Если забуду тебя, Тель-Авив - Кетро Марта. Страница 12

Около полуночи мы идём по широкой пустой аллее, разделённой на пешеходную и велосипедные зоны. Идём, естественно, по пешей, но нам навстречу, по нашей почему-то полосе, едут два велосипедиста. Один такой ригилиозный, в белой рубашке, кипе и пейсах даже, кажись, а второй почему-то в маске-балаклаве. И этот второй, поравнявшись со мной, разворачивается и со всей дури бьёт меня по уху. К счастью, ему было не с руки, но будьте уверены, он очень постарался. Из-за того, что неудобно, и у меня волосы, ухо даже не покраснело, но в голове гудело до утра.

Спутник мой, естественно, сделать ничего не сумел, догнать не было никакой возможности, поэтому мы поофигевали и пошли дальше. Ведь это, чтоб вы понимали, из разряда невозможного: Тель-Авив, безопасный север, религиозный, я под присмотром, да на меня и так-то никогда не нападали – и вот. Я испытала острую гамму изумления, стыда (это мой личный комплекс, что жертвой быть стыдно) и немотивированного огорчения, что мужчина не спас, хотя как бы он смог.

Но самое интересное знаете ли, что? После этой истории лирику нашу как отрезало. Прямо как собака Павлова, на рефлексах вся, получила в ухо и сразу поняла правильно.

Нет, он потом возил меня, конечно, в сафари-парк, к обезьянам и бегемотам, наверное, хотел выпустить в естественную среду обитания. Но рефлекс – всё, закрепился с одного раза, и дружба наша осталась незапятнанной.

Прогулка вокруг кухни

Готовить я не умею, не люблю и не считаю важным, поэтому, когда жизнь заставляет, открываю для себя много нового и прекрасного. Сейчас принесла в дом голую мёртвую курицу, мажу её смесью молотого чеснока, перца, затара и оливкового масла, принюхиваюсь и думаю поэтически: «Боже, она пахнет, как любовь со смуглым, горячим, истомлённым солнцем юным продавцом швармы^[25], в третий раз за сегодня». Ну то есть довольно утробно воняет, если разобраться, но спасибо ей, конечно, за неожиданный ассоциативный пласт. Может, люди для того и готовят?

На шабат я пеку ватрушку. Сегодня среда, но День независимости, поэтому я тоже испекла ватрушку.

У каждого кулинара есть своя профессиональная фишка или качество – блюдо, которое он исполняет идеально, секретная приправа или способность безупречно нарезать колбаску, стоя в гамаке на одной ноге и в жопу пьяным – ну мало ли.

Меня, как кулинара, от обычного говноповара отличает только упорство. Я могу годами готовить одну и ту же еду, приблизительно догадываясь, что никогда не сумею сделать её как следует. Это как стейк, знаете? Портишь и портишь мясо, пока способен разжечь плиту. Только у меня так с ватрушкой.

Я из тех худеющих, кого ненавидят диетологи и кулинары: я заменяю. Сахар на сукразит, пшеничную муку на овсяную, подсолнечное масло на яблочное пюре. Кулинары не любят нас за то, что мы портим еду, а диетологи – что в конечном итоге всё равно переедаем, не извращаться надо, а не жрать. Это я к тому, что в своей первой ватрушке я заменила пшеничную муку на кукурузную. Получились сухие твёрдые крошки вместо теста.

Во второй ватрушке с тестом сложилось нормально, но дело было на Песах, и я по ассоциации вспомнила рецепт рождественского кекса, когда сухофрукты замачивают в коньяке. В моём рецепте есть изюм, но коньяка у меня не было, поэтому я залила его семидесятиградусной чачей. Впиталась вся, ватрушка получилась веселящая, но горькая.

Над третьей моей ватрушкой я решила не изгаляться, сделала всё по рецепту (почти), но, когда откусила, она захрустела на зубах – вместе с яйцом я нечаянно засунула в комбайн кусок скорлупы, он измельчился и распространился по всему тесту.

И вот сегодня я разбивала яйца в мисочку, была предельно аккуратна и внимательна, сделала всё правильно. Должна была получиться нормальная ватрушка, и поэтому я её уронила и сломала.

