Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич. Страница 46

– Владимир Антонович, я вынужден сделать вам серьезное предупреждение, – холодно проговорил Бах. – То, что я обращаюсь с вами как с коллегой, ровным счетом ничего не значит, как ничего не значит ваше мнение. Возможно, вы подумали, что можете изображать из себя свободного художника, который волен дойти в своей работе до определенной точки, а потом отступить... остановиться, когда он сочтет, что предел положен. Что он не может переступить определенной черты. Вам уже кажется, что я говорю муторно и скучно? И правильно кажется. Потому что в такой форме я пытаюсь изложить вам, что вы не вольны в ваших поступках. Вы будете делать только то, что вам продиктуют. Иначе вы умрете, и нам совершенно необязательно прикладывать к этому руку. Смерть уже в вас. Вероятно, Игорь Анатольевич уже доводил это до вашего сведения. Мне осталось только немного конкретизировать.

– Что вы имеете в виду? – тихо спросил Влад.

– Я имею в виду, что для полного контроля над вами... а вы, как известно, человек опытный, изощренный и в своем роде специалист высокого класса... так вот, при пластической операции вам вшили микрочип, содержащий резервуар со смертельным ядом. Как только вы прибыли в Москву, микрочип активировали. Он в любой момент может выбросить в вашу кровь препарат, противоядия которому не существует. Даже микроскопические его дозы убивают безотказно.

– Вот как? – цепенея, переспросил Свиридов. – И что же удерживает этот замечательный микрочип от того, чтобы убить меня?

– Сигнал передатчика. Пока чип принимает этот сигнал, вы живете. Как только сигнал прерывается – например, вы пытаетесь отъехать от Москвы дальше чем на сто километров или, упа-си боже, попытаетесь просветить свой организм рентгеновскими лучами для того, чтобы определить нахождение чипа... ну что ж, господь тогда вам судья. Сигнал прервется – а это конец. Мирный и безболезненный.

– Вы очень предусмотрительны, господа из спецслужб, – сказал Влад. – А что, если меня вывезут за радиус действия этого вашего передатчика не по моей воле?

– Ваше дело, чтобы этого не случилось, – ответил Бах, – для этого я и сообщил вам все это.

– Но почему не раньше?.. Почему Книгин не сказал всего тогда, в Австралии?

– Я же сказал вам, что вам не следует обсуждать указания руководства, – проговорил Иван Севастьянович уже обычным своим доброжелательным голосом. – А в целом я вами доволен. Вы даже превзошли мои ожидания. Теперь остается только ждать.

– Чего ждать?

Бах еще раз покачал головой и встал из-за столика, давая понять, что разговор закончен...

Глава 6

Этюды о прошлом

– Я отказываюсь работать, Адриан. Отказываюсь... я больше не могу смотреть, как потом... и теперь новая подготовка... да что же это...

– А ты понимаешь, милая Катя, что тебе может стать очень плохо. И не потому, что я прикажу что-то сделать с тобой. Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Но... но ведь ты не поступишь так со мной? После всего, что нас связывает... ты не сделаешь так, правда?

– А почему ты отказываешься работать?

– Просто... вчера я проезжала мимо этих развалин. Очень больно, это очень больно. А я ведь помню тот подъезд совершенно иным... чистеньким, свежеокрашенным. Когда я вышла из него, мне навстречу шел мальчик в синем шарфике... наверно, гулял. А ночью...

– Что-то ты ударилась в лирику, Катька. Ну ладно... иди. Позже с тобой разберемся. Уладим. Кстати, как тебе ваш новый сотрудник?

– Алексей... Каледин его зовут, что ли?

– Он, родимый. Ловок, черт, конечно, не хуже Тихомирова, а то и похлеще. Бывший беспредельщик. Я наводил справки по соответствующим каналам. Налимыч его уже прощупывает... возможно, что и привлечем к сотрудничеству. Только опасно с ним... вдруг подослали? Хотя, конечно, не похоже. Так что, он понравился тебе, а?

– Пон... ну какая разница? Сам подсунул мне мужика, а теперь спрашиваешь, как он?

– Да вообще-то я для того и подсовывал, как ты выразилась.

