Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 117

Итальянец отправился к мировому судье, чтобы условиться относительно семейного совета. Так как у Сесиль не было дальних родственников, то доктор Пароли предложил включить господина де Жеврэ в семейный совет, а также кассира, главного надзирателя больницы и хирурга; недоставало только шестой персоны.

Анджело вспомнил о своем друге Аннибале Жервазони и, выйдя от мирового судьи, отправился к нему.

Жервазони был дома.

Пароли изложил свою просьбу.

— Все, что тебе угодно, — ответил тот, — располагай мной!

Помолчав, Жервазони спросил:

— Скажи, пожалуйста, чьим опекуном тебя назначают?

— Опекуном одной молодой девушки, которая скоро будет моей женой.

— Твоей женой?!! Значит, ты действительно решил жениться?

— Да, брак по страсти, и брак выгодный, в одно и то же время. Девушка не только богата, но и прелестна во всех отношениях. Ты увидишь ее. Я страшно влюблен.

— И тебе платят взаимностью?

— В этом не может быть ни малейшего сомнения.

— Ну, от души поздравляю!

— Не забудь, что срок твоего пребывания в клинике кончается, и я рассчитываю на тебя!

— Я уже предупредил кого следует и буду совершенно свободен через три дня. Когда соберется семейный совет?

— Завтра, в два часа.

— Я буду пунктуален.

После визита к своему другу Пароли поехал на улицу де Курсель.

— Ах, сударь, — закричала консьержка, едва он выскочил из кареты, — у меня для вас большая новость: завтра приедет моя дочь.

— Я думаю, что ваше материнское сердце должно быть этим сильно обрадовано.

— Еще бы! Monsieur Пароли, я очень рада, что вижу вас и могу напомнить об обещании, которое вы мне дали относительно моей дочери. Вы помните?

— Отлично помню! Я обещал вам заняться будущей звездой и поискать ей место в одном из парижских театров. Через несколько дней я заверну сюда, увижусь с mademoiselle Дотиль, и мы потолкуем.

— Вот и чудесно! О, вы останетесь довольны! Моя дочь не жеманница. Она хотя и играет ingenu, но за словечком в карман не полезет. С нею можно проговорить двое суток подряд, не пивши, не евши. Да, признаюсь, эта девочка доставляет мне много радости! Вы сегодня здесь ночуете, господин доктор?

— Нет, голубушка.

Пароли пробыл в квартире очень недолго и, удостоверясь, что мать будущей театральной звезды содержит ее в полном порядке, отправился в лечебницу.

Молоденькая актриса должна была помочь Пароли в исполнении задуманных им планов. Вот почему он очень обрадовался, узнав о ее скором приезде.

Вернувшись домой, он спросил, дома ли mademoiselle Бернье, и, получив утвердительный ответ, послал лакея узнать, может ли она его принять. Сесиль ответила, что она его ждет, да и в самом деле, она его ожидала с большим нетерпением.

— Ах, мой друг, какая была ужасная сцена! — вскричала Сесиль, устремляясь навстречу и обвивая руками его шею. — Сколько страху я натерпелась! Я все еще дрожу! Когда же конец всем этим допросам? Когда же нас оставят в покое?

От таких слов Анджело почувствовал себя скверно, и ему почудилась в ее словах угроза.

— Что же случилось? — спросил он быстро. — По какой причине вы дрожите, чего испугались?

— Я оказалась лицом к лицу с Анжель Бернье!

— Но, дорогое дитя, вы, кажется, должны были предвидеть, что вас сведут с этой женщиной!…

— Конечно, но могла ли я предполагать, что негодяйка станет навлекать на меня подозрения, обеляя себя.

— Она обвиняет вас! — воскликнул Пароли с выражением сильнейшего беспокойства.

— Да, в соучастии в убийстве моего отца…

— Но это нелепо, лишено здравого смысла! Невозможно, чтобы такой умный человек, как господин де Жеврэ, хоть на минуту поверил подобной глупости!

— Чтобы меня погубить, достаточно, чтобы сомнение зародилось в его уме.

Пароли пристально посмотрел на Сесиль.

