Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор. Страница 141
Теперь президент говорил с большой осторожностью и выразительностью:
— В наши дни эти экономические истины принимаются как самоочевидные. Мы приняли, так сказать, второй Билль о правах, согласно которому создается новая основа для безопасности и процветания для всех независимо от должности, расы или веры.
Билль включает права на: полезную и хорошо оплачиваемую работу в промышленности, торговле, на фермах и шахтах страны; заработок, обеспечивающий возможность нормально питаться, одеваться и отдыхать; то, чтобы фермеры собирали и продавали урожай за возмещение, предоставляющее достойную жизнь им самим и их семьям; ведение дел в условиях, свободных от несправедливой конкуренции и господства монополий, на родине и за рубежом для каждого бизнесмена в большом и малом бизнесе; достойное жилище для каждой семьи; необходимое медицинское обслуживание, возможность обеспечить и пользоваться здоровьем; должную защиту от экономических невзгод старых, больных, пострадавших от несчастных случаев и безработицы; достойное образование.
Все эти права обеспечивают безопасность. После победы в войне необходимо подготовиться к движению вперед для осуществления этих прав, к новым рубежам человеческого счастья и благополучия...
В своих частностях экономический Билль о правах не содержал ничего нового; он подразумевал полный набор программ и предложений Рузвельта за прошедшее десятилетие. Это доктор «новый курс», снова неожиданно призванный к действию. Но никогда раньше он не провозглашал экономические права американцев столь смело и решительно. И никогда раньше не связывал так демонстративно старый Билль о политических правах, направленный против правительства, с новым Биллем об экономических правах, осуществляемых посредством правительства. В течение десятилетий фатальная и фальшивая дихотомия — свобода против безопасности, свобода против равенства — дезорганизовывала социальную мысль и мешала стране бороться с депрессией и бедностью. Теперь Рузвельт утверждал, что индивидуальная политическая свобода и коллективное благосостояние не только совместимы, но взаимно укрепляют друг друга. Американцам больше не нужно проглатывать старую, примитивную мудрость: чем больше правительства, тем меньше свободы. В этой речи 11 января 1944 года получили четкое выражение свежие идеи и действия Теодора Рузвельта, Роберта Лафоллета, Вудро Вильсона, Альберта Смита, раннего Герберта Гувера и Джорджа Норриса — идеи и действия, вырабатывавшиеся и предпринимавшиеся в дни темных политических и административных разборок, протестов, вызванных депрессией и усугубленных войной.
Но это обращение не очень впечатляло в полупустых помещениях конгресса Соединенных Штатов.
— Он похож на короля, пытающегося сократить число баронов! — возмущался Рузвельтом сенатор Уилер в первые годы «нового курса».
Сам он — барон северо-запада, Хью Лонг — барон юга. Рузвельт в свое время тоже был бароном. Через десять лет большинство старых баронов, включая самого Уилера, господствовали в политической жизни Капитолийского холма. Но теперь они меньше всего бароны своих регионов, за исключением, конечно, юга, — скорее их следовало считать виртуозами политических процедур, напоминанием о прошлом, источниками идеологической борьбы и устроителями тупиковых ситуаций.
Со времени Пёрл-Харбора распределение политической власти на Капитолийском холме почти не претерпело изменений. Там сохранял свое влияние старый, больной Картер Гласс, который со своим протеже Гарри Бердом продолжал руководить отделением демократической партии Вирджинии. Энергичный проницательный Джералд Най оставался изоляционистом-фундаменталистом. От имени ветеранов выступал красноречивый, раскатистый Беннет Чемп Кларк. Тучный, гладколицый Роберт Лафоллет — изоляционист в меньшей степени, чем его отец, но его тревожили внешнеэкономические обязательства Рузвельта. Подлинный барон запада 77-летний Хирам Джонсон несколько сбавил в энергичности, но все еще влиял на окружающих своей аристократической внешностью и белоснежной копной волос. На холме образовалась группа амбициозных республиканцев: сухопарый, компетентный, уверенный в себе Роберт Тафт, приобретший в сенате довольно большое влияние для новичка; Артур Ванденберг, застрявший на полпути длительного и беспокойного отхода от изоляционизма, — с мелкими, совиными чертами большого круглого лица он выглядел мудрым и наивным одновременно; элегантный, высокий Генри Кэбот Лодж, внук великого изоляциониста и живое напоминание сражений 1919 года, — солдат, он вскоре снова отправился на войну. Имелась также группа отчаянных интернационалистов: Уоррен Остин из Вермонта, Джозеф X. Болл из Миннесоты, Гаролд X. Бертон из Огайо. Были и интернационалисты-демократы: Албен Баркли, Або Мюрдок из Юты, Теодор Грин, Джеймс Э. Мари от Монтаны, Гарри Трумэн и другие. Но среди демократов не наблюдалось единства ни в вопросах войны, ни мира. Уолтер Джордж, Кеннет Маккелар от Теннесси, Теодор Дж. Бильбо от Миссисипи, Уильям Б. Бэнкхед от Алабамы, Е.Д. (Хлопковый Эд) Смит от Южной Каролины и другие выражали интересы юга; как бароны своих комитетов и как группировка это отнюдь не стойкие интернационалисты.
