Океан безмолвия - Миллэй Катя. Страница 58

– Нет. – Я получаю неплохой доход от продажи своей мебели, но антиквариат на эти деньги не купишь. Чтобы зарабатывать больше, времени не хватает.

– О. – Солнышко больше ни о чем не спрашивает, но я все равно отвечу, хотя говорить об этом мне особенно ненавистно.

– У меня много денег.

– Сколько?

– Миллионы. – Я смотрю на ее лицо. Миллионы. Бред какой-то. Прежде я никому об этом не говорил. Знают только те, кто знал всегда. Мне даже странно произносить это вслух. Я не говорю о деньгах. Я стараюсь не думать о деньгах. О них за меня думают адвокат, два бухгалтера и консультант по финансовым вопросам, которых я нанял. Если завтра они вручат мне все мои деньги, я не буду знать, что с ними делать. Возможно, спрячу их под кроватью.

– Неудивительно, что тебе удалось без проблем освободиться от опеки, – сухим тоном замечает Солнышко.

– Неудивительно.

Она прищурилась.

– Ты ведь не врешь. – Она пытливо всматривается в мое лицо, и я киваю.

– Ты ничего не тратишь. – Это не вопрос.

– Отец не хотел к ним прикасаться, и я стараюсь – по возможности. Беру только на оплату счетов; пока я учусь в школе, у меня нет возможности зарабатывать на текущие расходы. – Не могу сказать, что я ненавижу эти деньги, ведь они мне нужны. Но мне ненавистно то, что они собой олицетворяют, и потому радости они мне никогда не принесут.

– Ты что-нибудь на них приобрел?

– В прошлом году купил пикап, когда старая отцовская машина наконец-то гикнулась. И еще антикварный столик.

– Который?

– Темный, что у стены стоит в гостиной, возле раздвижных стеклянных дверей.

– Темный? И это все?

– Ты о чем?

– Обычно ты многословно, во всех подробностях описываешь изгибы дерева, симметрию линий, единство формы и функции. – Это она произносит высокопарным тоном, с пафосом жестикулирует – для пущей убедительности.

– Неужели я так говорю?

– О древесине и мебели, которую делаешь.

– Послушать тебя, так я напыщенный козел.

– Если угодно.

Солнышко идет в глубь магазина, к полкам с керамикой, вазами и лампами.

– Мне в пять надо быть дома, – сообщает она, переворачивая ценник на уродливой лампе с основанием в виде арлекина. Эта штуковина стоит три тысячи долларов. – Хочу такую, – добавляет она с сарказмом в голосе.

– Почему в пять?

– Я встречаюсь с Дрю. Нужно собрать материал для дебатов. Грядет еще одно состязание. Передача ядерного оружия в ведение штатов. Вот это тема!

О Дрю я с самого утра не вспоминал и сейчас говорить о нем тоже не хочу. Правда, зная его, подозреваю, что он, скорее всего, брякнет ей что-нибудь сегодня. Так что нужно предпринять упреждающие шаги.

– Что касается вчерашнего вечера, – начинаю я. Господи, какая банальность! Теперь и сам это понимаю. Солнышко продолжает внимательно разглядывать безобразную вазу, но я знаю, что она слушает. Она всегда слушает. – Я сказал Дрю, чтобы он отстал от тебя.

– С чего это вдруг? – Должно быть, мои слова заинтересовали ее больше, чем ваза, потому что она оборачивается.

– Из-за этого все болтают о тебе всякие гадости. – А меня душит ревность. Это и есть настоящая причина, потому что нам обоим плевать на то, что болтают о нас другие. – Но это не мое дело, так что извини.

– И он согласился? – Судя по выражению ее лица, она одновременно потрясена и удивлена.

– Я умею убеждать.

– Интересно, что это за методы воздействия ты применил? Дрю ведь голыми руками не возьмешь, – смеется она.

– Я солгал, – отвечаю, хотя я и сейчас лгу. – Сказал, что ты моя девушка. – Она молчит, поэтому продолжаю: – Прости, я не хотел манипулировать тобой, ты же не трансформер.

Я жду ее реакции. Тщетно. Солнышко поворачивает лицевой стороной ценник на шкатулке и ставит ее на место.

– Пусть, если это Лара Крофт, я не возражаю.

