Власть любви (СИ) - Караюз Алина. Страница 35

Когда провожатый распахнул перед ним стеклянные двери кафе, Ермилов поежился. Он чувствовал себя так, словно собирался шагнуть волку в пасть.

Из зала ударил в нос аромат наваристого борща, свежих пампушек и поджаренного до золотистой корочки сала. Степан почувствовал, как голодный спазм сжал его внутренности. Когда он ел в последний раз? Кажется, вчера вечером. Да и то, это был легкий перекус, состоявший из вареных яиц и дешевого сервелата, разложенного на газетке между сидений.

На мраморной стойке, отделявшей бар от основного зала, дымилась тарелка с борщом. Рядом стоял бокал с пивом, украшенный пенной шапкой.

— Милости прошу, — Борис небрежно кивнул на стойку. — Присаживайся.

Ермилов застыл, недоверчиво глядя на приготовленное угощение.

Они его ждали? Не может быть… Это же звери! Откуда им знать принципы гостеприимства?

Расстегнув дубленку, он положил шапку на соседний стул, сел сам и придвинул тарелку поближе. Борщ выглядел просто божественно, даже белый островок сметаны в центре тарелки казался сейчас манной небесной. Сглотнув слюну, Степан взялся за ложку.

* * *

Егор нервно мерил шагами небольшую пустую комнатку, прилегавшую к обеденному залу. Когда-то здесь была кладовая, потом ее освободили под иные нужды, но успели только вставить окно, постелить ламинат, да поклеить обои.

Десять шагов вдоль, десять шагов поперек. Сцепив пальцы за спиной и скользя взглядом по незамысловатому рисунку на сером ламинате, Егор пытался понять, зачем Ермилов вернулся. Он хорошо помнил слова охотника: «Девочку береги. Не смей ее обижать…» Разве эта фраза не говорила о том, что Ермилов отпустил свою дочь? Так зачем же он вернулся? Что ему нужно?

Решение было принято молниеносно. Не раздумывая, Егор приказал Борису доставить незваного гостя. Не хватало еще, чтобы тот замерз по дороге, пытаясь добраться до «Мальвы».

В принципе, Егору было абсолютно безразлично, где и как закончит свои дни Степан Ермилов, но он не желал быть причастным к его кончине даже косвенно. Не хотел чувствовать вину перед Лесей еще и за ее отца. Ему хватило тех мук совести, что он испытывал уже. Потому что в глубине души знал — и это было самым паскудным — что действительно собирался ее убить. Девушку спасло только чудо — то, что он унюхал в ней свою пару.

На секунду Егор представил, что могло бы случиться в тот злополучный день, если бы она не справилась с управлением и погибла. Или, если бы она находилась с подветренной стороны, и он не учуял бы ее запаха. Он бы убил ее, не задумываясь. И только потом, когда жажда крови немного развеялась, он бы понял, что произошло.

И сошел бы с ума. Психика не выдержала бы еще одного удара. Ведь он до сих пор не оправился после гибели стаи. Одним диким оборотнем в местных лесах стало бы больше.

И вот теперь, обдумав все «за» и «против», он решил встретиться с Ермиловым лицом к лицу, как мужчина с мужчиной, а не как охотник и зверь. Им нужно поговорить, ведь старик все равно не оставит их с Лесей в покое, будет преследовать, пока у него хватит сил. И кто знает, какая еще гадость взбредет ему в голову.

Егор машинально прислушивался к голосам Леси и Марго, доносившимся со второго этажа. Бетонные перекрытия здания не являлись преградой для его острого слуха. Самолюбие Егора было задето: кажется, пара Бориса сделала то, чего он сам не сумел — нашла путь к сердцу этой девушки. Егор вспомнил, как он, раздраженный очередной выходкой Леси, выскочил в коридор, чтобы взять себя в руки, и там уже стояла Марго, прижимая к себе ворох одежды. Увидев кипевшего от гнева мужчину, она только поцокала языком:

— Что, воюете? Мне даже на улице слышно.

— Молчи, женщина! — красный от злости Егор заскрипел зубами. — Ты не понимаешь!

Да и кто вообще может понять то положение, в котором он оказался? Ведь только что, буквально минуту назад, он едва не бросил Лесе в лицо страшное обвинение. Едва не сказал, что ее отец — убийца, виновный в смерти его друзей и родных.

Если бы он сказал ей об этом, он бы ее потерял. Но как тяжело хранить подобную тайну, когда твоя пара не скрывает, что считает тебя виновником своих бед!

