Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович. Страница 98

— Без головы я эпос не напишу, — не унимался паренек, взявшись за шест другой рукой. — Ты ведь знаешь правила. Обычно из подземелий не выходят. Оттуда либо выносят, либо оставляют там навсегда.

— У меня с собой достаточно факелов. Нечисть к нам не сунется.

— Да уж. Хоть это радует. Я еще взял пару свитков с волшебным огнем — Павел достал из-под рубахи несколько мокрых пергаментов. — То есть… украл. Надеюсь, отец не обидится.

Постепенно они сошли с тропинки, попав на заросшую клоповником террасу. Отсюда уже был виден подвесной мост, а из-за скал доносилось блеяние овец. Шанти хорошо знал местного фермера. Немолодой арендатор Ингор был добрым малым, только слегка трусоватым и угрюмым. Несмотря на расстояние, этот кусок плодородный почвы принадлежал семейству Лендлорда. Фермер обрабатывал его согласно закону, указанному в домениальном свитке, получая от барона деньги и инструмент в обмен на часть урожая. От отца Шанти слышал, что раньше на Миркхолде было десять крупных землевладельцев, похожих на Орвальда. Некоторые даже убивали друг друга за пару лишних акров земли, а затем и вовсе развязали междоусобную войну, привлекая на свою сторону бандитов и наемников. Кончилось все тем, что на острове осталась богатейшая семья жестокого землевладельца Болдера, которого на склоне лет заслуженно прозвали «Завоевателем». Он-то и стал главным лёнником короля и первым хозяином срединной долины, за которым это право унаследовали его сын — барон Роберт и внук Орвальд.

Покинув владения Ингора, Шанти и Павел зашагали по доскам подвесного моста, ухватившись за высушенные солнцем канаты. Внизу виднелся еще один мост, только каменный, через который пролегал торговый маршрут. Вдали от города такое нагромождение скал и дорог было в порядке вещей. Стоило подняться из долин в горы, и каменные террасы, мосты, пропасти, лесистые ущелья и причудливые утесы накладывались друг на друга, словно части диковинной головоломки. Пробираясь через это великолепие, люди часто срывались вниз, попадали под камнепады или в лапы гоблинам. Мертвецов обычно сбрасывали с дорог, но иногда кости все-таки попадались на пути. По дороге сюда Шанти заметил несколько таких останков — два расколотых черепа в траве и высохший скелет в одежде охотника, висящий на дереве среди скал.

За обрывом дорога вновь потянулась вниз, теряясь средь мшистых валунов. Здесь в свои права вступила растительность. В зарослях волчьей крапивы лежали стволы поваленных деревьев. По краям тропы росли плотные кусты и диковинные растения на толстых стеблях. Среди камней пели горные овсянки. Кроны лиственниц и вершины утесов над головами рассекал легкий ветерок.

По узкой тропинке Шанти и Павел стали спускаться в сумрак лощины. Через час он остановился. Впереди темнела ветхая деревянная ограда, за которой начиналось заброшенное кладбище.

— Вижу «Ключника», — произнес Шанти, и перебросил мешок на другое плечо. — Надеюсь, Оливер с Анабель уже там.

— А уж я-то как надеюсь.

Павел сощурился, с трудом разглядев среди деревьев серые крыши постоялого двора и частокол. У горожан «Черный уключник» пользовался дурной славой. В Готфорде о таверне с диковинным названием ходило много слухов. Говорили, что хозяин дает кров всем, от нисмантов до бандитов. Считалось, что здесь скрывались служители Ниргала, а кто-то даже верил, что из подвала на местное кладбище ведет тоннель, по которому в холл таверны заезжие некроманты вызывают мертвецов. Да и люди, гостившие у ключника, манерами не блистали. По словам охотников, постояльцы нередко напивались, сбрасывали с себя одежду и устраивали ночные пляски вокруг гигантского костра. Хозяин двора тоже был двинутым малым, раз шестнадцать лет назад повесил мумию собственного отца под потолком таверны.

Павел никогда не был внутри и не знал, какие у «Ключника» потроха. Зато ему приходилось бывать на кладбище. Отец пару раз брал его собой, когда ходил покупать травы у Кримхильды. В общину Эллы можно было попасть через тенистое ущелье, но прежде любому гостю предстоял путь через крестьянское кладбище. Брошенное полвека назад, оно появилось в лощине еще в те далекие времена, когда на материке бушевала Вторая готамеланская война, а в Рудных горах только начинали добывать риклий. Сейчас там рос густой лес, такой плотный и ветвистый, что некоторые надгробные плиты были буквально раздавлены стволами деревьев.