– Разумеется. – Я улыбаюсь, но улыбка получилась вымученной. – Вы и анатомически схожи.

– Пошли, – говорит она, направляясь к выходу. – Если ты не намерен купить мне клоунскую лампу за три тысячи долларов, тогда пошли. Ты обещал мне мороженое.

После мороженого я затащил ее в еще одну захудалую антикварную лавчонку в старом городе, потом мы поехали домой. Между нами на сиденье восседает кот, раскрашенный во все цвета радуги, которого она заставила меня купить для нее. Мне не терпится поскорее добраться до дома, потому что этот кот до смерти меня пугает. Думаю, она заметила страх в моих глазах, когда взяла его в магазине, и после уже не желала с ним расставаться. Я сказал, что лучше куплю ей браслет взамен того, что она потеряла в свой день рождения, тем более что меня до сих пор из-за этого совесть мучает, но Солнышко была категорична. Сказала, что это нецелесообразно, – не знаю, что уж она имела в виду. Полагаю, кошмарные керамические коты ей больше по нраву, и она такого получила. Каждый раз, глядя на него, Солнышко улыбается, и это в десять раз дороже того, что я заплатил за кота.

– Спасибо, что составила мне компанию, – говорю я. Не сидеть же молча, пока она выуживает из сумочки ключи.

– Спасибо за кота. – Солнышко снова улыбается, берет кота в руки, подносит его к лицу. – Я назову его Волан-де-Мортом [17]. – Она кладет его на колени, как будто это живой кот, и меня на мгновение охватывает страх, что он и впрямь может ее цапнуть.

– Пожалуйста, – отвечаю я. А что еще тут скажешь? Хотя я рад, что угодил ей.

Бережно держа кота под мышкой, она берется за ручку дверцы и, прежде чем спрыгнуть, поворачивается ко мне.

– К твоему сведению, – она смотрит мне в глаза, и улыбка исчезает с ее лица, – ты не солгал.

Глава 36

Гараж Джоша открыт, когда я проезжаю мимо, возвращаясь домой от Дрю. Джош, сидя на табурете, шкурит какую-то доску. Должно быть, ему надо срочно закончить работу, так как обычно шлифовку он поручает мне.

– Расквиталась? – спрашивает он. Я беру у него наждак, смотрю, какая там зернистость, и возвращаю ему. Достаю из шкафчика наждачный лист и сажусь рядом с ним.

– На сегодня. – Я поднимаю одну доску. – Вдоль или поперек?

– Все вдоль. – Он показывает на доски, что лежат между нами на верстаке.

– Что это будет? – Кивнув на груду досок, я закрепляю наждак на шлифовальной колодке.

– Полка. Саре на день рождения.

Я киваю и принимаюсь шкурить одну из досок для полки. Несколько минут слышится лишь убаюкивающий скрежет наждака по дереву.

– Ты переоделась, – нарушает он молчание.

Глянув на джинсы и черную футболку, в которые я переоделась после того, как он высадил меня у дома Марго, я пожимаю плечами.

– Пожалуй, правильно сделала. А то, будь ты в том платье, Дрю не смог бы сосредоточиться.

– Не его вина, что я чудо как хороша – глаз не отвести, – невозмутимо отвечаю я, чтобы ему расхотелось говорить обо мне и Дрю. Обычно ни к чему хорошему это не приводит. К тому же то платье предназначалось для Джоша, а не Дрю.

– Не можешь забыть, да?

– Почему я должна это забыть? – Я много чего хотела бы забыть, но только не это. Тысячу раз вспоминала те его слова. Может быть, потому, что он сказал не прекрасна, или потрясна, или ослепительна и всякое такое. Он сказал хороша, и в то, что я хороша, вполне можно поверить.

– Лучше б забыла, ведь большей глупости я сроду не говорил. – Тон у него сердитый, и мне сразу вспомнилось, как вчера вечером он исчез в коридоре с одной из самых красивых девчонок, которых я когда-либо видела. Белокурая, загорелая, изысканная – полная противоположность мне.

– Считай, что забыла. – Я закончила шкурить одну сторону полки и положила ее на верстак. Потом встала, стряхнула с джинсов древесную пыль. Джош наблюдал за мной. – Уже поздно. Мне пора. – Я не осталась здесь вчера и сегодня точно не останусь. Я иду к своей машине.