Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 109

— Ух, какая! — Зорко поднес раковину к уху. — Поет... Лён, послушай.

Лён послушал.

— Да, гудит... Как ты ее назовешь?

— Улыбка клоуна! Смотри, какой большущий рот... Или нет... я потом придумаю.

Зорко оставил раковину в руках у Лёна и ускакал вперед — резвый, как Тиви.

Давно уже ухнула над бастионом каронада (напугала ленивых туристов).

Лён догнал Зорко.

— Что-то Динки нет. Обычно она прибегает вскоре после выстрела.

— Ах, что-то Диночки долго нет! Ах, кажется, кто-то страдает! — пропел Зорко.

— Ах, кто-то заработает подзатыльник!

Зорко засмеялся и упрыгал в тень горбатой скалы.

Там он лег на плоский камень, хитро глянул на Лёна и что-то начал выводить на песке пальцем. Потом увлекся и больше не оглядывался.

Лён крадучись подошел. На песке было нацарапано:

L-Динка + Lён — Lю...

Зорко с тихим сопением выводил букву «б».

— Та-ак... — зловеще сказал Лён.

— Ой... — Зорко дернулся, но понял, что ему не удрать. Зажмурился, лег щекой на камень и жалобно выговорил: — Это шутка. Такая ма-аленькая забавная шуточка... Я больше не буду.

— Конечно, не будешь, — злорадно пообещал Лён. — Утопленники не шутят...

Он сгреб Зорко с камня и потащил на скалистый двухметровый выступ.

— Ай!.. Ой... — Зорко дурашливо махал руками и ногами. — Спасите! Меня хотят скормить акулам!

— Хотят, хотят... — Лён принес его на каменную кромку. — Есть у тебя последнее желание?

— Нет... Ой, есть! Пусть одна длинная очкастая девица каждый год в этот день приносит на берег цветочки. В память о невинно погибшем... Ай!..

Лён кинул его в зеленую прозрачную воду — под выступом было глубоко. В этой воде Зорко сразу превратился из облупленно-коричневого в бледно-желтого. Забарахтался, пустил пузыри. И стал опускаться на дно.

Конечно же, он дурачился. Но Лён обмер от мгновенного страха. И сиганул с камня. В зеленой прозрачности он разглядел Зорко — руки и ноги у того двигались беспомощно, как водоросли. Лён ухватил Зорко под мышку левой рукой, а правой сделал несколько сильных гребков.

На поверхности Зорко забарахтался, засмеялся и вырвался. Вразмашку добрался до пляжа. Заплясал на песке:

— Испугался, что я правда потону, да?!

Лён сделал вид, что хочет догнать его. Зорко отбежал и бросил в Лёна пригоршней мелкой гальки. Потом растянулся на песке.

— Лежачего не бьют.

— Хитрый, — вздохнул Лён и упал рядом.

— Ага, я хитрый, — согласился Зорко. С непонятной грустинкой. — Думаешь, почему меня иногда звали Зорито?

— Ну почему... Уменьшительно от Зорко.

— He-а! Не от Зорко, а от «Зорро». Есть такое кино — про благородного разбойника. Его прозвали Зорро. А по-испански это значит «Лиса».

— Я знаю, мы учили испанский в интернате. И кино я видел...

— Ну вот! Значит, должен понимать. «Зорро» — «Лиса», а «Зорито» — «Лисенок»...

Лён смотрел с сомнением.

— Не похож ты на лисенка.

Зорко уткнулся в песок острым подбородком. Левой пяткой почесал правую щиколотку.

— Это я снаружи не похож. А внутри я хитрый. Изворотливый...

— Кто? Ты?!

— Ага... Я лучше всех прятался в кустах, когда играли в горное восстание... И умел притворяться...

— Как притворяться? — насупленно спросил Лён.

— Ну... умел смеяться, когда хотелось плакать... — Зорко поглубже зарылся подбородком в песок. По нижнюю губу. Отдул песчинки.

«И часто так бывало?» — хотел спросить Лён, однако не решился. Зато возразил уверенно:

— И все-таки «Зорито» — не «Лисенок».

— Это почему? — капризно сказал Зорко.

— Во-первых, тогда надо было бы говорить раскатисто, с двумя «р» — «Зоррито»...

— Это писать надо с двумя, а говорить можно и так...

«Просто у тебя, у голубка, проскакивает йосский акцент, — усмехнулся про себя Лён. — Йоссы звук «р» всегда глотают...» И хотел спорить дальше:

— А во-вторых...

