Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 130

— Доброго времени суток. Мы… с Антоном серьезно повздорили, и он сбежал. Так что если появится дома, сообщите мне, пожалуйста…

Надеюсь, он пойдет домой… или пусть лучше вернется…

====== Глава 84 ======

Задыхаясь от стыда и чувства вины за доставленные неудобства, по телефону я кратко пояснил Владу причину случившейся ссоры: так у него в руках окажется более точный инструмент для втягивания Антона в беседу по душам, если мой сожитель решил вернуться-таки в родительский дом. Сам же, водрузив скребущую мое сердце тревогой тумбочку на место, я на всякий случай «пробежался» по всем этажам этого дома. Так наивно и глупо было надеяться, что найду Антона на ступенях, присяду рядом, лишенный голоса, как и он, крепко обниму за плечи… Но это я не смог бы далеко уйти от места ссоры, рассчитывая, что меня догонят; Антон не так труслив. Он честен и прямолинеен, откровенно озвучивает собственное мнение и если уходит — желает отрезвляющего одиночества, а не закатывает сцену жалости ради. Потому мне оставалось ровно то же, что и прежде: отяжеляющее ожидание…

На кухне я находиться пока не имел внутренних сил: наши с Антоном призраки продолжали кричать друг на друга, не слыша никого и ничего, — даже Везунчик сторонился того места, точно в оглушающей, выбивающей почву из-под ног фантазии я был не одинок. В спальне дышалось значительно легче, но все равно было холодно и пусто. Повалившись на непривычно жесткую постель, я притянул к себе соседнюю подушку и уткнулся в нее лицом. Запах Антона, наполнив легкие, перелился через край — растекся по каждой клеточке тела!.. Чувствуя его ежедневно, я перестал цепляться за него, начал принимать как должное: но вот квартиру вновь накрывает тень глубокой, как колодец, Тишины, — и впору уже отчаянно хвататься за всякую вещь Антона, пропитанную ароматом его тела, его голосом, его прикосновениями и такими разными, необъемлемыми выражениями лица…

В таком состоянии я не мог заснуть полноценно, но, обнимающий облако-подушку, периодически проваливался в обрывки сновидений, и все они осколками стекла вонзались в плоть: то я бегал по улицам в поисках Антона и знал наверняка, что сон окончится ужасно; то в парке по пути в его школу я украдкой, из-за дерева, глядел на то, как Антон в той самой кенгурухе Красной Шапочки счастливо болтает с безликой одноклассницей, выслушивает признание и позволяет себя поцеловать; то я врывался, запыхавшийся, в квартиру Влада! — а она оказывалась пустой, обглоданной, как кость в собачьей миске, без мебели и даже краски на стенах… Я искренне возненавидел сон как попытку скоротать отравляющее тревогой время, однако в полной мере осознавал, что бодрствуя, буду страдать еще сильнее. Так что, ведомый неоправдывающей ожидания надеждой, я стискивал нагревшуюся подушку вновь и вновь, насильно смыкая веки…

…пока не хлопнула входная дверь. Не до конца понимая, новая это мучительная фантазия от моего подсознания или реальность, я бережно отодвинул подушку Антона, словно это был сам он, и сел на покрывале, неловко сдвинулся к краю кровати. Дверь в спальню тихонько открылась, и порог переступил Антон. Облегченно выдохнув, я поспешил подняться, но он посадил меня обратно движением руки. Как и прежде, не смотрел мне в глаза, вдобавок что-то прятал за спиной.

Только сейчас я обратил внимание на ночь за оконным стеклом: его не было полдня?.. Где он пропадал вообще?.. Устал? Замерз? Проголодался?..

В абсолютной тишине зашуршала уличная одежда, когда Антон опустился коленями на пол, будто валящийся с ног путник у спасительного костра. На красивом лице вместо бликов пламени плясали вина и сожаления. Только-только я решил раскрыть рот, как Антон забрал весь воздух, наполнивший мои легкие, всего одной фразой:

— Позволь мне говорить… просто слушай…

Трусливое заячье сердце сжалось в ожидании: почему сразу не сказать все, что хочешь?! Зачем эти пугающие вводные слова и последующее молчание?.. Сидя у моих босых ног, Антон взглянул на меня исподлобья — уже без обиды, но с немой просьбой простить.

