Мальчик со шпагой.Звездный час Сережи Каховского (журнальная версия) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 16

— Эти четверо?

— Да… Я сначала думал, что это просто так, знакомые. Самый большой, вроде Голованова, подошел и говорит: «Денежки есть?»

Митя обвел всех влажными глазами и продолжал:

— Он так спросил, что я опять нисколько не догадался. Думал, что он, наверно, взаймы у наших ребят просит… Голованов говорит: «Нет». Тогда другие два говорят Мосину: «А у тебя?» Мосин тоже сказал, что нет. Еще сказал: «Откуда? Я их сам не делаю». И Сенцов тоже сказал, что нет. У меня они почему-то не спросили. Я поэтому все и думал, что они между собой знакомые, а со мной не разговаривают, потому что не знают. Вдруг этот, большой самый, Сенцову говорит: «Ну-ка расстегнись, покажи». И Мосину с Головановым: «Врете, наверно. Покажите карманы…»

Митя поморщился и пожал плечами.

— Я смотрю, наши ребята куртки расстегнули. Лысый меня за куртку взял: «Ты, что ли, глухой? Расстегивай!» Я вырвался и говорю: «Ты какое имеешь право меня обыскивать?» Лысый сразу будто удивился, такое лицо сделал глупое. Ну, притворяется, конечно. И говорит главному: «Саня, он трепыхается». Только он сказал не «Саня». Имя какое-то непонятное «Ксаня» или «Ксыня»…

— Гусыня! — вмешался Генка. — Длинная дубина, нос картошкой и волосы на глаза лезут. Да?

— Да… Только этот Гусыня на меня не посмотрел. Он у ребят ремни увидел. Обрадовался: «Раз денежек нет, возьмем за это ваши ремешочки. Давайте-ка, снимайте».

— Они сняли? — спросил Сережа и покраснел так, словно сам отдал ремень.

— Они не сняли. Те сами сняли с них.

— И они отдали? Не сопротивлялись? — тихо спросил Олег.

Митя покачал головой и опять отвернулся.

— Не сопротивлялись. Только Мосин сказал: «Чё хватаешь, не твой ведь». Его один раз хлопнули по носу ладошкой и… ну и все.

— А ты? — спросил Олег.

— Гусыня потом на меня посмотрел и спросил у Лысого: «Этот самый трепыхается?» И говорит: «Воспитайте». Лысый и еще один в меня вцепились, начали куртку расстегивать. Я стал вырываться… Но я за ремень не боялся. Он у меня в петлях туго сидит, не вытащишь. Я боялся, что значок сорвут. — И Митя посмотрел на свой чемпионский жетон, приколотый к форменной рубашке.

— А диплом где? — спросил Олег.

— Диплом я в руках держал. Они сразу выбили и затоптали. Там грязно у ящиков.

Олег сидел, положив руки на колени. Прямо сидел и спокойно. Только суставы пальцев напряглись и побелели.

— Дальше, — сказал он.

— Гусыня оглянулся и говорит: «Ладно, некогда нам. Пусть чешут отсюда. А ну, бегите! И не оглядывайтесь!» Те побежали, а я вырвался и пошел… Вот тогда Лысый и увязался.

Наташа до сих пор молчала. Вертела в руках Митину куртку. Наконец спросила:

— Олег Петрович, здесь иголка и нитка есть? Зашить надо.

Олег словно очнулся:

— Что?.. Да, есть, конечно. В аптечке посмотри.

Наташа принесла иглу и нитки, отошла с курткой к окну, ближе к свету и оттуда вдруг опросила:

— Их ведь четверо было? И — вас тоже. И они даже не больше вас. Как же так? Без драки…

— Я не знаю. Наши какие-то замороженные сделались. Будто кролики перед удавом… — И Митя вдруг заплакал.

Олег быстро встал и взял его за плечи.

— Да что ты, Митька! Ты не был кроликом. Ты сделал все, как надо.

— Обидно, — прошептал Митя. — Даже никто не подумал, что можно драться.

— Но ты-то дрался, — сказал Олег. И улыбнулся: — Признайся: первый раз в жизни, да?

Митя тоже улыбнулся разбитыми губами.

— Нет. Наверно, второй. Я еще в детском саду дрался с одним мальчиком из-за педальной машины. Но мы тогда подрались и помирились. А с этими… Это же враги.

«Враги? — подумал Сережа. — Значит, враги».

