг, который знает, где я живу, и что Лола — моя дочь, с которой мне запрещено встречаться стараниями бывшего?

— Как он выглядел?

— Средних лет… никогда его не видела прежде. И голос незнакомый.

— Это мог быть человек, — бормочу я. — У людей тело из снов не всегда похоже на физическое тело. Ты могла знать его в другом обличии… в мире людей. А он проскользнул сюда.

— Не думай о нём, мамочка, он уже уехал по своим делам! Главное — что мы снова вместе! — доченька снова кидается меня целовать. Я с трудом отрываю её от себя:

— Лола, пожалуйста, моё сокровище, жизнь моя… тебе надо уходить.

Дочка неожиданно соглашается:

— Да, пора. Боюсь, что папа может прийти, поэтому я поехала домой. Я запомнила, как сюда добираться. Адрес знаю. Автобусную остановку видела.

— Можно доехать до центра без пересадок, остановка в квартале отсюда по левой стороне. Только ведь вечер… мне не нравится, что ты поедешь одна, я не хочу отпускать тебя, и…

— Мама! Мне ведь скоро одиннадцать!

— Вот именно. Такая ты у меня ещё маленькая…

Еле распростившись с долгожданным ребёнком, я не успеваю привести себя в порядок, как является до нитки промокший бывший. Хитро ухмыляется:

— Вижу, дождь не только снаружи, но и внутри? Ревела? Поделом. Сколько слёз ни пролей — всё будет мало, Ульяна. Не возражаешь, если я разденусь? Забыл взять с собой зонт, не предполагал такую погоду. Решил вернуться и переждать у тебя. Пока моя одежда сохнет, я найду, чем тебя занять.

Он раздевается; я, как заворожённая, смотрю на него и почти забываю о дочери. Этим телом невозможно не восторгаться… Во мне снова горячей волной поднимается желание — хотя именно сейчас я не имею права его хотеть, мне бы хоть как-нибудь узнать, что дочь спокойно добралась до дома!

Шем неторопливо и со вкусом приступает к экзекуции, заставляя меня вырываться из-под него и просить о пощаде. В какой-то момент я даже решаю рассказать ему, что дочь была здесь, что какой-то доброжелатель её подвёз, — но решаю не выдавать: в конце концов, в гневе он непредсказуем, а после случившегося нервы стали совсем ни к чёрту… он плохо себя контролирует. Вдруг казнит меня так же, как наверняка казнил тех… похитителей нашего ребёнка.

Решаю сыграть: заставить тело вспомнить тот необыкновенный секс с самым любимым мужчиной на свете, ещё до трагедии; я, совсем юная, так восхищалась им, известным и взрослым, готова была просто быть его любовницей, пока не надоем ему, и мечтать не смела, что он сделает предложение…

Закрываю глаза и представляю, что Лола всегда была рядом, что мы не расставались, что он меня не подставил с потерей памяти и этим ненавистным браслетом; психика услужливо подсовывает сладкие картины — и я уже изгибаюсь в руках бывшего, позволяя делать с собой всё, что он захочет. Я ещё помню, как он занимался любовью до нашей потери: так же неистово и изнуряюще долго, но сейчас — его интересует только моё тело и результат. А тогда… его увлекала моя реакция на него, интересовали мои ощущения. Но больше всё это его не волнует.

Кончив, он сразу же оставляет меня в покое, как отработанный материал, в котором больше нет нужды, — никаких объятий и поцелуев; я же при этом ощущаю нечто странное. Второй раз в своей жизни чувствую странные тянущие боли в глубине лона… что-то совершенно необычное — что до сих пор довелось испытать только однажды.