Стихотворения и поэмы - Андреев Даниил Леонидович. Страница 42

Но в волю молодого зодчего

Облекся, как в живое платье,

Носитель древнего проклятья,

Давно клубившийся впотьмах,

Давно искавший трона отчего

Над сукровицей плах стрелецких,

Над кривдой казней москворецких,

В лукавых, душных теремах.

Он рос присосками раздутыми

Над Шлиссельбургом, над Азовом,

Над тихим Доном бирюзовым,

У грузных нарвских стен жирел,

Пока над вражьими редутами

Клубился дым, взлетали бревна

И пушки метко, мерно, ровно

Гремели с выгнутых галер.

И чем огромней рдело зарево

От всероссийского страданья,

Тем голод адского созданья

Все возрастал, ярился, пух, —

И, сам не зная, принял царь его

В свое бушующее сердце,

Скрестив в деяньях самодержца

Наитья двух – и волю двух.

И в эту ночь пустынно-синюю

По снеговому бездорожью

Я приближался с тайной дрожью

К подножью медного царя.

Но странно: где ж он?.. Четкой линией

Спрямлен на месте монумента

Трамвайный путь – стальная лента

В стесненном круге фонаря.

Куда ж он взят?.. К каким ристаниям

Скакун готовится чугунный?

Где, об какой утес бурунный

Теперь дробится цок копыт?..

Все тихо. В снежном одеянии

Настороженное безлюдье.

Столица, с обнаженной грудью,

Полураздавленная, спит.

Тумм… Тишина. Тум-тумм… – В предместий

Как будто стук тамтама смутный,

Из капищ ночи стон минутный,

Темп убыстрен – тум-тум! тум-тум! —

И, будто грозное известие

В созвучии тупом читая,

Трескучих, острых звуков стая

На миг взвивается. Самум

Взревел и смолк. Но тихой рамою

Теперь вся ночь – для звуков новых,

Весь утлый мир в его основах

Колеблющих до самых недр:

То хроматическою гаммою

Незримые взвывают груди:

Не гул моторов, не орудья,

Не плеск толпы, не гром, не ветр.

Нечеловеческою жалобой,

Тревогой, алчною тоскою

Над паутиной городскою

Ревут, стенают, плачут с крыш:

От этих воплей задрожали бы,

Как лани, чудища Триаса,

Недотерзав живого мяса

И кроясь с ужасом в камыш.

Что за творенья – над столицею,

Но в мире смежном, странном, голом

Доселе скрытые, свой голос

В ночных сиренах обрели?

Зачем телами, взором, лицами

Их не облек владыка ада?

Что им грозит? и что им надо

В раздорах горестной земли?

В мозгу неслась, мелькая клочьями,

Тень незапамятных поверий,

Другая быль других империй

И по старинным городам

Угаданные смутно зодчими

Созданья странной, скорбной веры:

Взирающие вниз химеры

На серых глыбах Нотр-Дам.

Из ниш Бастилии и Тауэра,

Из Моабита, в тьму взлетая,

Не их ли сестры хищной стаей

Вились у плах, как воронье?

То ль звук, то ль слово: …уицраора!

Я слышу явственно в их реве.

Биенье ли нездешней крови

В стальных сосудах?.. имя?.. чье?

Кто их защитник?.. – Правосудия

Не ждать от ночи вероломной:

Сегодня – сроки битве темной,

Власть – экразиту, мощь – свинцу.

И слышно: ухают орудия

За выщербленным горизонтом,

Где Ленинград рассечен фронтом,

Как шрамом свежим по лицу.

И будто от стальной хроматики

Очнулись демоны чистилищ.

Владыка медлит – он в пути лишь —

Но слуги верные уже

С размеренностью математики

И с фантастичностью миража

Прядут светящуюся пряжу

Там, на небесном рубеже.

Перебегающая аура

Над городом, мерцая, встала.

Уж зданья – только пьедесталы

Для строя призрачных колонн.

Все зыблется… Обрывки траура

Мнут световые пальцы, когти,

Протягиваясь в Гавань, к Охте,

И обнажая небосклон.

Там, в облачных, косматых, взринутых,

Из мрака выхваченных волнах,

Где сквозь воронки смотрит полночь,

Как сатана через плечо —

Оттуда, с быстротою кинутых

Камней, как тень, ныряет, мчится,

Летит рокочущая птица —

Еще! еще! еще! еще!