Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник) - Коростылев Вадим Николаевич. Страница 78

– Однако, когда вы сорвались с копья и рухнули…

– Санчо! – с металлом в голосе оборвал его Дон Кихот. – Когда ты научишься улавливать разницу в словах? Я не рухнул, а обрушился! После чего рухнул мавр.

– Ох, ваша милость! – всмотрелся Санчо в дорогу. – Кабы и на нас кое-что не обрушилось. Вон приближаются королевские стражники, и ведут они каторжников в цепях. Это сам закон, сеньор! Не заставляйте мою душу впасть в уныние и терзаться оттого, что мы разок не посторонились.

– Посторониться один раз, – решительно заявил Дон Кихот, – это значит устраниться от своего долга. И закон бывает несправедлив! А по поводу уныния на нашей с тобой дороге мы поговорим после.

Но тут появился Луковичный Шут.

Видно, ему поднадоело сидеть в корзине Санчо, и он заскочил к нему на седло поразмяться. А заодно и вразумить Санчо по поводу уныния, чтобы самому Дон Кихоту не пришлось потом себя утруждать. И до того как стражники приблизились к ним или они приблизились к стражникам, он успел пропеть в уши оруженосцу такую песенку:

Что впереди? Дорога!
Что позади? Дорога!
Коли пустился странствовать,
Умей в пути дерзать!
А мелочи отныне и
Такие, как уныние,
Не могут стать помехою,
Тем более – терзать!

Сказка восьмая

В чужой огонь не суй дрова

По обочинам дороги, по которой продолжили свой путь Дон Кихот и Санчо, валялось такое количество камней всевозможного вида и размеров, что из них можно было бы построить целый город.

Но города из этих камней никто пока не построил, и они валялись просто так при дороге, не радуя, а скорее удручая своим видом путников.

А навстречу Дон Кихоту и Санчо приближался и всё усиливался и усиливался звон.

Это не был ни звон колокольчиков на резво бегущих мулах, ни звон лёгкого колокола в руках бродячего монаха, собирающего милостыню для своей обители.

Звенели цепи на узниках, медленно и, разумеется, неохотно бредущих к месту каторги, назначенной им королевскими судьями.

Оковы узников, видимо, были столь надёжны, что сопровождали их всего лишь двое конвоиров в кожаных касках – один с мушкетом, другой с копьём.

Дон Кихот поставил Росинанта поперёк дороги, и звенящая процессия остановилась, упершись в неожиданное препятствие.

– Уважаемые стражи порядка! – очень вежливо обратился к конвоирам Дон Кихот. – Я бы хотел знать, по своей ли воле идут те, которых вы сопровождаете?

– Да что вы, ваша милость! – ответил конвоир с копьём. – Кто же по своей воле ходит в цепях? Это отъявленные негодяи. Закон и судьи приговорили их к королевским галерам.

– А так ли велика провинность этих несчастных? – обвёл глазами новоиспеченных каторжников Дон Кихот. – Уж слишком скорбны их лица! И я бы хотел от вас услышать, какая беда стряслась с каждым из них в отдельности.

– Рожу-то эти плуты состроят вам, какую угодно! – хмыкнул конвоир с мушкетом. – А порасспросить об их делишках вы можете у них самих, а мы с приятелем наконец-то спокойно перекусим. Да и у нас будут ушки на макушке, чтобы эти удальцы не ввели вас в заблуждение.

Конвоиры тут же разложили на каком-то большом и плоском камне нехитрую трапезу, и слышавшие весь разговор галерники, дружно громыхнув цепями, приблизились к Дон Кихоту.

Первый же из них на вопрос Дон Кихота и его просьбу быть кратким, ответил так:

Любовью, сеньор,
Я несчастье навлёк…

Однако стражники ухмыльнулись и не менее кратко пояснили:

Влюбился, бедняга,
В чужой кошелёк!

Другой заключённый, продемонстрировав рыцарю глубокую печаль в глазах, пожаловался:

За то пострадал я,
Что скачки любил…

А стражники со своей стороны добавили:

Сеньор конокрадом
Отъявленным был!

У третьего осуждённого прорвалось как бы сквозь слёзы:

Мне за домовитость —
Досталась тюрьма…

Но стражники незамедлительно дали объяснение:

Своими считал он
Чужие дома!

Четвёртый же, с нескрываемой обидой в голосе просто недоумевал, за что он мог оказаться в такой компании!

Я жадных порой
Подбивал на делёж…

Стражники только покачали головами:

Такая делёжка
Зовётся грабёж!

– Хорошо, хватит! – сказал Дон Кихот. – Я всё понял. Но эти провинности столь невелики и так часто остаются безнаказанными, что судейские перья слишком порезвились, приговорив вас к галерам. Поэтому я попрошу сеньоров стражников отомкнуть унижающие достоинство цепи и отпустить вас на все четыре стороны.

И, обращаясь к трапезничающим стражникам, добавил не без угрозы в голосе:

– Пока попрошу!

Почувствовав неладное в поведении встречного рыцаря, стражники вскочили и заняли воинственную позицию между ним и приговорёнными. Сперва они попытались образумить своего неожиданного противника:

Но закон есть закон!
И закон испокон…

Однако Дон Кихот резко оборвал их:

Но не Бог же закон,
Не одна из икон!
И закон не поют
Как моленье,
При котором встают
На колени!

Стражники опять попытались вразумить Дон Кихота, теперь уже с каждым словом накаляясь в своём служебном рвении:

Но мы их не тащим
На площадь для казни
И вёслами в море
Махать на века!
Снимите-ка
Перед законом
Свой тазик,
Иначе мы вам
Наломаем бока!

Как видите, мои юные сеньоры и сеньорины, испанский воздух четыреста лет тому назад способствовал и тому, что можно было стихами изрядно ругаться. Да так, что стражник с мушкетом немедленно навёл своё оружие на Дон Кихота. Но метким ударом копья Дон Кихот выбил мушкет у него из рук. Заключенные же, поняв, что их хотят освободить, кинулись с радостным воем на конвоиров. Завязалась нешуточная потасовка. Конвойные то бросались к каторжникам, которые при помощи Санчо уже разбивали придорожными камнями свои цепи, то отбивались от наседавшего на них Дон Кихота. А он, не уставая, колотил их мечом плашмя по кожаным каскам. Но они снова и снова пытались отстоять свои права. Короче, работы у всех было вдоволь, а каторжники разбивали и разбивали сковывавшие их цепи. Стояли звон, крики и сплошная круговерть.

Когда же всё улеглось, стражников и след простыл, а освободившиеся узники с обрывками цепей на руках и ногах столпились вокруг своего избавителя.

– Вы, как люди благовоспитанные, – сказал им Дон Кихот, – в благодарность за предоставленную моим мечом свободу, должны выполнить мою волю: сей же час вы тронетесь в путь и, прибыв в город Тобосо, явитесь к даме моего сердца Дульсинее Тобосской. Ей вы поведаете о моём новом подвиге, совершенном в её честь.