Противостояние. Книга первая (СИ) - "Сан Тери". Страница 59

Когда мы пересеклись, мой мир раскололся. Оказалось, всё, что существует в нём, – убого. Я ощутил себя узником, запертым в душной коробке отчаяния; но вот впереди блеснул свет, и открылся новый мир – заполненный бурей чувств и эмоций. Душа моя тянулась к Алисси, жаждала его, желала видеть... Может ли быть, что мы живём ради любви? Живём, лишь когда любим, только тогда и живём по-настоящему?

Это - откровенно глупое заявление, но оно содержит в себе толику истины, даже если и найдутся мудрецы, которые примутся уверять, что человек должен быть счастлив с самим собой... Что я могу сказать? Я не достиг такого просветления, такой исключительной самодостаточности.

Мне казалось, я имею всё что нужно, чтобы не испытывать нужды, но только рядом с Лорией постиг, что возможно счастье - больше, эмоции - насыщенней и глубже, а любимый человек способен придать существованию смысл.

Он не станет смыслом жизни, но может вложить смысл абсолютно во все, что только в ней есть. В каждую мелочь.

Понимая это, лгать с каждым днём оказывалось всё сложнее и мучительнее. Изобретать предлоги, отговорки, убедительные причины для своего отсутствия. В желании усыпить чужую бдительность мне даже пришлось озадачиться поиском нормальной работы...

Следовало официально доказать, что Мишель Биар – городской житель – существует. Я не мог справить документы в городском магистрате, но обходными путями сумел запустить некую ниточку и сделать Биара более осязаемым. Дать Лории шанс и возможность поверить, что его любовник – отнюдь не тень, не призрак и не фантом.

Чтобы развеять подозрения по собственному поводу, требовалось приобрести социальный статус. Я принялся продумывать план и искать людей, которые будут меня знать и смогут подтвердить существование фальшивой личины. Для Алиссина это могло оказаться достаточным, а для меня - по-своему выгодным, но и опасным в случае разоблачения. Убийца не может иметь ни малейших привязок и зацепок, а у меня их образовалось непростительно много, и с каждым днем я обрастал ими всё больше.

Опасно было сходиться с Лорией. Хуже, чем отношения с инквизитором, я придумать не мог. Один пристальный взгляд со стороны его дружков-приятелей, одна попытка выяснить, кто такой Мишель, любое столкновение с ищейкой из Илларии... Я не просто прыгал на жёрдочке над пропастью – балансировал на тончайшей соломинке.

Судьба хранила меня, боги удачи оказались благосклонны, не позволяя упасть. Я соблюдал строжайшую осторожность, придумывал всяческие ухищрения, предпринимал всевозможные меры, чтобы не попасться.

После моего ухода и нашей невольной размолвки на этой почве Лория предпочёл замять инцидент. Откровенность предполагала ответную откровенность, а у инквизитора не хватило совести прижимать Мишеля к стенке, при этом ничего не рассказывая самому.

Он догадывался обо всём – я думаю, он догадывался. Лория не просил у меня никаких доказательств, не требовал правды, но то, что иногда читалось в его глазах... Собачья смертная тоска, тревога, мучительный страх заглянуть внутрь себя, понять, что он давно знает ответ... Лория подошёл к разгадке тайны настолько близко, что сам испугался.

Мне хотелось его утешить. Внутри себя я временами разрывался между желанием дать ему посмотреть призраку в глаза и тем, чтобы он никогда не узнал. Правда не позволит нам продолжать лгать друг другу, но разведёт по разные стороны, а так... Всегда существовал бледный шанс, что Мишель и Рем – разные люди. Проклятые боги, Лория действительно верил в это. Подходил к ответу, но снова закрывал дверь, убеждая самого себя, что это не может быть так... не может, совершенно точно.

Нежный и прекрасный Мишель с глазами, отражающими чистейшую небесную лазурь, ни малейшего отношения не имел к проклятому дерзкому ведьмаче, чей язык следовало давно отрезать и скормить собакам. Да и как... как такое возможно? Но обнимая по ночам, гуляя ладонями вдоль чужих железных мышц, инквизитор находил ответ. У приезжего мальчишки оказалось тело бойца, руки мечника, растяжка гимнаста. Слишком много неувязок для одного человека.

Мне приходилось следить за собой. За каждым жестом, движением. Временами удавалось развеять подозрения, но я блуждал по очень хрупкому льду. Он истончался с каждой секундой, делался прозрачнее, а я всё «кидал грязь на стену».

Один раз на меня напали на улице: затащили в переулок, вымогая деньги и угрожая ножом. Своевременное появление Алиссина оказалось случайностью, но спасло от расправы. Он появился как раз в тот момент, когда несколько подозрительных типов потянули его любовника за собой.

Разумеется, я распланировал все детали спектакля заранее. Но зрелище того, как трясущемуся от страха бедолаге Мишелю били морду, должно было запомниться.

Кроме Наргиса, у меня не было в храме друзей, но, пересекаясь постоянно, мы частенько сближались на уровне помощи в работе. А ещё Лунные призраки не задают вопросов.

Когда надо что-то сделать, берут и делают, если цена устраивает. Денег у меня водилось предостаточно, но в основном мне не приходилось платить. Услуга стоит гораздо дороже. В своё время я великолепно освоил это правило на себе и приложил все усилия к тому, чтобы в храме у меня всегда оставалось некоторое количество должников.

Ведьмаче редко спасают друг другу жизнь, ибо, когда спасают, становятся обязанными собственной жизнью, попадают в зависимость. Именно поэтому я долгое время отказывался признавать клятву Наргиса – этот хмет явно не понимал, на что себя обрекает. Спасший имел право затребовать полного подчинения. Это не практиковалось, но имело место быть. Например, в моём случае, никому в голову не приходило назвать меня рабом или обращаться со мной подобным образом, но это не отменяло того факта, что я принадлежал храму и являлся личной вещью магистра.

Так что нападение на меня получилось очень натуральным, живым, побои - настоящими. А когда они зажили, я две недели охал и жаловался на рёбра, сообщая, что болит, ещё как болит. Парни вовремя успели свалить. Озверевший Алиссин вполне серьёзно планировал нашинковать бандитов в капусту. Негодяи сбежали с перепуганными воплями. За вопли мне пришлось доплачивать отдельно. Орать призраки категорически отказывались: вот пару рёбер или руку сломать – запросто, а орать – никак. Еле уговорил, надавив на Наргиса.

Стоило ли говорить, что, узнав о происходящем, хмет впал в лёгкий ступор. Он никогда не ожидал от меня ничего подобного, просто представить не мог. Не вязалась со мной ни любовь, ни одержимость другим человеком. Мрачный, неразговорчивый, никогда не улыбающийся тип – в его представлении я был именно таким... и вдруг выкинул подобное. Такое даже в книгах нельзя выдумать. Неужели я не мог выбрать своим объектом кого попроще? Мало в ордене красивых девушек и парней, что меня непременно на инквизиторов потянуло? Может, я мазохист?

Наргис пытался образумить, остановить, а я был счастлив, что смог открыться ему. Словно груз упал с души. Наверное, Наргис жалел о моём откровении – я действительно выглядел сбрендившим, способным часами говорить об объекте своего обожания. Может быть, именно это заставило хмета передумать и согласится.