Хроники Сергея Краевского (СИ) - Архиповец Александр Александрович. Страница 69

В этот момент на Сибиллу будто что‑то нашло. Словно безумная, не разбирая дороги, она помчалась вверх по склону. Фече, пытался ее удержать. Да куда там! Что может остановить обезумевшую женщину? Разве смерть. Пришлось карабкаться вслед за ней.

Через полчаса они добрались до полуразвалившейся лачуги на краю горной деревушки. Сибилла, словно боясь опоздать, стремглав бросилась внутрь. И прежде чем Фече успел войти, появилась на пороге, прижимая к груди ребенка. В следующее мгновенье, не выдержав напора ветра, хижина рухнула. Так у них появилась дочь со странным именем ‑ Камилла. Хоть и много лет минуло с тех пор, но этот день по‑прежнему свеж в памяти старого цигана.

С годами Камилла превратилась в очаровательную девушку. Она была похожа и не похожа на приютившее ее племя. Характерное смуглое лицо, цыганские черты с присущей им колдовской красой. Вьющиеся черные волосы, спадавшие на плечи, освещали необычные сияющие изумрудами глаза. В ней сочеталось чудесным образом нечто божественное, и в тоже время чисто земное. А колдовского было еще больше. Старики боялись в этом признаться порой даже самим себе. И все же не чаяли в ней души.

‑ Мы растим юную богиню, ‑ шептала Сибилла мужу, ‑ это смысл нашей жизни, наша судьба.

И Фече верил ей. Он сам знал много такого, чего не мог рассказать никому, даже жене. Но в этом не было нужды. Сибилла и так все видела. Но, несмотря на магический дар, она не все могла понять.

То, что дочь никогда не болела, можно было объяснить хорошим здоровьем и заботой названных родителей. Ее способность заживлять свои раны и владеть умами других ‑ врожденным даром, но как объяснить то, что ее кровь, попадая на землю или одежду, бесследно исчезала? И еще ‑ облик Камиллы в ночи Двойного Полнолуния менялся. Менялось лицо, цвет волос ‑ все. Неизменными оставались лишь глаза. От этого зрелища кровь стыла в жилах. Девушка превращалась в чужую, холодную, ледяную красавицу, как бриллиант, неудержимо влекла волшебной красой, но в тоже время словно говорила, что ее красота не каждому доступна. И вела она себя порой не так, как другие дети. Непоседливая и веселая, она иногда становилась задумчивой и подавленой, добрая и ласковая, в гневе превращалась в необузданную и жестокую. Иногда казалось, что если захочет, то может убить одним взглядом. Но эти странности, проявлялись не так часто. В основном, Камилла выглядела обычной девушкой, не особенно отличалась от сверстников. Так же смеялась и плакала, радовалась и грустила. Разве что была более душевно ранима и обидчива.

Вот такая у них росла дочь. Для нее просил счастья у судьбы Фече Рилон, сидя холодной ненастной ночью возле старой цыганской кибитки.

* * *

Серебристый полумесяц Ларги затмили взошедшие в полной красе сестры‑соперницы золотая Диона и кровавая Камея. Бродившие целый день по небу, как отара овец, белоснежные тучки, утратив скрывшегося за горизонтом пастуха‑Гелеоса, разбежались. Не смели, не могли перечить магии ночи Двойного Полнолуния. Призрачный свет, мягко струившийся с небес, окрасил мир в мистические тона. Двойные тени, перекрывая друг друга, рождали дивные, сказочные образы, тревожащие душу. Умолкли птицы, прервали жужжащие полеты жуки‑рогачи. Даже задира‑ветерок, гнавший по полю вересковые волны, испугавшись своей дерзости, утих.

Цыганский табор, нашедший приют в излучине реки, поне‑многу засыпал. Лишь Камилле не спалось в такую ночь. Томление и необъяснимая тоска гнали прочь от людей в просторы благоухающего вереском и ночной свежестью моря зеленого разнотравья. Вскочив на Зорьку, она понеслась в степь, поддавшись зову крови. Но ни быстрая езда, ни степная прохлада не смогли остудить пылающего жаром юного тела.

Сорвав одежды, она бросилась в покрытые росой высокие травы. Покатилась, обрушивая звездопад сияющих в лунном свете капелек. Прикрыв глаза от наслаждения, замерла.

