И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич. Страница 48

Видя, что от сомлевшей бабы толку нет, побежал искать другую, но той не было ни за домом, ни в огороде, ни на дороге проулка. Сгинула прямо на глазах без следов и без последствий. С кем теперь говорить?

Забежав в дом, второпях накинул пиджак, натянул штаны, прихватил сигареты и вышел уже мирный и успокоенный.

Сохранившаяся женщина сидела на забытом им с вечера табурете и потерянно смотрела на него круглыми от страха глазами. Свистунов закурил, присел перед ней на корточки и снова стал объяснять, что тети Дуси больше нет, что ее недавно похоронили, а он ее племянник и, стало быть, наследник. Специально подчеркнул, что человек он спокойный, ком-му-ни-кабельный, непьющий, уважающий женщин и старших по возрасту граждан, а также их труд и священную частную собственность в виде вот этих домишек, оградок, картошек и яблок. Будет жить здесь все лето.

— Ну, а вы кто будете, сударыня? — совсем уж ласково спросил он под конец. — Член правления садового товарищества? Нет. Член ревизионной комиссии? Тоже нет. Уполномоченная по вопросам экологии и противопожарной безопасности? Просто знакомая, попутчица, соседка?

Последнее она утвердила энергичным кивком, а жестом руки указала на дом за ржавой бочкой, мол, там и живет. Никита Аверьянович предложил проводить ее туда, чтобы отдохнула с дороги, попила чаю, пришла в себя после такого нелепого столкновения. «Жизнь — вещь сложная, — говорил он тихим ровным голосом. — Не только между соседями, но и между родичами иной раз бес туману напустит. Но — разберемся. Мы же люди, верно?»

Женщина молча кивала, соглашалась, но стоило им пройти какое-то расстояние, вдруг резко отстранилась, побурела лицом и враз обрела свой прежний воинственный вид и звонкий голос.

— Вот вы мне все говорите, говорите, а это что такое? Кто вам разрешил? По какому праву вы у меня половину участка оттяпали? Думаете, раз никто не видит, так и все можно? А я тут как тут!.. И от своего не отступлюсь!..

Теперь пришла очередь Свистунову онеметь и потерять всякое соображение. Удивленный, обескураженный, непонятно за что униженный, он смотрел на вскопанную им за вчерашний день площадь и ничего не понимал.

— Это ваша работа? Это вы копали? Ну, чего молчите, ведь весь факт налицо, не отвертитесь, хоть и бабы Дуси нет.

Никита Аверьянович бессловесно слушал ее выкрики, беспомощно топтался на месте, хватался за голову, но ничего не понимал.

— Вы бы еще межевые колья передвинули да колючую проволоку натянули. А у нас никогда никаких проволок сроду не было. Мы тут все как родные. У нас все на доверии, и никто никогда через межу к соседу не лез.

— Так, значит, межи… межевые колья… — начало Доходить до него. — Я тут человек новый, ваших меж не знаю, но раз врубился в работу… Раз так хорошо пошло… Эх, мама родная, до чего же веселый анекдот приключился, нарочно не сочинить!..

От полноты чувств и природного веселья он кинулся обнимать и кружить соседку по мягкой свежевскопанной земле и кружил до тех пор, пока и та не сообразила, что приключилось. Не со зла, без худого умысла новый сосед заодно со своим перекопал большую часть и ее участка. Не бывал тут прежде никогда, не видел их колышков и межевых тропинок, оттого и ошибся. Да и что для здорового мужика эти заплатки в четыре сотки, к тому же еще наполовину занятые всякими насаждениями! Такому воля нужна, простор, чтобы было где потешить силушку да горячее сердце. Это им, бабам, — грядки, а мужикам — простор подавай!

Теперь они уже вместе хохотали, тискали друг друга, едва не валились с ног, что-то выкрикивая и хохоча опять. Когда, совершенно обессиленные, они уже не могли даже смеяться, оставалось просто смотреть, кивать, разводить руками и качать головой.

— Вот и познакомились, — первым заговорил Никита Аверьянович. — Зовут меня Никитой, фамилия у меня самая что ни на есть веселая — Свистунов. Из рабочих, хотя предки крестьянствовали. Может, поэтому и есть что-то в душе… решил попробовать… Очень хочется, чтобы получилось. Но садовод я никакой. Как и огородник.

