До неба трава (СИ) - Шишкин Артемий. Страница 33

  Они ещё посидели и помолчали, каждый, думая и вспоминая о своём.

  - А кем оборачиваются колдуны да волхвы, ежели ступят под Закров? - нарушил молчание Светобор.

  - А вот то неведомо. Коли ты о колдуне своём, то в гада какого превратится. Это завсегда так, - как зловред какой, то и гадом станет. Ну, а крыла али когти срастут у него, - так сие никому не дано знать. Пролетит рядом мушка, когда черту заповедную преступит - крыла вылезут, пробежит мураш - мурашом станет.

  Старик замолчал, но почудилось Светобору, что прислушивается волхв, принюхивается и напрягает то его чутьё, что и прославляет его волховье племя.

   - Но чую я его. - Как-то насторожённо и мрачно прошептал он. - Чую, под Закровом новую, могущественную, но злобную и от того чёрную силу. Словно бы тень на земле от занесённой косы. И ведать, значимый, ой какой значимый след после себя она оставит...

  - А ежели друг верный да человек добрый? Кем тогда? - воевода опустил голову. - Ежели чудодара малость имеет?

  - Ну, ежели дар малый да человек добрый... - Светобор почувствовал, как хозяин смотрит на него и улыбается. - То ничего душе такого человека не сдеется. Стеряет частичку человека, да самую малость. Но что тело... Самое главное - душу не стерять! Да не сменять человечью совесть на звериную.

  - Так ты же вроде как волхв? - хитро улыбнулся в усы Светобор.

  - Нет у меня ни крыл, ни копыт, ни чешуи. - в ответ усмехнулся хозяин заимки. - Но имея дар и преступив черту заповедную, и я утратил свою часть человеческого. Да только не внешний облик важен под Закровом. Важно лишь то, какой ты в душе и сердце. Потому как ежели с Родом в душе, да с совестью в сердце живёшь - никакая ворожьба тебе не страшна. Никакая судьба не сломает тебя. Поелику под Закровом в судьбу не верят... а творят сами.

  - Ну а коли зверь какой пробежит подле? - спросил воевода, вновь задумавшись над такими превращениями.

  - Людей-зверей не встречал, - пожал плечами Свитовинг. - Может, и нет таковых. Но вот зверья подобного вашим, прежним, да только видом несколько иным, да с разумом человеческим - таких хватает. Видимо, я так мыслю, что коли человек с животным черту пересекает, то разумом человек с животным делится. Одаривает человек умом животное. А вообще, по-разному бывает...

  - Да как тогда узнать-то, человек он али зверь?

  - А по повадкам его и узнаешь. Здесь, под Закровом, если кто себя человеком называет, то не значит, что он душу имеет. А кто, бывалоче, и выглядит как зверь какой, но внутри человеком себя ощущает. Облик человеческий не всегда душу имеет, а звериный может и душу великую иметь.

  - Ровно как у нас в миру. - Светобор печально усмехнулся, вспомнив свою жизнь. - Вроде человек видом лепый, а внутри - хищник кровожадный.

  Свитовинг поднялся и потянулся.

  - Ступай. Ступай почивать, воевода. - Он ободряюще похлопал Светобора по крутому плечу. - Утро завсегда вечера мудренее будет.

  Он скрылся в темноте, и вскоре послышался тихий скрип двери. Светобор вновь поднял голову и посмотрел на сохатого. Тот стоял на прежнем месте. Строгий, но добрый и мудрый. Воевода поднял руку и коснулся мохнатой шеи телёнка. Человек почувствовал тепло небесного зверя. Старый воин гладил эту шею, и ему передавались его спокойствие, и уверенность его матери. Воевода поднялся и, прошептав слова благодарности Роду и сохатым, отправился на боковую...

  Летающая тварь настойчиво преследовала Гудима Шелеста, вот уже который раз напускаясь на него, и заставляя низко пригибаться к земле. И вот, наконец, она набралась наглости, или смелости, и села прямиком на голову разведчику. Тяжести Гудим не почувствовал, но лёгкое касание чего-то крохотного кожи человека возымело больше действия, нежели чем предшествующее гудение. Гудим открыл глаза и прогнал небольшую, но назойливую осу. Он обнаружил себя в маленькой комнате с единственным окном, в котором виднелись вершины чудных и неведомых растений. Гудим вспомнил все вчерашние происшествия и попытался сесть на постели. У него это получилось с заметным трудом и напряжением сил. Однако немного посидев, он почувствовал себя гораздо лучше. Вознамерившись подняться с одра сего, он оглядел помещение.

