Инфернальный реквием - Фехервари Петер. Страница 65

На миг ее восприятие искажается, размытое неведомыми течениями.

— Кварин, — бормочет ее неугомонная сестра губами Милосердия. Ни та ни другая не понимают значения этого слова, однако незнание не мешает им догадаться, что произнести его было правильно.

Ослабив сокрушительно могучую хватку, автоматон изучает добычу. Его мысли сочатся из духовного самоцвета, и Милосердие мимолетно улавливает их, как отрывки позаимствованного сна. Она ощущает вкус не ярости или ненависти, но удивления.

— Убей меня… а то потом… не сможешь… — хрипит серая сестра.

Как и имя, фраза звучит знакомо, однако неясно, откуда она взялась. Еще один призрак чего–то грядущего.

Без предупреждения исполин отбрасывает ее прочь. Милосердие врезается в землю так, что удар отдается в каждой кости, сбрасывает ее с телесного престола и разрывает цепи Асенаты.

Вновь обретая власть над собой, бывшая узница видит, как шквал ракет поражает конструкцию ксеносов и разносит ее на куски в фонтане огня и раздробленных пластин брони. Если бы Гиад провела в кулаке автоматона еще секунду, то сгинула бы вместе с ним.

— Кварин, — сипит женщина сквозь алую дымку. — Ты… спасла?..

Но ей не хватает сил, чтобы закончить вопрос. Когда на Асенату наползает тьма, сестра замечает гладкое фарфоровое лицо, наблюдающее за ней из теней.

Глава двенадцатая. Непорочность

I

Теперь у всего происходящего есть имя. Оно пришло ко мне, когда я падал через порог гнезда моей добычи, куда меня втолкнула подруга, опасавшаяся стать врагом.

Вместе с названием меня посетили понимание и вдохновение, необходимые, чтобы продолжить сей ненавистный труд. Глупо было считать, что я сумею завершить его до конца наших игр, ибо цель неразрывно сплетена с испытанием, как надежда — с разочарованием. Они — отражения друг друга, бессмысленные без своих зеркальных двойников.

Я пишу то, что вижу, и всякий раз когда я пишу, то вижу чуть дальше: выискиваю ответы в вопросах и отвечаю новыми вопросами! Слова создают разум, а разум в свою очередь творит слова, служащие основой для последующих слов.

Так возносится Великая Спираль бытия, что выписывает все менее заметные связи между событиями.

Но наши грезы вечно осаждают слабость и злоба, насаждающие темные слова и мрачные миры, ибо не выдавленный яд всегда растекается в крови. Наши пороки живут и процветают гораздо дольше нас самих — множась на протяжении эпох, они порождают чудовищ.

Так на реальность опускается Темный Клубок, что все глубже разворачивается в Хаос.

И все же о нашем роке можно рассказать и нечто худшее. Не думай, что наш удел определяется только несовершенством смертных и слепым невезением. Загляни поглубже, и ты заметишь инфернального творца, которого мы невольно создали из наших грез. Выискивай особые знаки, и ты узришь, что Плетельщик прикладывает руку ко всему и вся: тянет за ниточки Судьбы и смазывает шестерни Случая, непрерывно подводя нас к неизбывному проклятию.

Но берегись, путник, ибо все увиденное тоже увидит тебя. Если ты вступишь в игру, обратного пути уже не будет — только дорога, ведущая все дальше и глубже, и в конце ее ждет небытие. Вот она, первая и последняя истина во лжи, оплетающей нас всех, и смертный грех тома в твоих руках. Все задумано и рассчитано так, чтобы продолжить историю, которая должна поведать себя через меня — а потом и через тебя.

Как внутри, так и снаружи.

Совпадений не бывает.

Иона Тайт закрыл книгу. Как он и предполагал, обложку из синей кожи теперь украшало только что найденное им название, замысловато выведенное серебром над неровной руной в центре. Пиявка еще не совсем отстала от него — последняя страница пока пустовала, — но том забрал все, что Иона мог дать ему сейчас. Финал повествования совпадет с концом игры.

