Кола - Поляков Борис. Страница 81

Это было уже хорошо. Это была надежда. Сюда можно вернуться. Сулль покивал головой:

– Спасибо.

– И при случае так делай: забирай всех и иди сюда. Места хватит у нас.

Сулль улыбнулся грустно.

– Нет. Я говорил сегодня Андрей: родитель не выбирают. Там родные, там жизнь. И земля для меня там.

— Эко ты, земля для тебя.

– Так есть. Вам земля тут. Мой земля там. Я хотел бы помирать там. Или в море. Я много ходил по морям.

– За товаром, Иваныч, я думаю, сам придешь. Надо будет – возьмешь Афанасия. Или меня. А, не дай господь, что случится... Пусть твои хоть когда приходят. Как тебе самому сделаем.

– Спасибо, – покивал опять Сулль. – Если не будет до осени, надо товар продать. На деньги в Вадсё бывать. Голод уже пройдет. Узнать можно, спрашивать.

Сулль поднялся из-за стола. Все встали, помолились на образа. Анна Васильевна подошла к нему, осенила крестом наклоненную голову, поцеловала. У Нюшки в глазах как будто стояли слезы. Сулль близко ей в лицо глянул.

– Городничий ходить не надо. Ты поверь Сулль.

– Я подумаю, Сулль Иваныч, подумаю.

– Нюша, девонька, корзину с подорожниками давай.

Все одевались. Нюшка внесла приготовленную корзину с рыбными пирогами, флягой водки, чистым вышитым полотенцем.

– Что вы! Зачем?

– Не осуди нас, – сказала Анна Васильевна. – Такой обычай. Уезжают с гостинцами.

Все, одетые уже, на миг сели кто где стоял, смолкли.

– В добрый час, с богом, – Анна Васильевна встала.

Никита зажег фонарь. В сенях Афанасий заворачивал в просмоленную парусину мешок с мукой. Кинул себе на плечо, понес в сани.

– Что это есть?

– Мука.

– Мука?

– Возьмешь с собой.

Это кстати было, мука. Сулль думал об этом раньше.

– Я могу платить за мука.

– Вернешься и разберемся, – сказал Афанасий.

Они увязали все на санях, лопарь, Никита и Афанасий. Сулль смотрел. Все идет правильно. Раскаяния в совершенном не было. Он был рад, что все уже позади, что он едет. Обнялся с Никитой и Афанасием. Анна Васильевна мелко крестила его.

– Храни же тебя господь! Храни тебя.

Все стало простым. Впереди знакомая Суллю дорога. Он прошел по ней не один раз. Впереди все было ясным. Каждый должен ходить по своей дороге. А в Коле было для Сулля много. Хорошее и плохое. Два года жизни. И Сулль рад, что она была. Есть что помнить. Он сел на сани.

– Я не прощайся, Анна Васильевна, Никита, Афанасий, ты, Нюша. Я буду не забывай вас. Сулль рад, что ему есть хороший память. Я не прощайся...

Поздно ночью Шешелов кончил диктовать письмо. Ушел учитель. А он еще долго сидел в кресле, глубоко осев, вытянув ноги, курил и смотрел, как горели свечи. Было угарно, накурено, пахло воском. Начинала болеть голова. Хорошо бы пойти теперь погулять и подумать еще о письме. Может, что-то он упустил, написал лишнее? Ох, как надо бы с губернатором осторожнее...

Шешелов сел прямее, протянул руку, устало взял со стола исписанные листы, не спеша стал читать.

Его Превосходительству господину Архангельскому военному губернатору управляющему и гражданской частью

Кольского городничего

РАПОРТ

Имею честь представить в благоусмотрение Вашего Превосходительства, что по настоящим военным обстоятельствам, если неприятель вознамерится направить часть своего флота к северным берегам России, то в этом случае и город Кола, как был уже посещаемый в 1809 году 11 и 12 мая иноземными крейсерами, в числе сорока человек, наведшими для жителей значительные убытки, а для некоторых совершенное разорение, может также не ускользнуть из его внимания легкостью взятия и к распространению в Европе эха победы...