С огромным любопытством жду пятую.

«В Тель-Авиве +31, ощущается как +35», – заботливо сообщает погодный виджет. Это неправда, ощущается оно как весь кабздец, потому что 31 только в тени, но поди найди ту тень, раскалённый асфальт выдыхает уверенные 40+, а если в ночи спуститься к морю, то от него поднимается густой душный пар. Днём же вода приближается к температуре здорового тела и насыщена жгучими медузами.

Это я всё к тому (спасибо, что выслушали), что хрупкий мой рассудок сопротивляется окружающей действительности и в знак протеста требует готовить зимние супы.

Вообразите: кондиционер, задыхаясь, пытается поддерживать в доме хотя бы двадцать восемь, кошки потеют, а я остервенело варю четырёхлитровую кастрюлю горохового супа.

А потом, знаете ли, его жру, прямо своим нервным ртом в кровавой помаде.

Не знаю, что со мной, честно. Возможно, это мой способ отвергать нынешнюю реальность. Я хочу июльский дождливый вечер, а лучше лёгкий декабрьский снег, когда Новый год ещё впереди и порядочные женщины варят густые пряные похлёбки, а такие, как я – глинтвейны.

Винище я, так и быть, сырым бы выпила, а суп, да, закрываешь глаза, и немного зима.

Погубила вчера кастрюлю супа-пюре по психологическим причинам.

Просто я из соображений нервной гигиены накануне не мыла посуду. Была страшно тяжёлая неделя, я каждый день выходила из дома и видела людей вблизи, многие деятели искусства от такого пьют по двое суток и рыдают, а я всего лишь приняла взвешенное решение лежать ровно.

Всё потому, что я пытаюсь освоить образ мыслей продвинутых матерей и перенести его на отношения с телом. Ну, вы знаете, когда тревожная и неумная мать выучивает что-то про активное слушанье и контейнирование эмоций и начинает применять это на своём ребёнке. «Ты имеешь право чувствовать то, что чувствуешь» и вся фигня. Невероятно удобный инструмент, чтобы приглушить вину, если не делаешь для ребёнка ничего из того, что требует энергии, внимания и хоть какого-то напряжения. Зато разговариваешь с ними психологически верными безопасными фразами, которые наверняка его не травмируют – потому что больше, чем травмирует мама-робот, уже невозможно.

«О, – подумала я, пронаблюдав такое, – мне это срочно надо. Вместо унылой диеты, нагрузок, крестьянского графика и ежедневной работы я буду договариваться со своим телом и окружать его принятием». Ну, и в итоге тело тоже заговорило со мной и сообщило, что не хочет шевелиться совсем – сразу после того, как угобздилось супчиком с кокосовыми сливками и кукурузным пирогом. И вставать оно не хотело до такой степени, что не осилило маршрут от плиты до холодильника с отягощением кастрюлей. Поэтому с утра супец вспенился и подёрнулся, пришлось утопить.

И вот сижу второй день и думаю: это победа? Мне уже пора гордиться тем, что я избавилась от тревоги за хозяйство и вины за лень? Или это я не справилась – супа нестерпимо жаль, да и посуду пришлось помыть, потому что коту неудобно запрыгивать с разбега в переполненную раковину. Не смогла я под грохот и вопли эффективно принимать потребности своего тела, которое к тому же отринуло совесть и алчет ещё пирога. В качестве компенсации купила ему подушку с колючками и розовую резинку-эспандер на «Алиэкспресс», и настроение улучшилось. Всего пятьсот рублёв в последние часы распродажи, и я фитоняшка. (А будь у меня на этом месте ребёнок, помогла бы развивающая игрушка и бакуган.)

Из поездки вернулся муж, и я в экстазе наделала котлет, испекла хлеб и шарлотку, сейчас ещё приготовлю пасту из авокадо, и меня, может быть, попустит. Видимо, нужно признать, что я соскучилась, хотя еда моя такова, что ею скорее следует изгонять мужчин, чем привечать. Вот так встаёшь у порога и говоришь: вон, скотина, изгоняю тебя пирогом, омлетом и щами! И он такой, борясь со спазмами, бежит куда глаза глядят. Потому что это правда ужасно, я не кокетничаю.