— Я здесь, Мина, — заверил он потерянную сестру. «Наконец–то здесь…»

Но где это «здесь»?

Подняв глаза от книги, Тайт встретился взглядом с самим собой, отраженным в великом множестве зеркал. Казалось, Иона подвешен в центре огромной призмы, которая медленно вращается вокруг него. Ее грани одновременно перемещались в нескольких направлениях, но каким–то образом сохраняли единство и равновесие.

Стол, за которым ранее сидел Тайт, исчез вместе с креслом и письменными принадлежностями, которыми он воспользовался, чтобы утолить голод тома. Книга тоже пропала у него из рук, однако Иона почувствовал ее тяжесть напротив сердца. Оказалось, что она снова закреплена на груди под бронежилетом.

Десятки кружащихся отражений потянулись к тому — одни правой рукой, другие левой. Неисчислимые третьи, как и сам Тайт, воздержались от этого жеста. Заметив такое расхождение, большинство двойников нахмурились, но некоторые ухмыльнулись, и глаза их сверкнули безумием. Несколько Ион вообще проигнорировали различия в поведении других вариантов их «я», хладнокровно размышляя над своим положением.

«Что это такое?» — подумал Тайт, ощущая необъяснимое спокойствие.

Его отражения задали вопрос вслух, прибегнув к всевозможным выражениям и интонациям, в том числе отнюдь не спокойным. Именно тогда Иона заметил разнообразие их внешнего облика.

Двойники не отличались друг от друга возрастом и чертами, поскольку разделяли одно проклятие, но причесывались каждый на свой манер. Кое–кто красил волосы, пряча седину. Один Тайт, корчащий гримасы, мог похвастаться оранжевым чубом на макушке и шипами, вставленными в кожу лица; другой — траурно–черными дредами и макияжем, маскирующим бледность. Многие скрывали шрам между глаз под банданой или шляпой. Впрочем, большинство отражений носили ту же сине–серебристую броню, что и сам Иона. Очевидно, какими бы дорогами ни шли варианты его «я», почти каждая из них вела к Серебряной Свече.

Интересно, а они все тоже встретили Асенату Гиад?

— Где остальные? — хором спросили несколько Тайтов, включая самого Иону, и огляделись в поисках пропавших спутников.

«Каждый двойник находится в центре призмы, — осознал он. — Точно как я».

Несомненно, альтернативные варианты Тайта принимали его за еще одно отражение, однако никто из них не представлял собой простой копии. Все были настолько же реальны, как он сам.

— Или настолько же нереальны, — заявил Иона с дредами, когда по сборищу прокатилась волна понимания. — Все мы — выдумки внутри вымысла, братья.

— Но кто же лжец? — захихикав, крикнул кто–то сверху. — И кто же простофиля?

— Куда делись мои танки? — простонал снизу Тайт с более высоким голосом. — Я пригнал на эту вечеринку чудесные танки, а он их все спер!

— Умолкните, еретики! — укоряюще произнесло отражение в рясе с капюшоном, грань которого повернулась в зону видимости. Этот Иона воздевал золотую аквилу и, единственный из всех, носил одеяние священника. — Давайте помолимся об указании свыше!

— Рубите себе бошки! — проревел Оранжевый Чуб. — Рубите ради нее!

К шипам, пронзавшим его кожу, лепились желваки, будто организм запутался и начал калечить себя вместо лечения. Он метался в своей грани, словно зверь в клетке, рассекая несуществующих врагов парой зазубренных мачете. Как и священник, он входил в число немногих двойников, чье облачение было по–настоящему примечательным: его тело защищала кожаная броня, обшитая железными пластинами. На поясе Оранжевого Чуба висела связка черепов, прыгавшая в такт его неистовой пляске.

— Мина–а–а-а-а! — заорал он.

Пока вокруг тараторила толпа заблудших отражений, Иона закрыл глаза, пытаясь думать. Столько возможных воплощений, так много разных путей, и все они привели сюда…