Импульс (СИ) - "Inside". Страница 110

Требуется еще двадцать минут, чтобы подобрать для конструкции из человека, трубок, проводов и стерильных простыней правильное положение, в котором руки и ноги не пережимались бы. Кларк закатывает глаза: она ненавидит отставать от графика.

— Надеюсь, дело пойдет быстрее, когда мы срежем эту дрянь. — Гилмор выводит все изображения на экраны.

— Скрести пальцы. — Кларк позволяет Эмили зафиксировать на себе оптику. — В прошлый раз мы возились почти три с половиной часа.

— В прошлый раз и прогнозы были неблагоприятные. — Райли прижимается к окулярам микроскопа. — Свет.

Вспыхивают ксеноновые лампы, освещая операционное пространство. Кларк лишь пожимает плечами, регулирует главную камеру, придирчиво ставит максимальное увеличение и наконец кивает.

— Мы готовы начинать.

У медсестры пересыхает горло.

На гладко выбритом черепе пациента Райли аккуратно делает разрез, снимает верхний слой кожи. Эмили нажимает на педаль дренажного устройства, осторожно обводит рану по краям, собирает кровь и потихоньку успокаивается. Трепанация уже стала рутинной, совсем привычной: ткани отходят без лишних движений, расширитель ставится в открытую рану, зажимами закрепляются мягкие мозговые оболочки. Кларк почти не участвует, все еще возится с главным окуляром «Лейки», фыркает что-то себе под нос и на Эмили не обращает никакого внимания.

Вся сложность работы медсестры в одни руки состоит только в том, что каждый инструмент нужно вовремя подать, а старый — вовремя забрать. Если нужно поменять сверло, насадку или резку, у нее есть всего несколько секунд на правильный подбор. И при этом Гилмор, полностью погруженный в работу, почти не разговаривает с ней!..

Только когда Райли делает вспомогательные отверстия — пять ровных круглых дырок в черепе — и поддевает кость, Лорейн наконец берет в руки сине-желтый «Микрон».

Запах жженой плоти ударяет в нос так резко, что у Эмили — уже в который раз — начинают слезиться глаза.

— У Хармона в субботу экзамен. — Кларк быстро запаивает кровоточащие сосуды.

— Знаю. — Гилмор отдает Эмили фрагмент черепа. — Думаешь, справится?

— Нет, — внезапно говорит Лорейн. — Он не готов.

— Брось. Серьезно?

— Абсолютно. — Она передает Эмили «Микрон» для смены насадки. — На семерку… Ага… Так вот, — она возвращается к сосудам, — я бы подержала его еще годик около себя. Но время не терпит.

— Годик? — Хирург отрывается от «Лейки» и пристально смотрит на Лорейн. — Серьезно? Год? Сколько он здесь работает, лет шесть?

— Восемь, если не ошибаюсь. — «Микрон» отправляется обратно на станцию, сменяясь нейрошпателями. — Сейчас я разберусь с мозгом, и нужен будет ток. Хотя я бы вообще поставила там скобы. — Кларк хмурится. — Может, и правда, с двух сторон… Смотри, как хорошо будет. И снимем тогда куском.

Эмили роется в голове, перелистывает страницы. Где-то это было, да, она уверена. Кажется, вчера или позавчера она читала целый раздел, посвященный гемангиобластомам. В мозгу щелкает: единственная опухоль, которую нужно удалять целиком, чтобы не вызвать сильное кровотечение. Поэтому Кларк и предлагает зажимы, чтобы одним движением отсечь зараженную часть от здоровой.

Нейрошпатели похожи на ложечки для мороженого — тонкие полосочки гибкой стали с закругленными концами. Кларк постепенно, медленно-медленно, приподнимает желтый, с белыми прожилками мозг, создавая своего рода канал между ним и опухолью.

Эмили перестает дышать.

— Восемь лет — немалый срок, — запоздало говорит Гилмор, не сводящий глаз с экрана. — Он не заслуживает стоять на месте. Ты так не думаешь?

— Хармон что, наука? Постоянно должен двигаться вперед? — возражает Кларк. — У него слишком мягкое сердце и горячая голова. Как лектор или исследователь он отличный специалист, но поставь его на место Дилана или себя — и я получу комок переживаний и нервов.

— Ты считаешь его плохим человеком только потому, что он восприимчивый?