— Чего я не понимаю? — Марго наигранно вскинула брови. — Что лугару способны заниматься сексом хоть трое суток подряд, пока самка не залетит? Что у вас это зов природы? Ну, примите мои соболезнования. Только знаете, вашей паре еще бы поесть не мешало, помыться, да и одежду сменить. А то ж бедняга не осилит такой секс-марафон. Сломается.

— Моя самка не может мне отказать, — пробормотал он, отступая под натиском упитанных женских бедер и груди шестого размера.

— Самка, может быть, и не может, — охотно согласилась Марго, — но эта девочка не самка. Боюсь, пока вы этого не поймете, вам придется сражаться с ней, как со злейшим врагом. И знаете почему?

Она буквально приперла его к стене своим необъятным бюстом.

Егор был настолько обескуражен, что впервые в жизни не нашелся, что ответить этой женщине. Только что Леся буквально вынудила его выскочить за порог, запустив ему в голову чашку с чаем, а вслед за ней увесистую конфетницу. И тот, и другой предмет чайно-сервизной промышленности закончил свои дни, разлетевшись вдребезги после встречи с дверью, которую Егор чудом успел захлопнуть. Его пара обрела ускоренные реакции лугару, а так же их силу и ловкость. Теперь она была намного опаснее обычных людей. И с этим приходилось считаться.

Марго ответила вместо него:

— Потому что Леся может стать как самой прекрасной частью вашей жизни, так и самой ужасной. Вашим ангелом-хранителем или ночным кошмаром. И здесь все зависит только от вас.

Она проскользнула в дверь у него перед носом. Через пару секунд он почувствовал, как изменились эмоции Леси. Эта женщина нравилась ей, она была рада ее приходу. Его пара бросилась к ней, как к родной, будто только ее и ждала. Чем самка Бориса ее приручила?

Егор скрипнул зубами. Он отдал бы половину своей трехсотлетней жизни, чтобы узнать этот секрет.

И вот теперь он прислушивался к их спокойным голосам, которые тихо переговаривались, обсуждая какие-то женские мелочи. Иногда звучал Лесин смех, похожий на перезвон серебряных колокольчиков. Она больше не плакала, не кричала, не упрашивала ее отпустить. Она больше не излучала отчаяние и гнев. Наоборот, с приходом Марго в эмоциях Леси появилось умиротворение, как будто эта женщина знала волшебное средство, как успокаивать нервных девиц. Егор чувствовал, что Лесе еще далеко до смирения, что в ней слишком много упрямства, что она пока не собирается сдаваться. Но одно то, что она смогла спокойно общаться с Марго — одно это уже наполняло Егора надеждой.

Как бы он хотел, чтобы она так смеялась при нем.

Чтобы это он, его существование, его присутствие рядом с ней доставляло ей радость. Делало ее счастливой.

Егор сжал кулаки, удерживая зверя внутри, и острые когти вспороли ладони. Внутренний волк, скуля, просился наружу, но человеческий разум не давал ему воли.

Вот так. Боль отрезвляет. Боль не дает забыться.

«Древнейший, — раздался мысленный зов Бориса. — Гость поел. Что прикажете?»

Черт, он так замечтался, слушая Лесин смех, что забыл обо всем на свете. Сам же приказал доставить Ермилова и накормить.

Выдохнув, Егор постарался вернуть себе хладнокровие. Хотя, учитывая близость пары, это было очень и очень непросто.

«Пусть идет сюда».

«Мне тоже идти?»

«Нет. Я буду говорить с ним наедине».

«Древнейший, простите, но не думаю, что это хорошая идея. Я уверен, ему что-то нужно от вас, иначе он не пришел бы сюда один».

«Я так решил. Пусть идет».

Егор разжал пальцы и пару секунд смотрел, как затягиваются на ладонях следы от когтей. Он сумел взять себя в руки, он был спокоен. Сейчас все решится. Либо он найдет способ договориться с Ермиловым, либо…

Либо Леся никогда не узнает, где похоронен ее отец.

Послышались звуки приближающихся шагов. Человек, который шел сюда, очень нервничал, но пытался скрыть это, старался сдержать сердцебиение и дышать размеренно, будто ничего не случилось. Но Егор чуял запах его пота: запах страха, отчаяния, злости и безрассудства. Этот человек словно стоял у края пропасти, собираясь шагнуть в нее, и при этом отчаянно цепляясь за нелепую соломинку, растущую на краю. Наверное, именно так чувствуют себя пилоты-камикадзе, отправляясь в последний полет. Или фанатики, собирающиеся заживо сжечь себя во имя веры.