Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович. Страница 97

— Да. Ты говорил об этом, — кивнул Фергус. — У каждого своя история, но я не понимаю какое отношение…

— Значит ты и впрямь дурак, — отрезал Румбольд, поднимаясь со скамьи. — Отец умер спустя два дня от заражения, а я пошел наниматься в ополчение, к тому, кто честно исполнил свой долг. С тех пор я сам по себе. У меня ничего не осталось, только это сюрко, меч и койка в казарме. — Тут сержант наклонился и прошептал: — Запомни, Фергус. Я охраняю этот город не ради одобрения Вульфгарда, не ради того, чтобы произвести на тебя впечатление, не ради золота и не потому, что это самый легкий путь для новичков. Я делаю это ради них.

Румбольд слепо указал в сторону ближайшего дома, из окон которого доносились голоса.

— Ради людей, благодаря которым смог остаться здесь. Ради тех, кто не увидел во мне вора после преступления отца.

— Мы отошли от темы, — рассеянно пробубнил Фергус, понимая, что вконец запутался.

— Мы подошли ближе некуда. Воровство — худшее, что случалось с Готфордом за последние сто лет. Даже бандитов можно понять. Они выживают в глуши, но воры — это жалкие лентяи, которые не хотят работать и портят жизнь честным горожанам.

Фергус помрачнел, догадавшись, куда ведет товарищ по оружию. Румбольд тем временем, словно рыцарь положил два пальца на рукоять меча и выпрямился, собираясь следовать дальше.

— Всегда помни собственные слова, Фергус. Доносчиков никто не любит, — и, повернувшись, шепотом добавил: — Вульфгард не узнает, с кем ты шепчешься. Только не от меня. Я буду выполнять свой долг, но тебе лучше поостеречься. Вдруг кто-нибудь еще заметит, что ты постоянно шастаешь в подвал самой поганой гостиницы Готфорда.

Ополченец удалился с высоко поднятой головой, оставив его в тени у фонтана. Фергус на прощанье только рукой махнул. Румбольд не умел писать, но приговор себе все-таки составил. С этих пор судьба гордого стража была предрешена.

3-й месяц весны, 23 день, Каденциум — III

С первыми лучами солнца на серпантинной дорожке среди скал появились две фигуры. Оба путника были одеты в простую одежду, но чистота ткани и качество покроя выдавали в них горожан. Первым ближе к обрыву вышагивал полный юноша с мешком за плечами. Кроме рубахи и широких штанов на нем был кожаный жилет. Его спутник шел чуть поодаль, ближе к отвесному склону, опираясь на короткий шест. Безразмерная белая рубаха свободно перемещалась по тощему телу, расходясь на ветру волнами словно парус.

Шанти и Павел вышли из города еще до рассвета, когда ворота были закрыты. Для этого им пришлось незаметно подняться на стену и спустится по скалам в том месте, где укрепления срастались с морскими утесами. Дальше был темный лес и дорога, залитая лунным светом. Надо ли говорить, что они рисковали, покинув Готфорд ночью. Павел с непривычки так и вовсе обмочил штаны. Для Шанти же подобные выходки были нормой. Он любил приключения, так же как и его лучший друг Оливер; а еще любил Анабель, в чем не боялся признаться только себе. Еще он любил провожать солнце на закате, есть свежий хлеб, гонять палкой генетт, танцевать, метать ножи и многое другое. Павел в неполные семнадцать лет таким кругом интересов похвалиться не мог. Приключениям сын алхимика предпочитал работу в лаборатории и чтение рыцарских романов, а если и выходил за ворота, то в компании подмастерьев отца. У него была влиятельная подруга в верхнем пределе, большое наследство и богатый родитель, готовивший зелья на заказ для богачей. Шанти всегда считал, что их дружба была случайностью. В свое время, оказавшись единственными детьми своего возраста на мастеровой улице, им поневоле пришлось часто видеться и общаться.

— Ты в прошлой жизни был снорлингом, не иначе, — проскулил Павел, перебросив посох в левую руку. — Помилуй! Я не могу идти так быстро.