– Мужик как мужик. И ничего он там не говорил, что ты мне надиктовал...

– Я так и думал.

– Ну, я пошла?

– Да, иди.

Мягко хлопнула дверь иномарки, и Алая Пантера упругой походкой проследовала к парадному входу ночного клуба «Центурион». Мужчина проследил ее взглядом, а потом вынул «сотовик» и, нажав на одну кнопочку, проговорил:

– Катя спеклась. Я думаю, что ее пора увольнять. Выполняйте.

Начало первого рабочего дня (точнее, рабочего вечера, переходящего в рабочую ночь) Свиридова выдалось довольно тихим и без особых эксцессов – если вообще можно назвать тихим времяпрепровождение, когда грохочущая музыка (в этот день была дискотека) не дает услышать собственного голоса. Ну, и если не приравнивать к эксцессам обнаружение в женском туалете обколотого героином молодого человека, завалившегося в кабинку на манер мешка с мукой и там вырубившегося.

Да так основательно, что его не сумели привести в чувство ни обнаруживший его охранник, ни присланный на подмогу с входного фэйс-контроля Влад.

...Вероятно, впервые в профессиональной карьере Свиридова его использовали в таком сугубо утилитарном качестве, на которое вполне можно было подвигнуть любого привокзального грузчика.

Хотя совсем недавно Иван Сергеевич Тихомиров дал очень высокую оценку его физическим кондициям и спецподготовке.

Гладиаторских боев в этот день не было, и потому Алая Пантера и ее подруги сидели в зале на общих правах и, как видел Свиридов, расплачивались за выпивку и еду точно так же, как это делали все остальные.

Свиридов даже один раз присел за столик к девушкам из гладиатор-секс-шоу и выпил бокал слабоалкогольного коктейля. Налимыч в то же самое время сидел у себя наверху и вовсю квасил с какими-то заезжими важными бизнесменами, так что Влад мог не опасаться, что он разделит судьбу тех двоих, что рискнули накануне напиться с Кириллом Геннадьевичем и тут же потеряли работу.

...Девушки были сильно навеселе.

После двенадцати они пошли танцевать, и только Катя, которая, кажется, набралась особенно основательно, не осчастливила своим посещением танцпол. Она обняла Влада за шею и начала сбивчиво говорить какие-то глупые, раздавленные, незначащие слова, которые тут же срывало и уносило мощным музыкальным шквалом.

Фокин всегда называл его «веерным».

– Ты понимаешь... вот я... значит... когда мы тут работали... – доносилось до Влада сквозь грохот мощнейших «маршалловских» колонок, – мы тут как отстой... хватай и беги... в-вот...

Все это решительно не поддавалось никакому анализу, и Свиридов собирался уж было встать и уйти, как вдруг услышал нечто, что заставило его замереть в изумлении:

– А вот ты не знаешь... ты думаешь, что тут главный этот... Нили... Налим. Он так, плывет по течению... а этого ты не видел... Адриана. Он страшный... я не знаю, как я могу оставаться тут, нужно бежать без оглядки куда-нибудь на юг Африки... М-мадагаскар, только подальше от него... но меня просто тянет каким-то магнитом... он жуткий и самый лучший... вот.

Это имя – Адриан – произвело впечатление удара молнии. Влад резко повернул голову и скороговоркой произнес:

– Как ты сказала?

– А... что именно?

– Адриан? Ты ведь именно это имя назвала?

– Да... Адриан. А что? Ты его знаешь?

Несмотря на темноту и судорожные, рваные блики светового шоу, Свиридов успел заметить, как тень конвульсивного животного страха перекосила ее лицо: как будто она почувствовала, что сказала непозволительную глупость человеку, который, быть может, передаст ее неосторожные слова тому, кто вызывал у нее такой страх и одновременно какое-то неизъяснимое, цепкое, ни на секунду не отпускающее чувство преклонения и благоговейного трепета.

– Нет. Просто ты так говорила о нем, что я почувствовал ревность.

Это был верный ход. Девушка как-то сразу расслабилась, и на ее лице появилось нескрываемое облегчение и нечто очень смахивающее на радость: Влад удачно польстил ее женскому самолюбию.