Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 160
- Контакт?
- Есть контакт! - И сизая птица, переваливаясь через сугробы, плавно покатилась вдоль поляны с режущим уши свистом.
- Уррраааа-а! - кричали бойцы, разбегаясь перед машиной. Плавный взлет - уверенная рука юнкера. Спиридонов стоял возле борта второй машины, и Кузякин с гордостью сказал ему:
- Видал, как свечкой пошел? Это мой ученик... Туз что надо!
Постельников дал круг над поляной. Задрав головы, смотрели красноармейцы за разворотом машины. И вдруг...
Тра-та-та-та - пулеметная очередь с неба.
Ярко вспыхивали в клюве "ньюпора" вспышки огня. Постельников прошелся над людьми, кося под собой все живое. Снег окрасился в красное, разбегались бойцы, ползли раненые.
- Что ты делаешь, сволочь худая?! - кричал в небо Кузякин.
На прощание бомба рванула землю, и "ньюпор", качнув еще раз плоскостями крыльев, полетел прямо на север - к белым...
Стало тихо. Вставали упавшие. И вдруг один боец, нацепив штык на винтовку, с разбегу ударил капитана Кузякина в бок. Летчик сломался пополам - рухнул возле своего самолета в снег.
Шатаясь после стрельбы, Спиридонов шагнул в избу.
Долго не мог опомниться... Зачерпнул ковшиком ледяной воды из ведра пил, пил, пил. Потом сел к столу, сцепив пальцы. Вскрыл пакет с характеристикой капитана Кузякина и посмотрел в окно. Кузякин пластом лежал на снегу, а над ним тихонько покачивались серебристые крылья. Предатель улетел, а этот - второй... "Жаль, - подумалось, - такого человека погубили!" Было там сказано, что Кузякин добровольно пошел на службу советской армии, учился в авиашколе Шартре, окончил высшую школу воздушного боя в По, с отличием прошел курсы стрельбы истребителей в Казо. На его боевом счету тринадцать только официальных побед!
- Жаль... Ах как жаль! - переживал Спиридонов, и за печкою шуршали в тепле деревенские тараканы...
Хлопнула с размаху дверь, и на пороге вдруг выросла согнутая от боли фигура Кузякина; длинные волосы падали на лицо из-под шлема, почти закрывая ему глаза. Пальцами авиатор придерживал рану внизу живота, и по комбинезону струилась кровь.
- Восьмая, - сказал. - От своих... Кто меня?
- Тебя ударил боец Евсюков... Садись!
Кузякин плюхнулся на лавку:
- Дай мне этого мерзавца... Дай!
- Зачем?
Мне лететь...
- Куда?
- А ты что? Хочешь, чтобы я здесь тебе и подох? Нет, я должен лететь в госпиталь... в Петрозаводск!
Человек, которого ждет гибель под облаками, не желал умирать на земле.
- Дай мне этого сукина сына Евсюкова, - требовал Кузякин. - Если угроблюсь, так с ним. Пусть знает, почем фунт лиха!
Посидел на лавке и вдруг лег. Вытянулся.
- Куда же тебе лететь такому? Лежи. Дрезину пошлем за врачом.
- Пошел ты... Он мне дрезину пошлет! Да я на своем "Старом друге" за четверть часа там буду. - И, плотно закрыв глаза, он сказал: - Вот ведь история-то какая... Говорили мне: мол, война гражданская... мол, такая она, сякая. А я не верил. А она, выходит, и вправду - гражданская. Жестокая...
- Куда ты встаешь? Лежи, - говорил Спиридонов.
- Нет, я полечу, - твердо ответил Кузякин. - Скажи, Иван Дмитриевич, разве кто-нибудь, кроме меня, собьет его?
- Кого?
- Да этого... Ваньку! Моего же ученика! Никто его не собьет. Я его выучил - я его и угроблю. Носом в землю. Пик! - и всё...
Снова прошлись бойцы по опушке леса, трамбуя ногами снег. Сам Спиридонов теперь накручивал пропеллер. Лежа грудью на штурвале, Кузякин поднял лицо - навстречу ветру, навстречу скорости.
- Есть контакт... Отбеги в сторонку, Дмитрич!
Лопасти винта изрубили воздух, словно сабли. С ревом ушел "ньюпор", задевая желтым брюхом верхушки сосен, на юг, - и две головы торчали из кабины. Последний раз мелькнули за лесом череп с костями, но красных звезд еще не было...
Вечером Спиридонов созвонился с Петрозаводском; ему было боязно спросить: а вдруг и этот?..
