Чужак - Вилар Симона. Страница 121

И ее тело качнулось волнообразно, ноги обвились вокруг его спины, не отпуская. И ему ничего не осталось, как подчиниться. Он сам хотел этого, ее прерывистое дыхание наполняло его тело истомой нового вожделения. И он вошел в нее…

Много раз этой ночью тела их соприкасались и сплетались — да самого бледного рассвета страсть бросала их в объятия друг друга, и голод их тел словно возрастал по мере утоления.

Возвращение было медленным; не осталось сил ни двигаться, ни говорить. И когда утомленная и счастливая Карина наконец задремала на его плече, он продолжал лежать с открытыми глазами, бездумно улыбаясь блекнувшим звездам.

Торир понимал, что теперь все будет по-другому. Как «по-другому» — не знал. Но отчего-то думалось, что отныне в его жизни будет много радости. Ведь его любят в Киеве, у него достойное положение, у него есть свой отряд верных друзей-побратимов. И у него есть Карина.

Было и еще нечто. А точнее, весть о том, что Олег неожиданно оказался доволен его действиями. Во-первых, с его помощью киевляне поняли, что могут отстоять себя без оглядки на защитников — Аскольда с Диром, бог весть, где пропадавших, когда городу была нужна подмога. Во-вторых, Олегу удалось избавиться от столь неугодного соперника, каким оказался амбициозный Рогдай. Однако для Торира даже расположение Вещего не было сейчас главным. А вот то, что он стал в Киеве своим, наполняло душу счастливым покоем.

Вот только если бы… И он впервые стал отгонять неприятное чувство знакомой тревоги, которая змеей шевельнулась у сердца. «Все это наветы», — подумал варяг. Путаница, шутка Перуна, которому он давно не возносил требы. Наконец-то у него все хорошо, и он не позволит привычному злому напряжению овладеть душой. В крайнем случае… И подумал, что если не сладится, то он уедет. С Кариной, как она и сказала.

И, полный благодарного теплого чувства, Торир заснул, вдыхая запах душистых волос Карины и свежескошенной шелестящей травы.

Их разбудило блеяние.

— М-ме-е-е… М-ме-е.

На них глупо таращились желтыми глазами местные белые козы. А невдалеке стайка мальчишек в длинных рубахах, не обращая внимания на спящих в стогу любовников, восхищенно наблюдали за необыкновенным игреневым конем, который пасся неподалеку. Пес Карины, как верный сторож, так и пролежал рядом до рассвета, хотя у него не хватило смекалки отогнать надоедливых коз. Очевидно, он попросту считал их недостойными своего внимания, и поэтому глупые животные разбудили влюбленных, не дав отдохнуть после безумной, сладкой ночи.

Но это было последнее, что могло огорчить их. Они весело искупались в ручье, наслаждаясь даже его холодной водой. Затем Торир отвечал на расспросы пастушков о коне, Карина приводила себя в порядок, а потом они отведали легкой ушицы, которой угостили их мальчишки, восхищенные тем, что витязь не отогнал их и ответил на все вопросы, даже дал подержать свой великолепный кинжал из вороненой стали.

Это было восхитительное утро. Они не говорили о том, что волновало их вчера, они скакали на Малаге, доехали до самих Дорогожичей, где недавно стояли хазары. Однако влюбленным в это солнечное утро было не до тех событий. Они думали только друг о друге, наслаждались друг другом. Карина и не знала, что ее молчаливый варяг может быть таким беспечным и дурашливым. И она только взвизгивала, когда он на быстрой рыси отпускал поводья Малаги, и, пока она судорожно ловила их, он уже сжимал ладонями ее грудь. Его руки постоянно ласкали ее бедра и живот, мяли дорогую ткань платья, словно желая лучше ощутить тело, и, хотя Карина игриво шлепала его по руке, особенно если они оказывались на виду у людей, варяг не унимался. Он щекотал ее, пока она, заходясь смехом, не начинала просить пощады, целовал в шею, смеялся вместе с ней и просто никак не мог оставить Карину в покое.

— Гляжу, ты сильно истосковался по мне, Торша.

— Ты и представить себе этого не можешь.

Когда солнце перевалило за полдень, Карина сказала, что не худо бы все же вернуться. Он тут же согласился, но ей показалось, что какое-то облачко набежало на его чело.

— Тебя что-то волнует, сокол мой? — Он тряхнул головой.

— Марится что-то. Но не думай. Что бы ни было, теперь ты моя, и вместе мы решим, что делать.

Карина ехала перед ним в седле, откинув голову ему на плечо и блаженно полуприкрыв глаза. При подъезде к городу, когда все чаще стали попадаться знакомые, с любопытством взиравшие на влюбленных, она только сильнее прижалась к Ториру. Пусть видят. И так о ней идет молва, как о холодной русалке, избегающей мужского внимания, как о змее, губящей тепло в сердцах женихов ради небабьего прибыльного дела. Теперь же никто не упрекнет ее в том, что она живет пустоцветом. И пусть знают, что первая красавица Киева избрала себе достойного, того, кто любим и прославляем. Ибо ей хотелось гордиться своим избранником. Ей любы были взгляды, которыми провожали их киевляне, тепло становилось на душе от их приветственных окликов и веселых усмешек. У ворот гостевого подворья было людно. Покидал постой кто-то из гостей Карины. В другое время она непременно сама бы пошла, проводить приезжих, пожелала бы доброй дороги и удачи в пути. Обычное дело, когда хозяйка хочет, чтобы выгодные постояльцы вернулись к ее очагу. Но сейчас Карина лишь кивнула Любомиру, зная, что толковый парень сам справится. И невольно спрятала улыбку, видя, как таращится на них с Ториром парень, как хитро усмехается в бороду Третьяк, да и некоторые из ее челяди удивленно глядят на свою такую холодную и надменную хозяйку, которая сейчас ласковой кошкой жалась к варягу.

Во дворе у резного крылечка Торир помог ей спуститься с коня, но не сразу выпустил из своих объятий. Он вдруг как-то странно притих, взгляд его стал пустым. Она знала этот его взгляд, словно устремленный в себя, и боялась его.

— Что с тобой, ненаглядный мой?

Он попытался улыбнуться. Странная у него, однако, получилась улыбка, больше похожая на гримасу.

— Пустое.

Но она видела, как он побледнел, даже капли пота увлажнили завитки волос над бровями.

Карина хотела расспросить Торира, но не осмелилась. После объединившего их полного доверия это казалось странным и тревожным. Но одного Карина опасалась: стать докучливой, задеть то, чего он не желает показать. И когда он вновь притянул ее к себе, стал шептать всякие ласковые глупости, она только подыгрывала ему, стараясь скрыть зародившуюся в душе тревогу.