— Я не говорила «плохой человек». Я сказала «переживающий». Сентиментальные доктора никому не нужны. Они вышли из моды еще до инквизиции.

— Ты не объективна, — мягко упрекает ее Райли. — Хармон сам по себе…

— Он такой ребенок! — Кларк продолжает работу с мозгом. — Посмотри на него. Куда ему в анестезисты? Я вижу в нем педиатра.

— Ты во всех добрых людях видишь педиатров.

— Потому что в педиатрии все неженки!

— А в кардиологии и нейрологии, значит, циники и моральные уроды? — Гилмор хмыкает.

— И снова: я такого не говорила, — повторяет Кларк. — Я лишь хочу до тебя донести, что если ты проникаешься к каждому пациенту, находишь с ним контакт и общий язык, то тебе все труднее и труднее становится его оперировать. И однажды утром, накануне операции, ты входишь в палату и понимаешь, что не просто делаешь свою работу. Ты берешь на себя ответственность за жизнь уже знакомого тебе человека. Это определенный фактор риска.

— Как Нил?

— Как Нил, — вздыхает Лорейн. — Дайте мне… что-нибудь.

Эмили послушно снова протягивает ей «Микрон» — зеленый экран прибора показывает нужные значения, состоящие из единиц и нулей, пластиковая педаль на полу чуть вибрирует, когда аппарат выходит из ждущего режима.

— Жаль, что у тебя с ним не сложилось, — говорит Гилмор. — Он был бы отличной партией. Куда лучше Эндрю.

Инструмент в ее руках не дрожит.

Даже не вздрагивает.

Только пальцы обхватывают ручку крепче, и брови сдвигаются к переносице.

— Да. — Кларк нажимает на педаль. — Отличной партией, — эхом повторяет.

— Знаешь, — Райли отрывается от окуляров, — я бы все-таки поставил на Хармона.

— Что?

— Я бы поспорил, что он сдаст. Я в него верю.

— Твоя вера слепа, — кривится нейрохирург. — Начинаю перекрывать сосуды.

Их так много, что они похожи на гроздья нераскрывшихся соцветий. Темные, почти черно-белые, они моментально теряют своего донора — опухоль — и опадают, скукоживаются, скручиваются.

В полной тишине, без каких-либо переговоров или команд, Кларк в течение часа отделяет мешок с новообразованием внутри от мозга. Эмили наблюдает за настоящей ювелирной работой: какими бы крохотными ветки-сосуды ни были, повреждение и разрыв одного может привести к настоящему потопу.

И от этого у Эмили низ живота сводит какой-то странной горячей волной, потому что вот такую Кларк — полностью сосредоточенную, отрешенную от всего мира, уверенно двигающуюся вокруг бластомы — можно увидеть только здесь.

Наконец Кларк передает медсестре аппарат, снимает ногу с педали и коротко выдыхает. Эмили видит на экране опухолевый узел — плотный, наполненный желто-черными кусками шар едва держится на остатках тканей. С помощью прибора, похожего на крохотные кусачки, Кларк аккуратно отсекает последние нити, и импровизированный мяч сам собой проваливается в ее щипцы.

Медсестра едва успевает подставить кюветку, чтобы принять ненужный отросток.

Операция проходит с минимальными потерями крови — кажется, Эмили ставила дренаж только в самом начале, поэтому гемостаз проходит быстро: она подает Райли зажим с крохотными саморассывающимися пластинами на конце, и процесс полным ходом движется к концу.

Кларк смотрит на их работу пару минут, а потом все так же молча встает, бросает инструмент в кюветку и уверенными шагами направляется к выходу. Ее работа закончена.

Эмили наблюдает, как хирург делает шов за швом, осторожно ставит на место череп, соединяет заплатками поврежденные оболочки. Райли расслабленно насвистывает какую-то песенку себе под нос, анестезиологи суетятся у мониторов, Эмили не меняет кюветку, зная, что осталось меньше пяти минут.

Когда Райли заканчивает, пациента выводят из наркоза сразу в операционной — проверяют, не повреждены ли критические зоны мозга. Мужчина смотрит на мир невидящими глазами, а потом его сухие губы растягиваются в улыбке, и он вполне спокойно и осознанно отвечает на классические вопросы и просьбы.

— Молодец, Джонсон. — Гилмор выключает «Лейку». — Неплохо для первого раза.