Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий. Страница 41

Искушение плюнуть на всё и бросить игру было велико, но клоун подозревал, что негодяй не солгал и последствия могут быть плачевными для всех; в то время как, продолжая игру, Фокус-покус, во всяком случае, имел хоть какие-то шансы если и не спасти всех и каждого от неминуемой гибели, то, во всяком случае, минимизировать потери настолько, насколько это было бы возможно.

Но вместе с тем перед ним вставала дилемма — кто он такой, чтобы жертвовать кем-то, хоть бы даже и ради спасения остальных? Разумеется, он не мог выиграть партию без необходимости брать и жертвовать фигуры. И если бы он не съедал те шахматы, которые представляли угрозу для безопасности его фигур, в свою очередь, не жертвуя хотя бы пешками для обеспечения лучшего контроля над ситуацией, — мат был бы для него неизбежен. Но одно дело — некие безликие фигуры на доске, и совсем другое — вполне конкретные живые люди, с которыми он долгие годы провёл бок о бок, давая выступления и переезжая из города в город, из страны в страну. Они здоровались с ним, пили с ним чай, разговаривали о погоде, поднимали бокалы на его свадьбе, а теперь — он ложился спать и на следующий день узнавал, что в рядах циркачей становилось на человека меньше, а то и на два. Но если для победы в партии ему придётся пожертвовать ферзём — найдёт ли он в себе силы поставить Марселину под удар ради спасения остальных и победы над чудовищем, которое, в противном случае, будет жить, и дальше преумножая чужое горе? Или откажется от игры, тем самым подписав приговор и ей, и себе, и остальным?

Ему не хотелось об этом думать. Он просто изгонял подобные мысли прочь, хотя они и лезли к нему в голову с удручающей настойчивостью.

Но, как бы то ни было, шансы всё-таки имелись. Чезаре был хорош. Очень хорош. Но он пока так и не смог поставить ему мат за немалое количество ходов, хотя затягивать подобную партию было крайне нежелательно. Фокус-покус раскусил уже несколько хитро сыгранных ловушек, не пойдя на поводу у провокаций. И хотя его противник не зевал и не допускал со своей стороны откровенных промахов, фокусник пару раз вынуждал его совершать последовательность предсказуемых ходов, в результате которых Чезаре терял преимущество на поле и лишался фигур. И это придавало надежду.

Тем не менее, противники, в общем и в целом, держались почти на равных, если не смотреть на незначительное преимущество владельца цирка, и предугадать исход партии заранее было весьма и весьма затруднительно. Особенно — с учётом психологического фактора; ведь если сама дикость ситуации, вынуждавшей клоуна едва ли не проливать слёзы, ощущая на своих плечах непосильное бремя ответственности и чувство вины за чужие судьбы, делала его нервным и дёрганым, заставляя то всерьёз подумывать о суициде, то совершать опасные ошибки на шахматной доске, то Чезаре, заботящийся только о самом себе, не только не переживал от «расходов материала», но даже испытывал из-за этого явное изуверское удовольствие.

Время тянулось, давя на нервы. Лимит на ход в сутки не позволял завершить партию с любым исходом моментально, кроме как сдавшись или нарушив правила. Но из-за обострившейся нервозности — Фокус-покус начал чаще просыпаться, вскрикивая посреди ночи, не успевая совершить ход, из-за чего песка в часах оставалось всё меньше и меньше. Это, в свою очередь, порождало замкнутый круг переживаний и их негативных последствий. Марселина понимала, что вся труппа в этот самый момент находится на взводе, но её огорчало, что муж что-то держит в душе и боится открыться даже ей. С другой стороны, он не мог открыть жуткой правды даже самому близкому для себя созданию, не дав причины повесить на себя клеймо сумасшедшего. И от этого уж точно никому не стало бы легче.

По распоряжению властей, представления пришлось отменить до окончания расследований загадочной серии несчастных случаев, а членам труппы запрещалось покидать территорию цирка. Папарацци не давали бедолагам прохода, требуя от испуганных до смерти артистов интервью. Чезаре практически не покидал своего паучьего логова, а верный слуга — напротив, то и дело носился по каким-то делам, словно неугомонный.