— А меня зовут Ириной Филипповной. Молодая пенсионерка. Сад свой люблю, а порой и кляну: так тяжело тут все достается…

Соседка протяжно вздохнула, похлопала себя ладошками по пояснице и коленям, горестно улыбнулась:

— Работа на земле, конечно, облагораживает… что ни говори, а когда красоту сам создаешь… Словом, с одной стороны, сад здоровье дает, с другой — забирает. Приходится лавировать и терпеть.

Свистунов сочувственно покивал, успокоил:

— Ну, если что потребуется… Я тут буду всегда…

— Ой, вы и так уж мне помогли! — зарделась Ирина Филипповна. — Вы уж, ради бога, извините меня, неразумную. Так расшумелась, так вас обидела… Я же сначала ничего не поняла… Это так все неожиданно…

— А вы меня извините, — снова похохатывая сказал Свистунов. — За то, что пограничников ваших не заметил, границу вашу перешел. Впредь буду знать.

— Ну, ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Пора завтракать — и за работу. А у вас с собой что-нибудь есть?

— Все, кроме чая. Воду вскипятить — проблема. Электричества-то в ваших царствах-государствах, оказывается, нет.

— А у меня газ. Я вам сейчас вскипячу.

— Спасибо. Это для меня спасение.

— Вот и хорошо.

На этом они и разошлись, окончательно помирившиеся и вполне довольные друг другом.

Пока закипал у соседки чай, он сходил в овраг, почистил родник, сгреб под яблонями опавшую листву, протоптал пограничную дорожку, чтобы больше не рыскать по заграницам, наметил себе работу на день.

Ирина Филипповна, работавшая за своими рубежами, присмотревшись к тому, как он лихо ворочает землю, подошла, взяла его лопату.

— Извините, что встреваю, но — один совет. Работая на земле, не нужно торопиться. Участки у нас очень засорены, а такие сорняки, как вьюнок и осот — просто бичи наши. Их никогда не выкопаешь, их корни, наверное, сквозь всю землю проходят, до самой Америки. Лопата срезает лишь верхушки. Но, оказавшись опять засыпанными землей, они вновь начинают расти. Так их можно только размножить.

— И как же быть? — озадачился Свистунов.

— А вы поступайте с ними вот так. — Она решительно вогнала лопату в землю, разбила поднятый ком и гранью ее ловко выбросила оголившийся корень на уже вскопанную полосу. — Потом вы можете собрать эти корни граблями и сжечь. Или расстелить где-нибудь на солнце. Высохнув, они рассыпятся в прах и снова попадут в землю как удобрение. А приствольные круги у деревьев рыхлите только вилами, не то посечете все корни…

— Вот спасибо, Ирина Филипповна, — сердечно приобнял он соседку. — А я и не подозревал… Да тут целая академия!..

— Спрашивайте, не стесняйтесь.

— Буду. Я же говорю: в этих делах я неуч.

— Ничего, не боги горшки обжигают.

— До обжига еще далеко. Надо для начала научиться их лепить!

— Всему свое время…

Теперь дело подвигалось куда медленнее. Пришлось работать до сумерек, чтобы осилить намеченное. Утром он прикинул, где посадит картошку, лук, огурцы, помидоры, зелень, определил на глазок, сколько, каких семян потребуется, и умчался в город.

Вернувшись после обеда, занялся грядками. И опять не без помощи соседки. Через неделю, еще май не истек, все у него было посажено, посеяно, обработано. Теперь ходи, посвистывай да семечки щелкай. И он ходил, посвистывал, щелкал. Пока не вспомнил о своем фотографическом аппарате.

Новый этап общения с этим чудесным прибором, запечатлевающим мир для вечности, Никита Аверьянович начал с внимательнейшего и подробнейшего изучения приложенного к нему руководства. Невольно вспомнилось, как от имени всех, кто его ценит и всегда будет помнить, его торжественно преподнесла ему несравненная Томочка Белкина и как взволнованно, давясь спазмами в горле, он принял эту коробочку из ее рук.

Выходит, в коллективе не забыли о его юбилее, приготовили подарок. А может, это ее собственный фотоаппарат, который ей не жалко было подарить хорошему человеку, раз все о нем забыли? Как это восхитительно и благородно! Так даже лучше. И он никогда не забудет ее щедрости, душевности и доброты. Не забудет и надет способ на ее душевность ответить своей. Дайте срок!..