Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 60

В ней было столько жизни и мудрости, столько таинственно-завораживающего и в тоже время умиротворяющего сияния, что она не могла быть обычным человеком. Люблю ли я её? Да, думаю, да. Разве можно не любить звезду во спасенье?..

— Настоящая топорная работа, — иронично шутя, подвел я итог сегодняшнему дню. — Ну, ничего… завтра вернуть, вот тут и тут подравняю, тогда должны плотно лечь. Будет у моей нимфы нормальный дом.

Мягкая сочная трава и влажный болотистый мох заглушали топот лошадиных копыт. Проделав не такой уж большой путь, всадники бесшумно приближались к намеченной цели. Впереди ехал вожак, острым взором улавливая малейшие движения девственного леса. Птицы умолкли, звери притихли, а разгулявшийся ветер прекратил рвать листву, ибо всё, что шевелится и дышит, чувствовало: разыскивающий сына вожак требует тишины.

Лес с готовностью расступился, и разорённая, выжженная поляна, над которой совсем недавно звенел девичий смех, предстала перед путниками. Всё здесь оставалось таким, как помнили повидавшие тысячи и тысячи смертей глаза Далласа. И пусть участь остывших тел двуногих демона оставляла равнодушным, непогребённые останки отдавшего жизнь во имя жизни своей госпожи волка, такого же хищника, как и он сам, укором бередили душу.

— Фиен, я бы хотел похоронить его, — испытывая угрызения совести, прервал Даллас молчание.

Мактавеш метнул на соплеменника предостерегающий взгляд, приподнялся в стременах, сильные, тренированные руки с узловатыми венами и загрубевшими пальцами крепко удерживали поводья. Он внимательно осмотрел поляну, втянул пропитанный гарью запах леса, ноздри его затрепетали, а изумрудные, вечно насмешливые глаза на миг прикрылись, обостряя обоняние хищника. Наконец, не проронив ни звука, предводитель тёмных медленно въехал на прогалину. Возле одного из тел погибших по воле всадника тьмы конь остановился. Демон вперил немигающий взгляд в разодранную зверем человеческую плоть:

— Мир смертных не нужно завоёвывать. Наступит время, они сами уничтожат себя.

Передним копытом выбивая золу из-под ног, чёрный как преисподняя конь громко фыркнул и тряхнул огромной головой.

— Знаю, Сумрак, знаю, что согласен со мной, — Мактавеш успокаивающе похлопал верного друга по шее и тяжёлым взором посмотрел в остекленевшие глаза оскалившегося волка, голова которого символом человеческого зверства до сих пор короновала шест:

— Это он их… — скорее утверждением, нежели вопросом прозвучали слова предводителя стаи. — Хорошая смерть, достойная.

— Фиен, разреши, похороню! Что ж зверю гнить-то воронью на съеденье? — Даллас спешился и, вытащив из торбы припасённую материю, направился к шесту, но властный голос Мактавеша его остановил:

— Не смей!

— Вожак, я девчонке слово давал.

— Ей уже ни к чему твоё слово. Мертва она…

Слова вожака обожгли сердце воина упрямым сопротивлением, но самым паршивым было то, Даллас знал, что Фиен говорит правду. Он горестно покачал головой:

— Иногда, мой господин, я думаю, мне очень повезло не родиться инкубом. Давно ты знал, что смертная не жилец?

— Как только ты её принёс, — Мактавеш коротко повёл плечом, точно извиняясь перед собратом, перебросил ногу через спину коня и спустился на землю. — В ней жизни оставалось суток на двое, не больше. Уверен, что гонец из Килхурна скоро будет здесь.

— Значит мы, получается, сбежали…

— Даллас, лучше заткнись! — взревел вожак, но гнев на лице очень скоро сменился досадной виной, которая никак не вязалась с суровым обликом предводителя стаи демонов. Он стиснул зубы, желваки заходили на щеках. Отчаянным жестом Мактавеш запустил пятерню в волосы.

— Чёрт, ни хера от себя не сбежишь! Паршиво мне, понимаешь? Паршиво видеть боль в её глазах, а избавить как, оградить от всего этого дерьма, ни хрена не знаю. Это мы нажрёмся, морды друг другу начистим — глядишь, отпустит, а она в себе держит. Алистар ещё этот… Ну, сволочь! Какого дьявола про отца её рассказал?! Она винить себя будет.

