Южная роза (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 57
-Молодость, глупость, идеалистичность, самоуверенность, любовь… выберите любое. Хотя, мной двигало примерно то же, что движет вами сейчас, когда вы пылко отстаиваете свои южные принципы и веру в большую любовь. С возрастом это проходит.
-Вы говорите так, словно вы - дед Йосты и вам сто лет! – фыркнула Габриэль. – Как вы мне там сказали? «Я не стар, не уродлив, я приятный собеседник…», а теперь вы ссылаетесь во всём на свою прошлую молодость, будто она вина всех ваших бед? Я думала, вы будете более честны! А уж приравнять глупость к любви это, разумеется, признак мудрости!
...Милость божья! Ну, кто тянул её за язык!
-Ах вот как! – глаза Форстера снова вспыхнули, словно луч света упал на сапфировые грани. – Значит… вы не считаете меня старым? И значит вы, синьорина Миранди, слово в слово запомнили мою… страстную речь в вашем саду?
-Как вы там сказали? «Я не забываю ничего, что связано с вами, синьорина Миранди». Так вот, я тоже ничего не забываю, мессир Форстер! - парировала она, изо всех сил стараясь выдержать его взгляд.
-Ничего, что связано со мной? – спросил тихо и мягко, голосом, от которого по телу прошла дрожь, и Габриэль показалось, что от смущения у неё пылают даже кончики пальцев.
-Вы много о себе воображаете, мессир Форстер!
-Возможно… Хм, как оказывается много у нас общего, вы не находите, синьорина Миранди? Упрямство… простите, целеустремлённость, хорошая память… любовь к розам, - он снова понизил голос.
-Кажется… нам пора, - Габриэль тронула лошадь, и развернула её, уходя от его обжигающего взгляда.
...Пречистая Дева! Да зачем же она говорит с ним об этом! Она словно ходит по краю пропасти и дразнит его!
Но понукая Виру и взбираясь вверх по склону, она вдруг подумала, что, как ни странно, ей это нравится - вот так его дразнить. Видеть, как вспыхивают его глаза, как её слова, будто стрелы, достигают цели. Не так уж много людей встречалось её в жизни, с кем беседа была бы похожа на смесь восточных приправ: острая, жгучая, пряная и захватывающая дух. И именно то, что они всё время говорят на грани приличий, придаёт этим беседам такую будоражащую остроту.
Вспоминая их разговоры в Кастиере и Алерте, она, внезапно, поняла свою главную ошибку – всё это время они сражались на её территории: под сомнение ставились её принципы, её выбор, и она всё время защищалась.
А вот сегодня, когда она впервые поставила под сомнение выбор Форстера, её вдруг затопило чувство удовлетворения от того, что они поменялись ролями. Ей понравилось то, что он защищался. И захотелось узнать – что же он прячет под маской напускного безразличия? И хотя играть с ним было опасно, но именно эта опасность щекотала ноздри, заставляла сердце биться быстрее, и хотелось снова пройти по краю этой пропасти, сказав ему что-нибудь дерзкое.
...Почему? Это же так… неприлично!
Она оглянулась и добавила с усмешкой:
-Нам нужно торопиться. Овцы сами себя не посчитают, мессир Форстер!
Её утренний страх куда-то ушёл, и ей внезапно захотелось рассмеяться.
...С чего бы это?
Обедать с горцами Габриэль поначалу было неловко. Ей казалось, что она мешает всем, что они молчат, бросая косые взгляды, именно потому, что она здесь. А особенно её присутствие раздражало Ханну. И она не могла понять, почему помощница Форстера, чей авторитет здесь и так неоспорим, старается всеми силами продемонстрировать, что она здесь главная? И подчеркнуть, как мало от их гостьи проку, и вообще, что она - одна сплошная помеха. От такого отношения Габриэль кусок не шёл в горло. Она съела совсем немного, и поблагодарив, встала и пошла разглядывать округу. А Бруно тут же увязался за ней.