Тем временем игра переходила в эндшпиль, и вскоре всё это мучение должно было так или иначе завершиться. Клоун боялся и в то же время ожидал этого, как тот, кого приговорили к смертной казни, ожидает эшафота, после которого томительное ожидание казни, подчас даже более жуткое, чем сама казнь, прекратится.

Впрочем, шанс, пусть даже зыбкий, призрачный и мизерный, по-прежнему ещё оставался. Но всё-таки Фокус-покус понимал главное: не только события в игре влияют на мир вовне, справедливо и обратное. Следующие ходы были крайне рискованными, и за них отчаянному игроку ещё немало предстояло себя ненавидеть, но он осознавал, что в настоящий момент у него нет права на такую роскошь, как жалость и самокопание. Если получится — это можно будет сделать и потом, а сейчас необходимо во что бы то ни было навязать противнику свой ритм и манеру игры.

Последовательно пожертвовав ладьёй, конём и слоном, клоун сумел-таки взять вражеского ферзя. Вскоре цирк облетела новость, что вечно хмурый и нелюдимый ассистент Чезаре был обнаружен погибшим без всяких видимых причин. И это, пожалуй, была единственная потеря за последняя время, из-за которой никто не стал убиваться и проливать слёзы.

Тем временем, лишившись своего главного помощника, зверь был вынужден высунуть нос из своей норы. Он всё ещё не утратил самообладания, но в нём заметно поубавилось спеси. Помимо прочего, у него ощутимо прибавилось хлопот, поскольку многие из поручений, которые ранее можно было свалить на плечи своего ассистента, он был вынужден совершать собственноручно. В итоге, к моменту начала игры, он появлялся более измотанным и менее внимательным, наконец начав ошибаться. А разовая ошибка не оставалась без последствий, порождая каскад невыгодных ходов и жертв.

Дальнейшее было закономерным, ведь, как известно, даже сохранив лишь короля и ферзя, в отличие от других фигур, можно поставить мат одинокому королю.

Проснувшись так поздно, что можно было сказать, что уже и рано, клоун тихо, стараясь не разбудить, коснулся губами щеки супруги. Та тихо спала и даже не ведала, какой подвиг они только что совершили на пару. Выйдя на воздух и содрогнувшись от предрассветного холода, человек невысокого роста, но высокого мужества решительным шагом направился в сторону жилища своего врага. Дверь, как ни странно, оказалась распахнута, а на спартанской кровати, в окружении засушенных голов и прочей гадости, находилась омерзительная мумия, которой, судя по виду, было уже далеко не одно столетие. Пройдя к столу, на котором поблескивал, отражая робко наметившийся свет, золотой ферзь, Фокус-покус сбил его пальцем, устало произнеся:

— Шах, и мат.

Сначала фигура упала со стола, а затем, рухнув на пол, прокатилась ещё немного, скрывшись под кроватью. Побредя обратно, победитель вернулся в оставленную кровать и, нежно обняв Марселину, провалился в сладкое забытье. Впервые за долгое время ему спалось спокойно.

Оборотень

Всё началось с того рокового дня, как его укусил человек. Ну, как «человек» — оборотень. До этого он только слышал о таких от волков из других стай. Да ещё пару раз нюхал их пометки. Но эта встреча запомнилась ему навсегда, став судьбоносной.

Раньше он был самым обычным волком, какие всегда водились в окрестных лесах в изобилии. Родился слепым волчонком в логове, ранее служившем домом одному барсуку. Прозрел через две недели. Сначала кушал то, что ему отрыгивали, потом — начал грызть добычу, которую приносили. Слушался старших. Матерел. Бегал в стае. Выл на луну. Ухаживал за волчицей. Охотился. Присматривал за общим потомством. Словом, всё как у зверей. Было. Пока не наткнулся на этого ненормального.