Шешелов удовлетворенно поворочался в кресле. Про эхо складно тут получилось. Как советовал благочинный. Не война грозит Коле, а России грозит распространение в Европе эха победы над Колой... И в этом нет лжи. Коль неприятель возьмет Колу, эхо победы вправду покатится по Европе. И для русских сердец там, на юге, это будет... Да и Кола. Кто, когда ее возвращать станет?

...Для достижения этой цели неприятелю, в настоящее время по беззащитному положению Колы, не предстоит никакой трудности, ибо к сопротивлению ни оружия, ни войска, кроме местной инвалидной команды в самом малом числе при одних ружьях, из коих к цельной стрельбе могут быть годными только сорок при самом незначительном количестве боевых патронов. Пушек вовсе не имеется...

То, что в крепости не было ни одной пушки, Шешелову казалось особенно обидным и несуразным. Крепость на окраине государства – и совсем безоружная. Еще как приехал в Колу, он услышал: это при Павле I разоружили город. Полсотни пушек увезли на Соловки.

...Вследствие чего приемлю смелость доложить Вашему Превосходительству, что если б было оружие и воинская сила, по крайней мере рота егерей и восемь орудий с присоединением к ним хоть по десяти человек с каждого погоста лопарей Кольского уезда, отличающихся чрезвычайной меткостью в стрельбе из винтовок и могущими с наилучшим успехом при знании ими местности наблюдать за появлением неприятеля, благовременно извещать о нем и неприметно вредить ему из-за леса и камней. И при этих условиях, устроив батареи на Кольской губе в мысах: Дровяном и Елове, также на оконечности Монастырского острова, где в тесном проходе для плавания всегда бывает сильное действие воды, особенно во время прилива и отлива, и на оконечности городской земли, близ соляного магазина, то при этих предосторожностях город был бы безопасен.

Со всех сих упомянутых по предположению батарей можно смертельно действовать на неприятеля при проходе его, не только из орудий, но и из ружей. В случае его высадки на берег по местоположению ретирада не сопряжена с опасностью.

По частным слухам, едва ли сии опасения не должны оправдаться и в том отношении, что в норвежских владениях: в местечке Вадсё, или Вассин, и Вардгоусе долженствует быть крайний недостаток хлеба, угрожающий им якобы голодом, и поэтому самые соседние иностранцы при стеснении трудных обстоятельств кажется вынуждены будут по затруднительности подвоза к ним хлеба решиться на действия по указанию гибельных обстоятельств на разбои и грабежи...

Герасимов, ох, не прав. Не поэтому Сулль пришел, что промыслом связан с Колой, нет! Конечно, связано это с его поступком, но не в нем стержень. Чтобы решиться на такой шаг, надо не просто быть мужественным. Этого мало. Пожалуй, тут больше себя надо любить свою землю, свой народ. И уметь понять, что голод пройдет, а память о слабости будет жить долго, тесня и тревожа совесть... Поднять на себя такую ношу. Как-то теперь ему там, дома? Жив ли еще? И, пожалуй, ему земляки не простят.

Правда, и в Колу пойти с грабежом они теперь не вдруг-то решатся, знают – не хлеб-соль их тут ждет. Но Сулль... Жаль, если свидеться не придется на этом свете.

...Попечительность отвратить опасности вверенного мне города внушает мне донести о сем благовременно Вашему Превосходительству тем более, что с 20-х чисел апреля и до половины июня месяца ежегодно по распутице пресекается г. Колы почтовое сообщение, – за сим будущие военные действия совершенно неизвестны...

Шешелов прервал чтение. Пока говорил о письме он со стариками, даже пока диктовал его, все не виделось таким сумрачным. Но теперь один, ночью, вдруг яснее, чем когда-либо, понял тяжесть положения. Если Архангельск не вышлет помощи, город будет обречен. Придет враг – хоть надорвись в крике, никто не поможет. Лишь на себя у колян надежда. А что они могут, в такой дали от отечества? Для защиты лишь сорок ружей да никудышная команда из инвалидных...