Не видела... не могла видеть, как над головой слились в сияющий нимб лучи Дионы и Камеи, вместе с вересковой росой смыли телесный грим, явив миру ту юную богиню, о которой твердила мужу Сибилла. В ней объединились черты Дриолы, Ризы, Лауры Герфеса, прародительницы Эвы. Любой мужчина нашел бы в ней то, что хотел, то, что искал всю жизнь, то, ради чего стоит жить, бороться и умирать...

Открыв глаза, Камилла увидела небо. Его бездонную звездную красоту. Душа неудержимо рвалась ввысь. Девушка вскочила и, расправив руки, словно крылья, потянулась к звездам. Серебристые искорки светлячков‑летунов окутали ее стан. Золотые волосы, волнами спадая на плечи, сияли в лунном свете. Глаза цвета морской волны затянула поволока. Мышцы напряглись, будто пытаясь унести тело в заоблачные дали. Казалось, мгновенье ‑ и свершится чудо... Но вот из приоткрытых губ вырвался не то вздох, не то стон несбывшейся мечты. Волшеб‑ство окончилось, сказка исчезла.

Юная цыганка, накинув мокрую одежду и дрожа от холода, позвала Зорьку. Та тихонько заржала, послушно ткнувшись теплой мордой в протянутые ладошки.

Обратный путь показался долгим. Камилла ехала задумавшись... Она прекрасно понимала, что сильно отличается от других. Ей даровано то, что недоступно иным. Ее необыкновенные способности пугают даже названных родителей. Хотя те и пытаются это скрыть, но девушка чувствовала, что старики ее все же побаиваются. Что же говорить о других?

Ее появление в таборе окутано тайной. Для чужих она ‑ дочь Фече и Сибиллы. Тем более с ее цыганской внешностью. Вот только глаза. Но ведь она из колдовского рода ‑ этим и объяснялись странности. Люди верили словам мудрецов ‑ цыган зачали демоны. Поэтому так много в них непонятного и чародейственного, недоступного остальным.

Своих настоящих родителей девушка не помнила. Порой ей казалось, что жизнь началась в той ветхой лачуге, из которой ее вынесла Сибилла.

Правда, во сне иногда мелькали какие‑то странные смутные образы. Один эпизод, особенно яркий, помнился с самого де‑тства. Вроде она, еще совсем маленькая девочка, пыталась защитить огромного рыжего волка от женщины с кинжалом. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы его убили. Но, к не‑счастью, спасти его не удалось. Вся в слезах смотрела она на истекающего кровью зверя, на глазах превращающегося в красивого мужчину с печальными, добрыми глазами.

Она знала ‑ это ее отец. Помнится, что‑то кричала, просила не умирать. Видела, как кровь, вытекающая из глубокой раны на землю, бесследно исчезала. Потом исчез и он сам.

В том, что сон был вещим, Камилла нисколько не сомневалась и поклялась сама себе, что в жизни этой смерти не допустит. Она знала лишь одного человека, кровь которого исчезала подобным образом, ‑ она сама. Были и другие мистические способности, унаследованные от загадочных родителей. Власть над умами, чувствами, судьбами. Уста могли проклясть, глаза ‑ лишить рассудка, а руки ‑ излечить. Ее постоянно мучил один и тот же вопрос: кто же ее родители на самом деле? Почему бросили? Встретятся ли они вновь? Неужели ей предначертано прожить свой век цыганкой? От этих мыслей грустью и печалью наполнялось сердце.

Но вот минула волшебная ночь, тяжкие думы рассеялись, как туман. Молодости не свойственно долго печалиться. И вновь все видели веселую, жизнерадостную Камиллу. Увлекающую и очаровывающую, поражающую воображение колдовской красотой. Кто видел ее хоть раз, мечтал встретить вновь, храня в памяти дивный образ. Молва о ней быстро распространялась среди людей. Каждый хотел прикоснуться к недостижимому, увидеть необыкновенную цыганку. Потому‑то на базарной площади графского города Квин собралось множество народа.

* * *

Слух о том, что Рой и Феред привезли цыган в Квин, за считанные часы облетел весь город.

Горожане шушукались между собой, обсуждая неслыханное событие, передавали необычную весть из уст в уста.

А удивляться, действительно, было чему. Ведь сам граф Джошуа Кармелин призвал их в Квин. И не просто пригласил, а послал гонцов. Более того, впервые в истории графства табор разрешили разбить в самом городе, а не на околице.