Угол покоя - Стегнер Уоллес. Страница 64

Кинг поджал губы, взгляд его ярких голубых глаз был и веселым, и зорким. В них играл острый ум, слова образовывались у него на устах, но не звучали. Он вопросительно посмотрел на Дональдсона, но тот отогнал невысказанное движением рук, похожих на медвежьи лапы.

– Видите ли, – сказал Кинг, – Шурцу легко и просто. Он, можно сказать, воинствующий голландец, честность привела его в правительство, и ему нет причины меняться. Для него так же естественно оставаться честным, занимая должность, как это было бы для миссис Джексон. Дональдсону тоже легко. Его отчет об общественных землях будет единственным в своем роде, в стране никогда не было ничего хоть сколько‑нибудь соизмеримого, но конгрессмены от Запада схватятся за содержащиеся в нем сведения, наплюют на рекомендации и запрячут отчет так глубоко, что никто не предложит бедняге стоящей взятки. И Пауэллу легко. У него только одна рука, он делает ею дюжину дел, за взяткой ему и протянуть нечего. Так что если кого жалеть, то меня. Я бы предпочел честность, но мне очень нравится быть богатым. Опасное положение.

– Я начинаю верить, что “Трибюн” верить нельзя, – сказала миссис Джексон с улыбкой.

– Вы знаете, – неожиданно подал голос Оливер со своего места у стены, – мне бы все же хотелось услышать ваш ответ на вопрос миссис Джексон.

Это была неверная нота. Им всем было так весело, они так резвились, выписывая коньками фигуры на гнущемся льду, – и тут Оливер неуклюже проваливается вниз. Своим замечанием он бросил тень на шаловливость Кинга. Шаловливость играла в его обаянии не последнюю роль. Сомнений на его счет ни у кого не было ни малейших – кто во всей стране доказал свою порядочность убедительней? Сюзан слегка шевельнула бровями, глядя на Оливера сквозь полукруг голов; но ущерб был нанесен. Она чувствовала, что Кинг, Прагер, Жанен, Эммонс, все они, с их безупречным светским чутьем, еле заметно изменили положение тела и выражение лица, примеряясь к новому тону.

– Вы хотите серьезного ответа, – сказал Кинг.

– Я, безусловно, хочу, – сказала миссис Джексон.

– Я тоже, – сказал Оливер.

Хотя в хижине было жарко, она пожалела, что на нем нет ничего поверх рубашки. Потемневшие от солнца жилистые руки, загорелый лоб – казалось, ее муж годится только для физических дел, может быть нанят выполнить работу, но не способен разрабатывать стратегию и направлять действия других. Против воли, с печальной несомненностью она увидела, что ему не хватает кое‑чего имеющегося у них – некой элегантной легкости, некой тонкости восприятия. Показалось, он сидит как мальчик среди взрослых мужчин, серьезный и честный, но лишенный живости ума.

– Чем гарантируется неподкупность государственной науки, – сказал Кинг.

– Вот именно.

Кинг стал рассматривать свои ногти. Затем, подняв глаза, бросил на Оливера взгляд, которого Сюзан не могла истолковать. Взгляд казался дружелюбным, но она уловила в нем что‑то измеряющее, оценивающее. Вдруг почувствовав, что в помещении слишком тепло и душно, она тихо встала, открыла окно над столом и села обратно. В хижине возникла почти театральная пауза, в которую сейчас сквозь открытое окно вошли скорбные завывания ночного ветра под крышей.

Кинг не торопился. Настроенная на критический лад, Сюзан подумала, что ведь он был моложе Оливера – намного моложе, двадцать пять лет, не больше, – когда замыслил свои изыскания вдоль сороковой параллели и, не имея ни собственных денег, ни влияния сверх того, которое сумел приобрести благодаря своему энтузиазму, добился финансирования от недоверчивых конгрессменов. Он умел производить впечатление на президентов и заводить дружбу с великими. Его репутация обошла весь мир. А Оливер – он не смог убедить никого в Сан-Франциско вложить деньги в его наглядно проверяемый рецепт гидравлического цемента.

Она смотрела на Кинга – тот улыбнулся ей, поглядев искоса.

– Все очень просто, – сказал он миссис Джексон. – Ты выбираешь людей, которым можешь вверить свою жизнь, и вверяешь им общественные земли.

Раздался общий одобрительный ропот. Фрэнк, сидя на ее кровати, с воодушевлением потряс кулаком в сторону Оливера. Сама Сюзан не удержалась и захлопала в ладоши, и невольно она сознавала, что ее энтузиазм отчасти вызван ответом Кинга, отчасти – облегчением от того, что настойчивость Оливера не испортила беседу, но подняла ее на новый уровень.

