Дядя самых честных правил 6 (СИ) - «Котобус» Горбов Александр. Страница 18
— Ах ты!
Грушнивицкий кинул огненным всполохом Кижу прямо в лицо. Одежда на нём вспыхнула, превращая его в живой факел. Но этого подпоручику показалось мало: без размаха он ударил противника шпагой.
Пылающий Киж с удивлением посмотрел на клинок в своём животе и поднял взгляд на Грушнивицкого. Отрицательно покачал головой, приведя того в ступор. И резким рывком сделал шаг вперёд, насаживаясь на шпагу по самую рукоять. Оказавшись с подпоручиком лицом к лицу, Киж не стал бить в ответ, а выронил свой палаш, вскинул руки и прижал Грушнивицкого к себе в «братских» объятьях.
Подпоручик завизжал. Пламя собственного заклятья перекинулось на него и заплясало на одежде. Занялись волосы, руки задёргались, ноги выбили дробь на песке. А Киж и не думал его отпускать, скалясь в лицо и сдавливая всё сильнее и сильнее.
— Ах-ха-ха!
Мертвец расхохотался в лицо Грушнивицкому. Тот взвыл, дёрнулся и умер, раздавленный железной хваткой Кижа.
А где Бобров? Я оглянулся и увидел его лежащим на земле с раскинутыми руками, с расплывающимся на груди кровавым пятном.
— Пётр!
Я кинулся к нему.
— Пётр!
Бобров был бледен как смерть, а в глазах застыла скорбь за непрожитую жизнь.
— Пётр, ответь мне!
Сухо щёлкнул взводимый курок. Третий противник, ранивший Боброва, целился в нас: то ли в меня, чтобы поквитаться, то ли снова в Петра, чтобы добить. Выстрела я не услышал — Талант зачерпнул остатки резервов и прикрылся щитом. Заряд разбился о него, размазавшись сияющей кляксой. Мне даже пришлось зажмуриться от яркой вспышки. А когда я открыл глаза, подпоручик убегал прочь, бросив оружие.
«Громобой» у меня в руке ещё не зарядился, а силы, чтобы ударить заклятьем, не осталось вовсе. Киж хотел было броситься за последним врагом, но никак не мог вытащить из себя шпагу, которую мёртвый Грушнивицкий не выпускал из обгоревших пальцев. Но сбежать подпоручику не удалось: дорогу ему преградил старший Шереметев. Он сбил его с ног ударом магии и склонился над поверженным дуэлянтом. Мне было плевать — раненый Бобров был сейчас важнее.
— Пётр!
— Костя, передай Саше, что я…
— Пётр, не ломай комедию.
— … всегда её…
— У тебя просто царапина. Кожу на рёбрах порвало, и всё, даже кости целы.
Я завязал концы повязки на его груди. Ничего страшного, видали мы раны страшнее и смертельнее.
— Да⁈
Бобров открыл глаза и с сожалением вздохнул:
— А я думал, умираю. Такую славную трогательную речь хотел сказать.
— Запиши, — я рассмеялся, — оставишь для потомков. Руку давай, нечего на холодной земле валяться.
Я помог Боброву подняться и встать на ноги.
— Чёрт, болит как, а! Будто грудь насквозь пробило.
— До свадьбы заживёт, герой, — я отряхнул его от налипших жёлтых листьев. — Спасибо тебе, Пётр, что предупредил, практически жизнь мне спас.
— Всегда пожалуйста, Костя. Поехали домой, хватит с меня дуэлей на ближайшие лет двадцать.
Охая и жалуясь на рану, Бобров поковылял к карете. Держась за бок, он хромал то на одну ногу, то на другую и сетовал на несправедливость судьбы.
Возле экипажа нас ждали Шереметевы. Я оглянулся на поляну и увидел серую груду тряпья — труп пытавшегося сбежать подпоручика.
— Константин Платонович, — старший Шереметев кивнул мне, — мой сын хотел бы поговорить с вашим другом. А у меня есть пара слов для вас.
Мы отошли в сторону, и Шереметев протянул мне руку.
— Благодарю, Константин Платонович. Я кое-что узнал у этого, — он взглядом указал на мёртвого подпоручика. — Дуэль состоялась не просто так.
Я вопросительно поднял бровь.
— Мой сын должен был обязательно умереть сегодня. От вашей руки или чьей-то ещё, не суть важно.
— Зачем?
Шереметев скривил губы.
— У нашего рода достаточно врагов, Константин Платонович, чтобы оплатить услуги подобных бретёров. И я уже знаю, кого «благодарить» за такой сюрприз. А вам хочу сказать спасибо, что не оставили это дело и пытались не допустить убийства. Я не забуду этой услуги.