Пока Шанти разглядывал что-то впереди, Павел подошел к низкой ограде и почти сразу заметил человека. Горбатый мужчина в крестьянской одёже стоял меж надгробий, привалившись спиной к дереву. Из груди незнакомца торчали почерневшие ребра, больше похожие на палки. Пряди сальных волос спадали на бледное лицо, закрывая выбитый нос. Руки уродца мелко дрожали, словно он боролся с непреодолимым желанием сделать что-то.

— Надеюсь, я не пожалею о нашем походе, — спросил Павел, исподлобья глядя на мертвого крестьянина.

— Конечно, пожалеешь, — задумчиво отозвался Шанти.

Он оглянулся как раз, когда Павел подбежал к нему и легонько ударил его шестом по ноге.

— Пошли отсюда скорее!

— Искатель приключений из тебя паршивый, — заключил Шанти, пружинистым шагом направившись вперед по дороге. — Золота без риска много не бывает. Если хочешь стать богатым, придется испачкаться.

— Конечно. В жизни, как и в книгах, клады прячут на кладбищах, в темных пещерах и в замках с привидениями, — посетовал Павел. — Почему их не закапывают на залитом солнцем лугу среди цветочков и бабочек?

— Не будь таким брезгливым…

— Давай начистоту, соратник, — перебил сын алхимика. — Я богатым становиться не собираюсь, равно как и ваша милость. Ты затеял ратный поход не ради золота, а для того, чтобы вкусить плоды ереси, которыми тебя пичкает ненаглядная Анабель. Я же пошел с тобой потому, что отцу нужна лаванда.

Перед лицом горькой правды Шанти был вынужден отступить. Может его приятель и был трусливым мечтателем, растущим на рыцарских романах, но благодаря книгам научился понимать людей. Всех, за исключением Анабель. Пусть она вела себя как одержимая и казалась слегка безумной, но даже среди этого безумия иногда проскальзывали искры здравого смысла. В трудную минуту крестьянка всегда могла выслушать, заступалась за слабых и уважала стариков; словом делала многое из того, что прочим людям казалось глупым. Шанти верил, что девушка просто строит из себя хладнокровную дрянь, втайне мечтая найти того, кто сможет ее понять.

Мысли нарушил треск веток за спиной. Шанти не успел опомниться, как очутился во власти кого-то очень сильного. Могучая рука легла поперек груди. На горло опустился нож.

— Мешок на землю! — раздался зычный голос.

Павел все еще стоял на дороге, вцепившись обеими ручонками в шест, и не знал, куда податься. Чувствуя на лице зловонное дыхание, отдававшее мясной похлебкой и чесноком, Шанти подчинился.

— Что несешь?

— Еду.

— Какую?

— Хлеб, сыр, колбаса, пироги с лесной морковью…

— Пойло есть? — оборвал его настойчивый голос.

— Сидр и вино.

Хватка ослабла. Те же руки грубо вытолкнули его на дорогу. Голос почти возликовал: «Хвала создателю! Я уж думал, опять черствый хлеб с водой притащил». Шанти в смятении посмотрел на бородатого крестьянина, вышедшего из кустов. Рядом, покачиваясь из стороны в сторону, стоял чуть живой Павел. Судя по лицу, он так и не понял, кто перед ним. Немудрено. Даже теперь, глядя на громилу в темно-серой куртке, Шанти не сразу признал Альбрехта. Верзила был пастухом с высокогорных пастбищ и редко спускался в долины. Последний раз, когда они его видели, волос на лице крестьянина было меньше, чему у гоблина на заднице.

— Альбрехт, это не смешно. Я ведь мог тебя заколоть! — закричал Шанти, проведя рукой по охотничьему ножу у пояса.

— Так уж и заколол бы, пирожок? Городские даже курицу прирезать не могут. Сразу мясника кличут. — Альбрехт ухмыльнулся, мельком глянув на Павла. — А ты чего дрожишь, птенец? Как тебя там… Пельвер… Плавер. Каким ветром тебя из гнезда вынесло?