Но тут их позвал с бастиона старик Август...

Динка появилась только вечером, когда Зорко и Лён сидели на парапете и смотрели на заходящее солнце. Сегодня оно уходило в сизую дымку, и ярких красок не было.

Зорко и Лён раздвинулись, Динка села между ними. Оправила школьную юбочку, закачала ногами. Ноги снова были в мелких порезах и травинках — как в день знакомства.

— Ты что, по болотам гуляешь? — неловко спросил Лён. Потому что Динка заметила, как он разглядывает ее ноги.

— Конечно! Каждую пятницу, а то и чаще. Только там не совсем болота, а заросшие пруды с островками и кочками. На одном островке живет Ермилка.

— Кто?! — звонко удивился Зорко.

— Мальчик такой. Чуть поменьше тебя...

— А... как он там живет? Зачем?

— Живет и все...

— Беженец? — спросил Лён.

— Ну... можно сказать и так... У него мама и папа плыли на теплоходе «Константин», когда его захватили йосские десантники. Всех взяли в заложники. А когда морская пехота брала «Константин» на абордаж, многих заложников там постреляли...

— Йоссы не стреляют заложников, — сумрачно сказал Зорко.

— Там не разберешь, кто стрелял. Палили с двух сторон, а про пассажиров и не думали... Вот Ермилка и остался один. И ушел туда... Он никого не хочет видеть. Вернее, не хочет, чтобы его видели. Говорит, что одному жить лучше. С бабочками, стрекозами и лягушатами...

— А зимой? — поежился Лён.

— У него хижина, а в ней солома и сухие камыши. Он в них зарывается и спит до весны...

— Сочиняешь, — догадался Зорко.

— Ничуть не сочиняю!

— Но он же не медвежонок!

— Нет... Но и не обыкновенный мальчик. Он...

— А чем он питается, когда не спит? — недоверчиво перебил Лён.

— Иногда я ношу ему хлеб и молоко... Но он может совсем не есть. И неделю, и месяц, и хоть сколько. Просто ему нравится, что я прихожу и приношу гостинцы. И книжки... Мы познакомились в прошлом году, когда я там охотилась за тритонами для школьного террариума. Знаете, что такое террариум?

— Знаем! — Зорко стукнул босой пяткой о камень. — Ты скажи: он так и живет там целых два года? Ведь «Кон-стантин»-то штурмовали в позапрошлом году!

— Так и живет. Как Маугли. Только без волков...

— Но он же тогда был совсем маленький! Не мог он один, — опять не поверил Лён.

— Восемь лет ему было...

— Значит, сейчас он не младше меня, — придирчиво заметил Зорко.

— Ему и сейчас восемь лет.

— Лён, давай спихнем Враль-Динку вниз! Чтобы не пудрила нам извилины!

— Да правду я говорю! До чего бестолковые! Вы дослушайте до конца! Он не простой мальчик, а невидимка!

— Лён, ты ее с того бока, а я с этого...

— Ай! Дурни!.. Ну, честное же слово! Он стал таким, потому что... ну, это, наверно, как болезнь... Я же говорю, он не хотел, чтобы его кто-нибудь видел. Он перестал верить всем-всем людям, вот!.. И от всех скрылся, вот!.. А у невидимок время почти не движется. Поэтому Ермилка не растет. Вернее, он растет, когда превращается в нормального, в видимого, но это бывает очень редко, на несколько минут. Он не хочет, чтобы про него знали. Только со мной подружился...

— Почему? — слегка ревниво спросил Лён.

— Ну... надо же с кем-то... Он же почти малыш, тоскливо совсем одному... Он все про себя рассказал. Признался, что по ночам иногда плачет. Это когда совсем темно, нет луны... Но вообще-то он веселый. Проказник...

Лён вдруг поверил. Почти. Зорко, видимо, тоже. Он спросил:

— А какие книжки этот Ермилка любит?

— Сказки про зверей... Он там организовал хор из дрессированных лягушат. Он рассказывает, что среди них есть говорящие...

— Врет, — уверенно сказал Зорко.

— Ну, может быть, фантазирует... Вообще-то он иногда бывает вредный. Упрямый. Особенно когда приходится лечить его ссадины-царапины. Он ведь там то и дело обдирается о колючки, потому что бегает голышом. Думаете, я почему таскаю в сумке всякие медикаменты? Из-за этого обормота...