— Сомнение? — повторил он. — Но из чего ему возникнуть? Обвинение вас ни на чем не основано — если только вы мне сказали решительно все… — прибавил он вопросительно…

Сесиль опустила глаза и прошептала:

— Я от вас утаила…

— Что такое? Вы хорошо понимаете, что я должен все знать? Как же иначе защищать вас? Какая тайна, известная этой женщине, придает ей смелость возвышать голос против вас? Говорите!

— Я никогда не решусь!

— Однако же следует решиться, — возразил он повелительным тоном. — Ваша исповедь должна быть полная и искренняя. Близок день, когда вы станете носить мое имя… Я примирился с вашим прошлым, от меня не должно быть никаких секретов! Еще раз: говорите!

— Хорошо, я скажу, но поклянитесь, что вы меня простите и не возненавидите…

— Я уже простил и могу только вас уважать, потому что люблю. Итак, мужайтесь! Вас слушает самый лучший и верный друг!

— Видите ли, когда я получила известие о возвращении отца, которого не ожидала так скоро, я страшно испугалась… и стала думать, как бы скрыть от него… голова у меня кружилась, я просто сходила с ума и в припадке отчаяния приняла преступное решение, от которого теперь сгораю со стыда…

Сесиль остановилась и казалась не в силах продолжать.

— Я понимаю, — сказал Пароли, — вы пошли к содержательнице москательной лавки с просьбой приготовить для вас питье, известное женщинам ее специальности?

— Да, — произнесла Сесиль голосом слабым, как дуновение ветерка. — По-видимому, она была не прочь, но захотела узнать мой адрес и фамилию, и таким-то образом обнаружилось, что я ее сестра. Тогда она сурово отказала с угрозой…

— Значит, она заявила следователю о вашем намерении? — спросил Пароли, нахмурив брови.

— Да, и она сказала еще…

— О чем?

— Что мой любовник — комический актер.

— И назвала его имя?

— Нет, потому что сама не знает. Но если судья велит навести справки, истина обнаружится…

— Вы отреклись?

— От всего!…

— Как себя держал господин де Жеврэ?

— Очень милостиво. Он признал слова Анжель за гнусную ложь… Но он поразмыслит, и кто поручится, что раздумье не повлечет за собой сомнение, а от сомнения до подозрения только один шаг.

Пароли казался очень взволнованным. Он ходил взад и вперед по комнате, то останавливаясь, то опять принимаясь шагать, и лицо его носило следы явной тревоги.

— Ах я несчастная! — с отчаянием воскликнула Сесиль. — Последствия ошибки будут тяготеть надо мной всю жизнь! Как я ненавижу дитя, бьющееся у меня под сердцем! Если бы зависело от моей воли его уничтожить!

Итальянец круто остановился и взял ее за обе руки. Выражение его лица совсем изменилось.

— Вы ненавидите это проклятое дитя? — спросил он каким-то шипящим голосом.

— Всеми силами души!

— Любите вы меня?

— Всем сердцем, как только возможно любить; моя привязанность к вам и есть причина ненависти к этому ребенку. Настанет день, когда, несмотря на всю вашу любовь и благородство души, один вид его возбудит в вас тяжкие воспоминания и выроет между нами глубокую пропасть.

— Любите ли вы меня настолько, чтобы повиноваться всему, что бы я ни приказал?

— Если вы прикажете умереть — я умру… Если вы велите совершить преступление — я ни на минуту не поколеблюсь.

— Так знайте же, что я так же ненавижу это дитя и по тем же причинам. Оно мне напоминает и всегда будет напоминать о поцелуях того человека…

Анджело замолчал, затем, сжав еще крепче руки девушки, спросил:

— Хотите, чтобы оно не появлялось на свет Божий?

Сесиль задрожала, а итальянец продолжал:

— Хотите уничтожить следы прошлого? Хотите, чтобы негодный актеришка никогда бы не посмел сказать: «Это дитя от меня!»?

«Как он меня любит», — подумала Сесиль и громко воскликнула с увлечением:

— Да, хочу! Приказывай, я повинуюсь… но не компрометируй свою будущность.

— Я медик, — возразил Пароли, — и знаю различные средства.

— Что надо делать?

— Не выходить из комнаты. Сильное волнение, перенесенное тобой у следователя, послужит нам на пользу; мы укажем на него как на причину твоей болезни. Ляг в постель и притворись нездоровой.