- Прилетел ли кто?
- Да Отвезли в госпиталь. Выживет. Крепкий.
- Замечательно, - сказал Спиридонов, просияв при мысли, что во втором не ошиблись.
Его спросили, что делать с прибывшим на самолете красноармейцем, и лицо Спиридонова сразу замкнулось в суровых морщинах.
- Под суд! - гаркнул он в трубку. - Отведите его в ревтрибунал, и пусть его судят за самочинство... Время анархии кончилось, и карать могут только органы власти!
Глава третья
На архангельском аэродроме - снег, ветер, безлюдье.
Блестящий "хэвиленд" вышел на старт - одинокий.
Уилки был весь в рысьем меху, и мех заиндевел возле рта. Взревел мотор, лейтенант положил руку на плечо капитана Суинтона:
- Дружище, итак, договорились. Все радиостанции перевести на один ключ. Чтобы, когда мы начнем жать на красных, ни одна кобылка не засбоила. На любую ставь смело!
- Кому это ты внушаешь? - обиделся Суинтон. - Я ведь первый "клоподав" его королевского величества... У меня не засбоит!
- Я думаю, - продолжил Уилки, - ты закончи облет радиостанций так, чтобы нам встретиться в Онеге. Идет?
- Идет, - согласился Суинтон.
Пилот выключил мотор, и в сияющем на морозном солнце вихре обозначился пропеллер, плавно замедленный.
- Вы долго еще там будете трепаться? - спросил он недовольно.
- Сейчас! - махнул ему Уилки и тронул фляжку, висевшую на боку капитана связи. - У тебя с чем она, Суинтон?
- "Ямайка".
- Возьми мою. Коньяк на морозе лучше...
Обменялись флягами, и, подкинув мешок, Суинтон поднялся на крыло. Залез в кабину, и пропеллер сразу потерялся в вихре вращения. Покатилась назад земля. Уилки долго махал ему шапкой...
Как всегда, Суинтон не заметил момента отрыва от земли.
Он откинулся на тюк с парашютом, мешок с вещами держал под ногами. Прямо перед собой он видел спину пилота, и когда тот оборачивался, то из-под очков глядело на капитана молодое лицо.
- С чем у тебя? - спросил пилот для знакомства.
- Коньяк.
- Меняемся не глядя?
- Давай...
Они передали один другому свои фляги, и Суинтон хлебнул из баклаги летчика; это была русская водка, - что ж, совсем неплохо на русском морозе... Белая, ослепительная лента Северной Двины тянулась вдали, под крылом самолета стелился лес, почти пропали русские деревеньки, и только дымы, вертикально бегущие к небу, обозначали их место.
- Хочешь, - прокричал пилот, - я покажу тебе нечто новенькое? Такое, что ты обалдеешь, парень?
- Валяй, - ответил Суинтон, кивнув для верности.
С грохотом вырвалась из винта боевая очередь, в разноцветные ленты огня потянулись к земле - красные, синие, желтые, зеленые.
И все это дымчато переливалось на солнце.
- Ночью еще красивее! - крикнул пилот, вновь оборачиваясь.
- А что это такое? - спросил его Суинтон.
- Трассирующие пули! Их совсем недавно изобрели наши ученые. Очень удобно проверять наведение по цели. У большевиков, конечно, такого нет и быть не может... Ты лапти когда-нибудь видел?
- Нет, не видел.
- А я видел... Это так смешно! Я тебе не мешаю?
- Нет. Разговаривай.
- Я с удовольствием... Потому что летать скучно!
Под болтовню пилота, развернув карту, Суинтон обдумывал свой маршрут. Его радиоинспекция охватывала оба крыла фронта - по Северной Двине и участок боев на железной дороге (две "пробки" плюс Онега). Как запетлять ему зайцем по фронту, чтобы закончить маршрут в Онеге, где его будет ждать Уилки... А что в Онеге? Да там, говорят, партизаны, и потому-то Уилки туда и сорвался...
Суинтон сунул карту в планшет, похлопал пилота по кожаной спине:
- Когда будет фронт - предупреди.
- Уже! - крикнул летчик. - Разве ты не заметил?
Все тот же лес, перечеркнутый просеками и руслами рек. Первая шрапнель разорвалась далеко от "хэвиленда", и дымное облако вспышки было тоже очень красиво, будто его нарисовали.
- Не бойся, - ободрил летчик. - У них зениток нет. Они бьют по нам с колеса телеги, эти скифы...