— Помнишь, когда мы были едва знакомы, ты постоянно говорил о дружбе между нами, а я отрицал и одергивал тебя?.. У меня были на то свои причины, о которых, раз вы так сблизились с моим отцом, ты наслышан хотя бы отчасти, — поморщился он, продолжая скрывать от меня пальцами маленький таинственный предмет, но уже не за спиной, а прижав к животу. — С малых лет люди привыкают кормить друг друга полуправдой, выгодно эксплуатировать ложь. Меня что сейчас, что в детстве такая игра в поддавки не устраивала. Не спорю, раньше я плохо умел общаться с людьми, не желал слушать их, судил сгоряча; теперь же натренировался на тебе и Лизе… Со мной много кто хотел дружбу водить, но из количества таких доброжелателей, кое я и не упомню, ноль человек готовы были слышать правду, резкую, грубую — неприукрашенную. Я говорил то, что думал, о том, что видел, озвучивал выводы, к которым не на пустом месте своим умом пришел! — а люди оскорблялись невесть на что и отворачивались. Мне только и оставалось, что чувствовать себя полнейшим идиотом, доверившимся им в какой-то момент, показавшим настоящего себя, поделившись чем-нибудь сокровенным…

Он тоскливо вздохнул, обратив яркие глаза к внимательно слушающему его рассказ окну; пальцы легонько стукнули по чему-то картонному, но окутанная неизвестностью вещь интересовала меня в тот момент мало: весь я был поглощен голосом Антона, его выражением лица и сочащейся из далекого детства болью, так хорошо знакомой мне…

— Все «друзья» меня бросали, так что я, положившись на сухую статистику, уяснил для себя, что дружбы просто не существует: это сплошная условность, служащая упрощению взаимного использования людей друг другом. И раз мне ни от кого ничего таким путем не нужно, а использовать себя я не позволю — слишком много чести подлецам… то и «друзья» мне не нужны. Я был уверен, что и сам отлично справляюсь, но нарисовался ты со своей заботой, — с нотками былого раздражения произнес Антон, тем самым отдав должное нашему прошлому недопониманию, очаровательному в некоторой мере. — Тебя интересовал я — но ничего, по сути, от меня ты не требовал; ты с неподдельным интересом совал нос в мою жизнь — но не искал мои слабые места; стремился подсобить хоть в чем-то — не рассчитывая так привязать к себе, сделать должником. Ты бесхитростно хотел, чтобы все у меня было в порядке, поучал порой, душу потрошил и наизнанку выворачивал… и в итоге я сам не заметил, как потянулся к тебе, тщетно в мыслях запрещая себе снова пробовать сближаться с посторонним человеком…

Коробочка (определенно, футляр) тихо хлопнула, после чего была отброшена назад, под дверь, за ненадобностью. Неизменно пряча от меня что-то в правой руке, левой Антон нашел мою и мягко развел пальцы, притянул всю кисть за безымянный. Его правая, сжатая в кулак, приблизилась; кажется, в полутьме сверкнул металл на среднем пальце Антона, а может, привиделось спросонья…

— Все это время ты на собственном примере показывал мне, как должен вести себя настоящий друг, — с зажатой улыбкой проговорил он, держа мою руку. — И если, как в твоих последних книгах, более оптимистических, чем прежде, дружба действительно существует, то ты и стал моим лучшим другом, первым — но не единственным, уж извини: не будем забывать о Лизе.

Приятная прохлада сковала безымянный палец у самых костяшек, и Антон с противоречивыми чувствами пожал плечами:

— Прости, как и раньше, мне неоткуда особо брать деньги, так что они дешевые, никакой ценностью не обладают, но хотя бы размер твоего кольца правильно выбрал! Со своим ошибся: не на безымянном, так на среднем держится…

Он смущенно умолк, всмотрелся в мои остекленевшие глаза и, поджав губы, добавил:

— Скажи что-нибудь — теперь можно…

Я разомкнул уста, но за ними была пустота: слова не успели натянуть пожарную форму и выехать на вызов. Как на инопланетный артефакт, я взирал на неброское металлическое кольцо с простеньким черным узором посередине, с непривычки ощущая безымянный палец уже как и не свой…