Хелен Джексон качнулась в кресле и расплела руки, лежавшие на животе.

– Прекрасно сказано. Будем надеяться, что вы сможете находить достаточно людей, которым готовы вверить свою жизнь. Но скажите мне теперь – как вы ведете дела с частными экспертами? Как вы добиваетесь, чтобы их сношения с вашими людьми не обогащали немногих в ущерб всем? Как предотвращаете разговоры?

– Разговоры пресечь невозможно, – сказал Кинг. – Но могу заверить вас при них, мадам, что люди, которых я беру в наши изыскания, к своим связям относятся так же серьезно, как к своему долгу в отношении общественных земель. Скажу больше: любой из присутствующих здесь, кто имеет отношение к горному делу, в том числе подкаблучник мистер Джексон, так же мало склонен извлекать выгоду из своих отношений со Службой, как Служба – позволять ему это.

Улыбаясь широчайшей из улыбок, миссис Джексон качнулась назад, затем вперед и, продолжая это движение, встала.

– Я слишком долго занималась индейцами. Их несчастливая судьба настроила меня на скептический лад. Мне захотелось вас испытать, и я удовлетворена. Мистер Джексон, нам пора идти.

Сюзан почувствовала, что они вместе вели дело к кульминации, которую теперь сочли за лучшее не длить. Все встали, двое помощников Оливера выскользнули за дверь, чтобы не мешать. Такие милые оба, так верно все улавливают. Прощаясь за руку с У. Ш. Уордом, она успела послать мимо него теплый взгляд сначала Прайси, потом Фрэнку, который, прежде чем исчезнуть, неслышно произнес что‑то замысловатое. Уорд удалился, и теперь к ней притиснулась, налегая на ее жесткие часы-брошь, пышная грудь Хелен Джексон.

– Моя дорогая Сюзан, не будь вашего дома, Ледвилл был бы пустыней.

Стоя в дверном проеме под мягкими толчками диковинно теплого ветра, Сюзан видела, как миссис Джексон и ее муж спускаются наискосок вдоль укрепленного берега канала в молочно-бледном лунном свете. Горы, романтически серебрясь, окаймляли весь западный горизонт.

Эммонс взял ее руку, затем Жанен – оба некрасивые и обаятельные, один без подбородка, другой с кривоватым креольским лицом. Следом Конрад Прагер, чье благообразие не уступало в элегантности их неблагообразию: старая охотничья куртка выглядела на нем как отороченная горностаем. И наконец, Кларенс Кинг, который, держа ее руку, удостоил ее всей полноты своего теплого обволакивающего внимания. Она сказала:

– Если бы не слова Конрада, я бы ни за что не поверила в вашу неправедность, и, если бы не ваши слова, я бы не знала, до чего вы благородны. Нам всем с вами бесконечно повезло.

– Слаб, – сказал Кинг. – Слаб, как все смертные. Я могу петь себе хвалу до первого скандала. С кем нам повезло – это с вами. – Его яркие голубые глаза под пухлыми веками смотрели на нее с непринужденной, лестной фамильярностью, он не отпускал, стоя в дверях, ни ее руку, ни глаза. – Мне хочется вторить миссис Джексон. Глядя на эту хижину и на все то, чем в ней незаслуженно владеет ваш муж, я скрежещу зубами от зависти. Вы слышите меня, Оливер? Вам следовало бы жить не вставая с колен. Мало того, что в Ледвилле жены наперечет, – такой жены здесь нет ни у кого. – Он вновь обратился к Сюзан. – Прощаю его лишь на том условии, что мой стук в вашу дверь не будет оставаться без внимания.

Он опять поглядел на Оливера, слегка улыбаясь, как будто между ними что‑то было – какое‑то соглашение или вопрос. Оливер сказал:

– Она откроет, даже если я буду возражать.

От него Кинг легко отвел взгляд. Не смотрит ли он, снова подумала Сюзан, на Оливера чуточку свысока? Что все эти люди знают об Оливере? Много ли рассказал им Конрад? Мелькнула мысль, что Кинг, может быть, считает Оливера Уорда недостойным своей жены. Мигом ее ум пустился в объяснения и оправдания: несправедлив тот мир, в котором порядочность мистера Кинга сделала его национальным героем, а порядочность Оливера лишь стоила ему должности. Почему она не догадалась повернуть беседу в сторону изобретательности, чтобы можно было упомянуть о цементе Оливера? Тогда бы они не покидали его дом, считая его нижестоящим, младшим, пожимая ему руку с этим суховато-вежливым снисхождением.