Она подошла к краю обрыва, и стала смотреть вниз на отвесные склоны Трезубца. В этом месте трава оказалась уже не такой высокой, а стад было в разы больше. На её вопрос Форстер объяснил, что слишком сочная трава в долинах рек не слишком подходит овцам, да и там гораздо теплее, поэтому летом все стада поднимаются как можно выше в горы, почти к границе снегов.
Вообще за эту короткую поездку она узнала так много нового о разведении овец и жизни в Волхарде, что даже диву давалась, как это всё уместилось у неё в голове.
-Скажите, а почему овцы? – спросила она, когда закончив обед, Форстер подошёл и стал рядом.
-В каком смысле «почему»?
-Вы говорили, что раньше вам принадлежали рудники, - пояснила Габриэль, - так почему вы их вдруг забросили и занялись овцами?
Форстер некоторое время молчал. Стоял, скрестив руки на груди, а потом ответил, негромко и как-то устало:
-Война, синьорина Миранди, - он сделал паузу и продолжил ещё тише, - чтобы работать на рудниках, нужны мужчины. А большинство мужчин либо погибли, либо отправились после восстания в тюрьму или в колонии, на каторжные работы. За шахтами надо следить: если шахта стоит, и никто не откачивает воду, то через месяц, она окажется полностью затоплена. Когда я вернулся из Бурдаса, шахты восстанавливать было просто некому. И на что жить? – он выдернул тонкий колосок из травы и принялся его жевать. - А овцы… Я заприметил эту породу в Талийских горах ещё когда служил – они неприхотливы и их шерсть очень длинная, как раз такая идёт на качественное сукно. Я вспомнил о них, когда понял, что людей у меня – старик Йосты, Ханна, Клара, Ромина, Джида, моя мать и наша кухарка… С шахтами они не справятся, а вот с овцами… Тогда я продал спрятанное матерью фамильное серебро и привёз сюда своё первое стадо. То самое, которое и пасла Ханна. И, как оказалось, нет для этих овец лучшего места. Этот климат и трава превратили их в настоящих гигантов. И что удивительно…
Но Габриэль не слушала про овец. Она почему-то представила пустой Волхард, затопленные шахты, убитых мужчин, казнь старшего Форстера, портрет которого видела в библиотеке, и его мать – мону Джулию, прячущую столовые приборы в лесу…
А в это время их сын воевал за тех, кто всё это сделал…
...Но почему? Как можно после этого верить присяге? Но и как можно было присягнуть? Или как потом со всем этим смириться?
И у неё не укладывалось это в голове.
Но она знала, что Форстер не станет отвечать на её вопрос. Он уже один раз ушёл от ответа, и она понимала, что это тема для него болезненна, но почему-то ей очень хотелось узнать, что же именно с ним произошло.
- … так что, как любят говорить у вас на юге: если судьба подсунула вам лимон – сделайте из него лимончелло. И я решил - это даже хорошо, что после восстания южане вырубили и сожгли здесь почти все леса – стало больше пастбищ.
-Сожгли леса? – переспросила Габриэль, выныривая из своих размышлений войне и вспоминая, что по пути им попадались сожжённые остовы деревьев, но она подумала, что это от удара молнии. – Но… зачем?
-Затем чтобы горным братьям негде было прятаться. Ну и ещё так они боролись с непонятной для них магией гроу.
-Магией? – Габриэль недоверчиво посмотрела на Форстера. - Серьёзно? Вы же не хотите сказать, что кто-то на самом деле поверил в то, что было написано в вашей книжке, и стал поэтому сжигать деревья?
Сказала и осеклась, вспомнив подожжённый дуб на заднем дворе.
...Неужели это правда?
-Вы не верите в магию, синьорина Миранди?
-Разумеется, не верю.
-Разумеется, я так и подумал, - улыбнулся Форстер как-то снисходительно.
-Я верю тому, что вижу, мессир Форстер. А пока всему увиденному здесь я нашла вполне разумное объяснение, - ответила она.