Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 36

Все очень просто, никакой показушности. А картины… На них можно было увидеть эпизоды самых разных сражений, и это повышало мои шансы. Для Николая война — это не что-то чрезвычайное, а часть жизни, от которой он и не думал сбегать, а занимался наравне со всем остальным.

— Можно пару вопросов, прежде чем я озвучу свое предложение? — начал я, когда Николай опустился в свое кресло.

— Хочешь самого царя допросить? Недаром граф Орлов с Дубельтом о тебе так хорошо отзываются, — Николай вроде бы и пошутил, но его глаза недобро блеснули. И вот опять: с ним каждую минуту словно по лезвию ножа ходишь.

— Не допросить, — я покачал головой. — Хочу убедиться, что правильно понимаю ситуацию и не предложу вредную глупость. А заодно, если вы будете знать, чего я хочу добиться своими предложениями, возможно, уже сами найдете лучшее применение этой идее.

— Продолжай, — Николай снова успокоился и, кажется, даже улыбнулся. Ну, была ни была!

— Чего хочет и боится Австрия? — начал я.

— Что? — такого Николай точно не ожидал. Ни перехода, ни формулировки. И я бы рад помягче, но не умею.

— Ну… Англия и Франция наши враги — с ними все понятно. Но исход войны будут решать в том числе и нейтральные пока страны. Поэтому я и начал с Австрии. Потом такой же вопрос будет про Пруссию, Грецию и Швецию.

— А почему упускаешь из виду Итальянские королевства?

— К ним слишком близко Франция и Австрия. Поэтому бояться и слушать на Апеннинском полуострове будут именно их.

— Пусть так, — царь помолчал пару минут, но потом все же ответил.

Причем рассказал он гораздо больше, чем я мог бы рассчитывать. Еще и с такими деталями, о которых я сам даже не думал. Для начала Николай напомнил про Священный союз, про мир в Европе, который тот хранил почти половину века. Потом начал набрасывать портреты тех, кто сейчас определял политику Австро-Венгрии. Франц-Иосиф — нынешний император, которому всего 24 года. После восстания 1848-го он стал осторожнее, но порой все же слишком спешил. Клеменс фон Меттерних, 38 лет удерживавшийся на должности министра иностранных дел, сейчас в отставке, но все равно его нельзя было списывать со счетов…

— Это хитрый лис. Никогда не забуду, как 1841-м он, чтобы не допустить нашего усиления, не дал начаться войне между Англией и Францией. Но Клеменс всегда думал прежде всего об Австрии. И я ценил его за это, — Николай на мгновение задумался. — Жаль, но Венгерское восстание стоило ему должности. Старые соратники отказались от него, и он ушел в отставку, поддавшись старческому тщеславию. Возможно, его желание увидеть, как без него все развалится, еще однажды сбудется.

— И он сейчас вообще не ведет никаких дел? — спросил я.

— Франц иногда с ним советуется, но принципиально не допускает до реальных решений, чтобы не провоцировать на конфликт Буоля. Нового министра, что сменил Меттерниха. Он выглядит активным, но порой мне кажется, что длины его мысли хватает максимум на год. А что будет потом, ему просто недосуг.

В памяти невольно всплыли слова из книги Генри Киссинджера «Дипломатия»: там, помимо конфликтов и политической борьбы 20 века, он коснулся и Крымской войны. Как же он писал… «Так Австрия выбросила за борт Николая I и постоянную, прочную дружбу с Россией со времен Наполеоновских войн. Безответственность, граничащая с паникой, заставила преемников Меттерниха отбросить наследие консервативного единения, которое накапливалось столь тщательно — порой болезненно — десятилетиями. В один миг Австрия сбросила с себя оковы общности ценностей, что освободило от обязательств и Россию, позволив ей вести свою собственную политику, основываясь исключительно на геополитической выгоде». Сейчас большая часть из описанного еще не случилась, но Николай уже чувствовал это. Хотя и отказывался верить…

— Правильно ли я понимаю, что сиюминутные интересы Австрии — это Дунайские княжества, которые она хочет оставить в своей исключительной зоне влияния? — спросил я.