Шанти только усмехнулся. Он-то привык ходить только так, почти не сгибая ног и не делая лишних движений костями. Походка, которой его научили пилигримы, позволяла за день покрывать десятки миль. Даже легкая полнота, с которой он отчаянно боролся, не мешала этому. Павел же, наоборот, был тощим и сутулым, точно собранный слепым некромантом скелет. Шест не слишком-то ему помогал. Он давно выбился из сил и шел спотыкаясь, стараясь держаться подальше от края тропинки.

С тех пор как они покинули Готфорд, прошло несколько часов. Каменистая тропка постоянно петляла над пропастями, то поднимаясь, то опускаясь среди гор. Повсюду стелились скалистые долины, покрытые зеленым ковром трав и деревьев. Под ногами в сотнях футов тянулась торговая дорога, соединявшая город с фермами на востоке. Ходить по ней в одиночку стало чересчур опасно, поэтому многие пешие торговцы пользовались горными тропами, на которых не было бандитов и хищников.

— Каждый раз удивляюсь, как эти отшельники не боятся жить так далеко от дороги, — в ответ произнес он, глядя на скалы вдали.

Павел посмотрел туда же. На вершине утеса за пропастью стоял десяток фахверковых домиков с соломенными крышами. Из трубы самого большого, напоминавшего амбар, струился прозрачный дымок, змейкой заползая на отвесную каменную арку над ней. Жилые строения, склады и загоны для скота располагались у основания горной полости, сквозь которую можно было попасть в лес к западу от таверны Гриффина.

— Это община Эллы — странное место, — поделился Павел, нервно покусывая губу. — Мой отец покупает у его жены репчатый мак и пещерный лотос. Один Нисмасс ведает, откуда она берет столько.

— Я там ни разу не был.

— Их не так уж мало. Человек тридцать. Три семьи, охотники и несколько подёнщиков. Постоять за себя они могут. Кримхильда так и вовсе мечом владеет не хуже наемника. Живут в громадном доме, больше похожем на укрепленный амбар. Боргский холл, кажется. Так северяне называют дома вождей.

— Стало быть, она из фордов?

— Да, и ее кровь холодна, как горный ручей, — торжественно добавил Павел. — Мужа часто колотит. Ведра с водой таскает. Овец режет только так!

Повесив мешок на другое плечо, Шанти зашагал еще быстрее. Его взъерошенные волосы цвета сосновой коры напоминали тлеющий факел. Беспощадное весеннее солнце поднималось все выше и с каждым часом жгло все сильнее. Появилось неприятное жжение и зуд. Он уже чувствовал нечто подобное, когда во время празднования Дня Огнецвета на голову упали горящие пучки соломы.

Смахивая пот со лба, Шанти стал опасаться, что немытые патлы и впрямь могут загореться, и убыстрил шаг.

— Куда? Хватит! Шанти, пожалуйста! — громче заскулил Павел, насилу догоняя его. — Ты одержим или влюблен? Хотя по мне так — все едино. Неужели не терпится увидеть эту еретичку?

— О чем ты? Я о ней даже не думаю, — солгал Шанти, ударом ноги запустив камень в пропасть. — В прошлый новос мы с Оливером договорились, что вместе полезем в подземелье. Я поклялся, что не подведу.

— Сына пекаря дает клятву? Смешно… Вы говорили три дня назад. Он мог передумать или забыть, или забраться туда без тебя. Сам знаешь, когда рядом Анабель, в штанах Оливера просыпается могучий огненный дракон, который несет его на крыльях любви туда, куда укажет наездница.

Шанти бросил утомленный взгляд на сына алхимика. Тощий парень любил сочинять всякий вздор. В свое время он каких только баек от него не наслышался. Были истории о женщинах, которые срезали себе волосы, чтобы стать мужчинами. О воине с ледяным сердцем, восставшем против магорского короля. О нисманте, носящем вместо головы пылающий череп мирквихтта. О бледнокожих дукерах, наводивших ужас на рудокопов Миркхолда своими черными глазами. Об алмерской мурене, подобно змее опутывающей суранские корабли, и о других героях мирового бедлама.

— Анабель тоже хочет туда спуститься, — пояснил Шанти, — так что полетим все вместе.

— Я на дракона Оливера не сяду, — расхохотался Павел. — На острове прошитых летунов и без меня хватает. Далеко ходить не надо.

— Хорошо. Напишешь эпос, когда мы выйдем из подземелья богатыми как короли.