— Не стоит, Пётр Борисович. Так требовала моя честь, а не желание вам угодить.
— Знаю, и ценю это вдвойне.
— Пустое, Пётр Борисович. Вы мне ничего не должны.
Мы обменялись рукопожатием и вернулись к карете.
— Об этих, — Шереметев презрительно кивнул на трупы, — не беспокойтесь. Мои люди приберутся здесь и уладят вопрос с властями. Кстати, Константин Платонович, я хочу пригласить вас и вашего доблестного друга на Рождественский бал в моём поместье.
Отказываться я не стал. На такие мероприятия не попасть с улицы, на них приглашают только своих. Наверняка можно будет завести множество знакомств, а таковые мне крайне нужны.
Появление Боброва в окровавленной одежде наделало в особняке Марьи Алексевны много шуму. Его сразу же уложили в постель, вызвали врача и коллективно жалели. Больше всего хлопотала над ним Александра.
— Петечка, тебе больно? Потерпи, сейчас приедет лекарь. Пить хочешь? Давай подушку поправлю, бедненький.
Бобров картинно страдал, изображал героя и наслаждался вниманием рыжей. Вот и славно — пусть женятся, и Пётр сам следит за своей беспокойной супругой.
Но как забавно тасуется колода отношений! Александра ведь терпеть не могла Боброва поначалу. За время моей поездки на войну между ними появились какие-то дружеские нотки. А после того как Пётр вытащил Сашку из неприятностей, она совершенно переменила мнение о нём. Как говорится, от любви до ненависти один шаг, а обратно и того короче.
За Боброва я не волновался: рана пустяковая, полежит и будет бегать как новенький. А вот меня самого неожиданно придавило. Шум в ушах, взгляд постоянно расфокусировывался, а в коленях чувствовалась слабость. В какой-то момент мне даже пришлось опереться о стенку, чтобы не грохнуться на пол.
Тихонько выскользнув из комнаты, где лежал Бобров, я добрался до гостиной и упал на диван. Да что за ерунда такая? Последствия неожиданных чудес Таланта проявляются? Но вроде нормально всё было, ехал с дуэли полный сил, а тут просто с ног валюсь.
— Костя?
Рядом с диваном бесшумно появилась княгиня и с подозрением оглядела меня.
— Ох! Вы меня напугали, Марья Алексевна.
— А чего это ты бледный такой? Тоже ранен? Ну-ка, снимай камзол.
— Да вы что, какие раны. Отдохнуть присел…
— Тогда почему на тебе лица нет? Дай мне руку, голубь мой. Давай-давай, не стесняйся. Только не говори, что у тебя пальцы от испуга дрожат.
Княгиня ухватила меня за запястье и ошарашенно округлила глаза.
— Костя, скажи мне, ты часом не помирать собрался?
— Да вы что, Марья Алексевна. Просто устал, разнервничался из-за Петра.
— Та-а-а-ак, — она наклонилась надо мной, — смотри мне в глаза. Что там было на дуэли?
— Да ничего такого…
— В глаза смотри, я сказала. Что с Талантом делал?
Пришлось ей рассказать о случившемся и внезапном мини-всемогуществе.
— Вот оно, значит, как, — княгиня нахмурилась. — А что тебе Лукьян говорил про такие вещи?
— Да ничего он не говорил. Только про возвращение Таланта, мол, что заклинания не нужны, можно напрямую работать с эфиром. Никаких особых инструкций он мне не давал.
— Вот же ж, — княгиня выругалась не хуже какого-нибудь ямщика, — ну, я ему всыплю, как в Злобино вернёмся.
— Да что такое-то? Марья Алексевна, в чём дело?
— А то, что ты по тонкой ниточке прошёлся, Костенька. Ещё бы чуток зачерпнул, — большим и указательным пальцами она показала сколько, — напряг Талант на долю силы, и всё. Спалил бы себя дотла, только пепел остался.
— Эээ…
— Думаешь, то, что ты некромант, спасло бы? Спроси у Лукьяна, куда делся Васькин дружок Амбросий. Даже головешки не осталось, как твой дядя рассказывал.
В горле у меня запершило от таких новостей.
— Твой «учитель» может сколько угодно кривиться и ругать заклятья, только их не для удовольствия молодёжь учит. Мне пятьдесят лет было, когда я Талантом принялась напрямую пользоваться. Знаешь почему? Сил много стало, не страшно случайно до дна достать. Это как половником черпать — в бочке дно не скоро покажется, а супницу ты за минуту осушишь. Понял?