— Исключительная зона влияния — интересный термин, — Николай оценил слово из 20 века. — Что же касается самой догадки — я тоже к этому склоняюсь. Впрочем, пусть Англия и Франция смогли заключить противоестественный союз, но Австрия к ним не присоединится. Даже Буоль должен понимать, что если мы потерпим поражение, то ничто уже не удержит Наполеона III от помощи Сардинскому королю, который мечтает выкинуть представителей двуединой монархии со своего полуострова.

Кажется, царь слишком хорошо думает о Буоле. В нашей истории он все же убедил Франца-Иосифа разорвать Священный союз, что в итоге привело Австрию к той самой потере Италии.

— И тем не менее, — вслух мне пришлось возражать. — В Австрии ведь все равно есть те, кто хотел бы присоединиться к союзу против нас?

Царь кивнул.

— Их победа неразумна, но люди склонны совершать ошибки, иначе не было бы революций, — продолжил я.

И еще один кивок — кажется, я подобрал хороший аргумент.

— Тогда уже тех ответов, что вы дали, будет достаточно, чтобы мое предложение имело смысл.

Царь еле заметно склонил голову набок. Ему было интересно.

— Часть английского флота после завершения навигации этого года остановилась в Копенгагене. Якобы нейтральном… Разрешите сделать небольшую флотилию и разнести их к чертям собачьим… Простите! — я сам не заметил, как разошелся и выругался. Но вроде бы царь не обиделся.

— У меня много вопросов, — он посмотрел на часы. — На часть я уже понял ответ благодаря вашим вопросам… Ты хочешь впечатлить нейтральные державы, чтобы те не спешили верить лживым французским речам. Но каким образом ты хочешь это сделать? Построить флот, провести его через льды — я ведь правильно понимаю, что ты сейчас говоришь не про свои летательные аппараты?

— Да, — подтвердил я. — «Севастополь» не унесет достаточно груза, чтобы суметь кого-то впечатлить, а малые аппараты вроде «Ласточек» слишком беззащитны перед огнем винтовок. А тут я услышал о плане великого князя Константина создать флот канонерок, и в голове родилась идея, как его можно улучшить. Разрешите?

Я потянулся к листу бумаги и карандашу на столе царя — тот кивнул, и я принялся рисовать. Паровой двигатель, огромный винт сзади, доска с плоским дном и одна 68-фунтовая пушка на такую малютку.

— Эти калибры есть в городе, — пояснил я. — Прошу одолжить их на время и выделить верфь, где соберут деревянные части лодок. Штук двадцать за неделю, за это же время я уже сам договорюсь с Борисом Семеновичем, чтобы он сделал нам двигатели. Ну и… можно выдвигаться.

— Наверно, тебе еще потребуется команда? — в голосе царя мелькнула ирония. Или мне показалось?

— Точно! Потребуются солдаты, желательно уже сегодня, чтобы успеть их обучить. На лодку будут нужны два инженера, чтобы управлять и работать с приборами, артиллерист — с ним все понятно. И пара нижних чинов для подсобных работ и прикрытия. По их количеству точно можно будет сказать, когда поймем, какая у нас получается грузоподъемность…

Я был готов продолжать, но царь поднял руку и остановил меня.

— Я правильно понимаю, что ты хотел со мной поговорить, чтобы выпросить два десятка деревянных лодок и роту солдат, чтобы разворошить улей в датской столице?

— И еще ваше разрешение, — напомнил я.

А Николай I расхохотался. Немного неуверенно, словно у него было не так много опыта в этом деле.

Глава 17

Николай отпустил странного капитана уже десять минут назад, но до сих не вернулся к своему привычному графику. Как же этот человек выбил его из колеи, и даже не ударом штыком или тем, что он, царь, в итоге решил отказаться от реванша и отпустил Щербачева заниматься делами. Главным, что смущало разум Николая, были вопросы. То, о чем спрашивал капитан, и о чем сам царь раньше просто не думал.

— Государь, — в комнату заглянул приглашенный Нессельроде.

Его собственный Меттерних, которого Николай в отличие от Франца-Иосифа сумел сохранить. Идеальный исполнитель, чье собственное мнение, как шутили при дворе, появлялось только после того, как он выходил из кабинета царя. Раньше Николаю это даже нравилось: он ведь самодержец, только он и должен принимать решения, не давая воли другим.