— Ну, положим, ушастого тоже можно понять. Принципиальный он, от обещаний своих не отступится. Советник через время волю короля своего до дочери нёс. Что ж ты хочешь?

— Что хочу?! — инкуб полоснул друга вспыхнувшими изумрудами. — Хочу того же, что и ты для своей Гретхен. Улыбку её хочу, смех хочу её слышать, а в глазах — не дерьмовую тревогу, а удовольствие и обожание. Разве это так много?

— Нет, не много, мой господин, совсем не много. И это нормально для любого уважающего себя самца… — согласился Даллас. — Но ты забываешь, женщина твоя воин. Сильный воин, намного сильнее многих мужиков. И сила эта её не в крепких мышцах, а в несломленном духе и в тебе, Фиен.

— Не забываю, но сильной будет, когда пекло меня поглотит. Пока я здесь, силы свои пусть для меня одного прибережёт. — Завидев среди пепелища обгорелое тело, Мактавеш направился к нему и с презрением пнул мыском сапога останки. — Самец в ответе за свою самку. По этой же причине зверя захоронит мой сын.

Даллас промолчал. Он понял вожака. Пусть считал, что это излишне жестоко, уж кто-кто, а Мактавеш умел быть жестоким, но Даллас понял и не смел не согласиться.

Предводитель ошибся буквально на пару часов. Гонец появился с вечерним туманом. Вестник опустился на одно колено и низко склонил голову перед всесильным своим вождём. Сердце его трепетало в груди, как пойманная канарейка, а язык прилип к нёбу, сковывая речь, ибо пред тяжёлым взором Мактавеша немели даже самые отчаянные.

— Меня прислала госпожа.

— Ну?

— Предводитель, душа ведьмы перешла в мир теней, и госпожа просит поторопиться с поисками сына, чтобы он успел проститься с её бренным телом.

Видно было, как напряглась спина гонца, а голова склонилась ещё ниже, едва ли не до земли, что непосвящённому со стороны показалось бы раболепием, но это было далеко не так. Во всей вселенной нет и не будет бесстрашней и преданней своему вожаку воинов, чем демоны Каледонии, и вестник, как мог, выражал свою дань безграничного уважения и солидарность в скорби.

— Я всё же уповал на чудо, — признаваясь, пробормотал Даллас. — Теперь жди беды. Фиен, может оно и к лучшему, что парень не знает? Ни к чему ему видеть покалеченное тело девчонки.

Фиен молчал. Нетерпеливо поглядывая на окруживший поляну лесной массив, он будто что-то выжидал. Наконец, губы его дрогнули в странной и даже злобной усмешке, инкуб громко крикнул:

— Не стой перед пропастью, Квинт! Решайся дать волю ярости, и вместе мы отправимся за отмщением, или ты мне не сын! Тогда пусть чёрная бездна поглотит твою никчёмную душу.

Последние слова были лишними, и Мактавеш это знал. Он бы первым вцепился в глотку любому, кто посмеет обвинить его сына в трусости и тщедушии. Но сейчас, ощущая на себе враждебный взгляд сокрытого лесом легионера, вожак намеренно бросал ему вызов.

— Я знаю, ты здесь! — Фиен закрутил головой, пытаясь высмотреть Квинта, — Выходи!

Раскалённым шквалом невыкричанное отчаяние, сдавливая грудь, безжалостно раздирало сердце стоящего в ступоре Квинта. Он не мог вздохнуть, пошевелиться, не чувствовал боль, пронзившую его сильное тело. На какое-то время оно перестало ему служить, будто стало добычей голодных падальщиков, вонзающихся свои уродливые клювы в смертельно раненного зверя, вырывая с кусками окровавленной плоти остатки угасающей его жизни. Смерть одного ради жизней многих… Неужели он такая же жертва?

Легионер заглядывал внутрь себя и видел налитые кровью глаза обезумевшего от горя зверя. В них было заключено то абсолютное зло, от которого оберегала его ведьма и собственная мать. Только теперь это пекло молодого демэльфа не останавливало. Наоборот, оно казалось благом. Ад притягивал, обещая в ярости опустошающее забвение от отчаяния в обмен на свободу зверя и подчинение собственной тёмной сути.

Зелёные потухшие глаза болью ласкали сожжённую хижину, натыкались на голову Севера и враждебно останавливались на вожаке каледонского клана. Как же он ненавидел их всех поголовно! Всех, до единого! За то, что живы, находятся здесь, грязными сапогами кощунственно топчут превратившееся в прах его прошлое, а Алекса мертва.