  Длинное и широкое ложе располагалось у стены, противоположной окну, и было застлано не новыми, но свежими и чистыми покрывалами. В изголовье стоял небольшой стол со свечой в глиняной подставке, изображающей полураспустившийся цветок. Дальше по стене была дверь. Другая дверь - побольше - находилась прямо напротив. Под окном стоял сундук с запертой на замок крышкой. На сундуке Шелест увидел свою одежду, а под лавкой - сапоги. Облачившись, он также обнаружил, что дверь поменьше заперта изнутри, а большая открыта и выходит на задний двор. На дворе, как и в мире, было позднее утро, и начинался чудесный день конца серпеня. Задний двор оказался пуст, и Гудим, обойдя избу, увидел большой навес с сеном и воеводу, дремавшего в тени, сидя на колоде. Подле него стояла большая корзина с обрезью зелени, а на столе неподалёку - глубокий железный котёл, полный свежих и чищеных белых побегов толщиной с девичье запястье. От звука шагов Светобор проснулся. Он встал и, положив на стол нож, который до сих пор держал в руках, подошёл к разведчику.

  - Жив, Гудим! - обрадовано заулыбался он. - Всё, как волхв молвил.

  Пришёл Шибан с топором за поясом и с большой охапкой сухих травин. Он свалил их у печи, что стояла на улице, и тоже принялся, улыбаясь, хлопать друга по плечам. Поговорить толком им не дал Свитовинг. Он принёс два ведра и протянул их Шибану с поручением натаскать воды в баню. Затем дал большую суму с травами и две малые вязки Гудиму с наказом: одну пить, а другую жевать. Несколько щепотей иных трав из сумы пошли в котёл с резаным растением. Посолив напоследок, волхв наказал воеводе топить летнюю печь, а сам же, дав Гудиму ещё пару советов, ушёл в избу.

  Гудим лежал в тени навеса на сене, слушал пение птиц в травяном лесу и рассказы Светобора, и подошедшего от коней Смеяна. Воевода повторил всё, что поведал им вчера волхв, и о том, что на заре они учинили Первуше знатную краду на небольшом кладбище Свитовинга, на коем-то и было всего три могилы неизвестных людей, также пришедших из Закрова, и попавших либо на стрелу восинам, либо на меч бандитам. Первушу, как воя и дружинника княжьего, положили в простой срачице и портах на высокое ложе из поленьев, выкопали под ним глубокую яму и предали священному огню. Затем, как обрушилось величественное погребальное возвышение, в яме на пепел сложили в фигуру человеческую весь скарб павшего воина. Однако, по походному уставу, весь доспех и всё оружие, которое было при нём в бою, было взято с собой.

  Гудим сильно сокрушался об этом могучем, смелом воине, добром и простоватом человеке. Но более всего его поразила жуткая быль о неведомых Крисях, об их чудовищном ритуале, о Закрове и его создателе, что никак не вязалось с этим дивным и интересным новым миром. Окружавшие травяные заросли манили и дюже интересовали молодого разведчика. Если бы не надоедливая боль в ране, мешавшая движению, он бы давно принялся исследовать ближайшие кусты и травины. Собственно, из-за этих природных, переданных ему при рождении от деда, тяги и таланта к исследованию, познанию и умному смеканию, да запоминанию всего разузнанного, и принял его воевода разведчиком в свою дружину.

  Яркий и светлый день, пение птиц и мерный, убаюкивающий шелест леса сильно смягчили и высветлили ночную историю волхва. Даже возившийся у печи воевода, смотрел на сложившуюся ситуацию более оптимистично и уверенно: - "Ведь не тотчас же куколица крисидская рождается... ведь и ей тоже время потребно". - Так думал воевода, принимая во внимание самый худший из возможных вариантов. - "А коли так, то и у княжны, и у дружины есть время".

  К полудню пришли Горазд и Раска. С самого утра волхв отправил их на охоту и дал строгие наказания, что делать, а чего избегать. Используя первые в этом новом мире данные им советы, охотники принесли двух жирных зайцев, большого тетерева и невообразимое количество рассказов, наблюдений и впечатлений. При этом не обошлось и без происшествий. На Горазда напала какая-то птица, как ему показалось, с руками и ногами и разодрала на нём одежду. А Раска упал и выкупался в какой-то жиже, и теперь от него жутко пахло за версту, а сам он был весь зелёный. Именно это последнее происшествие и не дало охотникам добыть нечто более крупное. Но и всё принесённое пошло в дело. Свитовинг приказал заливать водой и ставить на огонь котёл, свежевать зайцев и бросать их туда же. Тетерева он забрал с собой в избу, чтоб приготовить бульон Волену. У летней печи остался кашеварить Гудим, когда вся остальная дружина отправилась в баню. Он успел уже и сходить на кладбище к могиле Первуши, и дотушить вкусно и ароматно пахнувшее варево, когда намытые и напаренные вои, наконец, вышли из бани. Чистые и довольные, в одних портах, они подхватили у Гудима большую ложку и принялись доваривать. Гудима же повёл в баню Свитовинг. Там он обработал его раны, промыл их резко пахнущим отваром и попарил чудным, собранным из разнотравья веником.