Сам он с такими компаниями как-то не сталкивался. В том дворе, где он вырос, ребята были как ребята. Всякие. Сашка Кривицын и Мишка Маслюк иногда курили за сараем. Бывало, что все резались в чину. В соседний сад лазили за яблоками. Но никому в голову не пришло бы напасть на кого-то, избить, отобрать что-нибудь…

Видел, конечно, Сережа и других. Тех, кто мелкими стайками вьется у гастронома и кино с сигаретами, опасливо спрятанными в рукав. Подстриженных не то чтобы «под битлов», а вроде. В резиновых сапогах с отогнутыми до пят голенищами, будто нет у них нормальной обуви. С ухмылками, то увертливыми, то наглыми. С припухшими от курева глазами.

Один такой, Санька Копылов, учился в Сережином классе. Учился так, с двоечки на троечку. Зевал на уроках, уныло грубил учителям и на все вопросы отвечал одинаково: «А чё я сделал?» Разговаривать с ним было неинтересно, он даже «Тома Сойера» не читал, а любимый герой его, судя по всему, был Волк из мультфильма «Ну, погоди!». После уроков этот парень спешил к каким-то дружкам. Ходили слухи, что дружки эти могут кого хочешь подкараулить и отлупить. Сережа не верил.

Отец не терпел хулиганов. Он говорил: «Это же трусы. Они храбрые с теми, кто перед ними трясется. А как только получат по морде, сразу теряют все нахальство». И Сережа верил ему.

Однако сам он ни разу не встречался с ними лицом к лицу. И, по правде говоря, не думал о них как о врагах.

Но вот пришел Митька, и губы у него в крови. Митька, который никого не трогал и дрался только один раз, в детском саду, да и то неизвестно, первый ли начал. За что они его, гады!

Ну ладно, они — это они. Но наши…

Разве так бывает? Только что держали рапиры, был бой, и казалось, что хоть тысяча врагов налетай, никто не страшен! Женька Голованов… Большой такой, сильный, наверно. Где его сила и смелость? Ленька Мосин. Как он подошел тогда: «Не люблю, если кто-нибудь на меня обижается…» Что же он, обидеть боялся этих типов? Трус он, вот и все! И Сенцов… Новенький, еще кандидат, но ведь тоже рапиру держал. И перед знаменем стоял на линейке.

Ну, есть же, черт возьми, такие слова: «Взяв оружие в руки, обещаю, что ни трусостью, ни подлостью, ни изменой не запятнаю свой клинок…» Даром, что ли, это обещание дают те, кто вступает в «Эспаду»?..

И Олег, видимо, думал о том же.

— Финалисты… — сказал он с едкой досадой. — Цвет и надежда клуба… Красивые слова говорим, песни поем о гордости и чести, а перед первой же встречной шпаной готовы… тьфу. Ну, вот что: в шесть — совет.

Он повернулся к Мите.

— Извини уж, придется отложить наш праздник. Ты приди к шести. И вы, ребята, придите. Договорились?

— Мы же не члены клуба, — сказал Генка.

— Ничего. Бы как свидетели приходите. Ты, кстати, знаешь этого Лысого.

— И Гусыню, — сердито сказал Кузнечик.

На улице заспорили. Митя доказывал, что не надо его провожать, ничего больше с ним не случится. А Сережа утверждал: надо — на всякий случай. Генка слушал, слушал и сказал Мите:

— Ну, а если нам хочется? Жалко тебе разве?

И Митя сразу согласился.

Потом Сережа с Генкой проводили Наташу. Тоже на всякий случай.

Когда шли к Сережиному дому, Кузнечик сказал:

— Я сначала думал, что она твоя сестра.

— Наташка? Да что ты? Я — Каховский, она — Лесникова. Ты вообще… как с Луны упал. Пять лет в соседних классах учились, а ты будто сегодня первый раз увидал ее.

— Ну и что? Я, может, до сегодняшнего дня на девчонок вообще не смотрел… У брата и сестры, между прочим, иногда бывают разные фамилии.

— Наташка и в самом деле как сестра, — объяснил Сережа. — Мы всю жизнь вместе росли, в одной квартире. Только в разных детских садах были и как-то получилось, что в разные классы нас записали. Зато дома — все время вместе. Даже игрушки были общие.

Генка вздохнул:

— Тогда понятно, что ты ничего не замечаешь.

— Чего не замечаю?

— Какая она красивая, — отважно сказал Кузнечик.

— Да ну тебя, — отмахнулся Сережа. — Ну, пусть красивая. Тут выть хочется, а ты чепуху говоришь. Такой день был сначала хороший, и вдруг все кувырком!

— Он и сейчас хороший, — возразил Генка. — Не может он плохим сделаться из-за того, что нашлись три труса.