Рузвельт тем или иным способом умел держать в узде таких деятелей, как республиканцы и демократы юга. Но в начале 1944 года правила игры изменились, потому что изменились политические ставки. Проблемы социального обеспечения, внутренних реформ и экономической политики — в борьбе за скорое или отсроченное их решение президент прибегал к давлению, уговорам, политическим маневрам — уже не представляли главной трудности. Противники президента на Капитолийском холме имели теперь возможность препятствовать осуществлению его главной цели — ввести Соединенные Штаты в эффективную глобальную организацию безопасности.
Помня о неудаче Вильсона, Рузвельт весь 1943 год относился к обсуждению послевоенной организации с чрезвычайной осторожностью. Халлу и группе экспертов Государственного департамента позволил не спеша продвигаться вперед в планировании послевоенной системы мира и безопасности. Мирился с тем, что Уилки и другие интернационалисты-республиканцы подкрепляли идею «единого мира» комплексом мер по безопасности. В конгрессе проявляли активность демократы-интернационалисты. Невысокого ранга член Комитета по внешней политике палаты представителей Дж. Уильям Фулбрайт призывал президента поддержать его резолюцию, предусматривавшую создание международного механизма, который опирался бы на достаточную силу для установления и поддержания справедливого и прочного мира и в котором участвовали бы Соединенные Штаты. Фулбрайт всегда чувствовал (как он писал), что причина успехов президента главным образом «смелость в принятии на себя ответственности» за решение сложных проблем. Рузвельт не взял бы на себя ответственности даже за такую безобидную резолюцию, но, посоветовавшись с Халлом, сообщил Фулбрайту, что поддержал бы ее, получи она широкое признание, не выхолощенная предосудительными поправками.
Как и следовало ожидать, осторожность Рузвельта — тщательно рассчитанный ход. Он не торопясь вырабатывал свою точку зрения на послевоенную организацию до Тегерана и все еще выступал за лидерство «Большой четверки» и региональные организации безопасности. Халл и плановики Государственного департамента решительно настаивали на единой универсальной организации. Уже возникали вопросы — о праве вето «Большой четверки», о формах представительства государств, о международных силах безопасности, о взаимосвязи, послевоенных мирных соглашений и постоянной глобальной организации. В результате рождались споры и конфликты, из-за которых в свое время прекратила существование Лига Наций.
Рузвельт стремился погасить эти споры. Компетентного в истории, президента настолько встревожили ложные параллели, проводившиеся между 1919-м и 1943 годами, что он попросил Халла отложить публикацию сборника дипломатических нот о переговорах между Вильсоном, Ллойд Джорджем и Клемансо. Он добавил, что не следует выпячивать этот сборник, убежденный, что любые планы конгресса в отношении новой лиги следует вырабатывать постепенно и на двухпартийной основе; кроме того, обсуждение их не должно тонуть в мелочах. Но значительная часть сената считала, что конкретность проблемы — ключевой фактор. Республиканцы — сторонники Уилки — добивались более определенного плана. Когда сенатский Комитет по внешним связям принял резолюцию Коннэли, призывающую к участию Соединенных Штатов посредством конституционных процедур в «создании и поддержании международной власти с полномочиями предотвращать агрессию и сохранять мир во всем мире», президент высказался за заявление с еще более общими формулировками.