Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир. Страница 56

— Извини, Май Юлианович, во-первых, долг платежом красен, во-вторых, иначе проверить, кто остался в жандармерии просто невозможно.

Май скрипел зубами, зажимая обеими руками текущую из ноги кровь.

Через несколько секунд из участка выскочил жандарм. Он был невысок ростом, с широким лицом, похожим на луковицу. Подскочил к раненному, опустился перед ним на четвереньки.

— Что, что здесь происходит?!

— Перед дверьми вашего охранного заведения расстреливают людей, а вы сидите и спокойно чаи распиваете.

Жандарм повернул голову на Анну.

— Вы кто?

— Не узнали, разве? Я Анна Белоглазова. Это на меня покушались в больнице Антиба, якобы агенты большевиков и теперь меня разыскивает вся полиция Франции.

— А-а, да-да, — приложил руку к широкому, лягушачьему рту жандарм. — Конечно, это вы, мадам. Только я не понимаю…

— Но информация в газетах не верна. Я не жертва нападения агентов Москвы. Я давно переменила свои политические убеждения и теперь сама являюсь активной сторонницей большевиков. Кроме того, я — лидер подпольной коммунистической троцкистской организации «Красная Ривьера», которая и уничтожает русских офицеров-эмигрантов. За что? За то, что они предали Россию, бросили ее на произвол судьбы. На меня бывшие сослуживцы по Добровольческой армии и покушались, желая остановить мой карающий меч. Вы всё поняли, жандарм?

С этими словами Белоглазова направила на мокрый лоб стража порядка американский Кольт.

— Не надо мадам. — Он изобразил на лице жалостливую плаксивость, на которую способны только французы. — У меня трое детей, жена больная. Живот у нее распух, в горячке какой день. Я всё понял.

— Как вас зовут?

— Филипп Морель, мадам.

— Только ради жены и троих детей, месье Морель.

Анна достала гранату Миллса, выдернула из нее чеку, сунула в руку жандарма.

— Крепче сжимайте рычаг, а то дети останутся сиротами. Да не дрожите так, бомба выпадет. Мне, убежденной интернационалистке — коминтерновке терять нечего, я готова на всё ради своей идеи, ради своей борьбы. Кто еще кроме вас есть в участке?

— Никого.

— Ну тогда идемте, чего застыли?

— Куда, мадам?

— Разве я ещё не сказала? У вас тут в каземате томится русский белобандит Петр Бекасов, он покушался на меня.

— Да, мадам.

— Я пришла за ним. Месть — святое дело. Не правда ли?

— Правда, мадам.

— Ну так шевелите ногами, месье Морель, долго рычаг вы не удержите.

— Не удержу, мадам. — По щекам жандарма потекли слезы.

— Вперед!

Морель подскочил на свои коротенькие ножки, невероятно быстро стал ими перебирать.

Внутри участка действительно никого не было. Проходя мимо стола дежурного, Анна увидела на стене свое увеличенное из газеты фото. Внизу надпись: «Жертва кремлёвского ОГПУ». Она остановила Мореля:

— Похожа?

— Очень. Вы очень красивы, мадам.

— Вот ведь французы, — расхохоталась Белоглазова, — даже перед лицом смерти готовы флиртовать с женщинами. Хоть бы часть этого таланта русским мужчинам перепала. Шевелитесь, Филипп, думайте о жене и детях.

Тюрьма при жандармерии находилась в глубоком подвале, вернее в естественной пещерке. Спустились по крутой, железной лестнице. На ней жандарм споткнулся и чуть не выронил гранату. Анна мысленно перекрестилась — умирать совсем не хотелось, еще полно не решенных проблем. А, главное, недополученной любви. Именно теперь, на острие событий, она ощутила жуткую потребность в чувствах.

А потому, когда Морель одной рукой отпер камеру, где томился Бекасов, она обхватила голову Петра обеими руками, притянула к себе и крепко поцеловала. Он даже не пытался высвободиться. А когда все же удалось глотнуть воздуха, сказал:

— Я знал, что ты за мной придешь, но не думал, что так скоро.

Увидев жандарма с гранатой в руке, опешил:

— По-другому никак было нельзя?

— Никак.

— Ты как была бестией, так и осталась.

Бекасов вновь попытался получить поцелуй, но Анна довольно грубо его отстранила:

— Хорошего понемногу, ротмистр.

— Ничуть не изменилась. Такая же — то огонь, то лед.

— Ты мне еще за ночной кошмар в больнице ответишь. Шутник.

— С удовольствием.

Рядом громко засопел, потом застонал жандарм. Его рука с гранатой тряслась как в лихорадке.

— Что-то мы тут загостились, Петр Николаевич, пора и честь знать. Не ровен час месье Морель подорвет нас вместе с собой к чертовой матери.

И уже жандарму:

— Бегом на улицу, гранату подальше в кусты и карету скорой помощи поручику Луневскому.

— Что с ним? — спросил Бекасов.

— Пустяки. Пришлось ляжку ему продырявить для пользы дела.

— Ну ты и бестия. Сколько знаю, столько удивляюсь.

— На себя посмотри, ночной шалун. Скажи спасибо, что я тебе скальпелем в артерию не попала.

— Спасибо, — ухмыльнулся Петр, взявшись за порез, зашитый ему мелкими стежками врачами клиники Антиба.

Жандарм помчался к выходу, словно за ним гнались все собаки Франции. Следом едва поспевали Белоглазова с Бекасовым.

На улице ротмистр бросился к Луневскому, но Анна потянула его в темноту:

— Ничего страшного, стрелять не разучилась, я ему только слегка ткани задела, не зверь же. А он мне руку продырявил совсем неаккуратно, все еще плохо двигается.

— По ней это не заметно, — ответил ехидно Петр.

В зарослях, где недавно сидели Анна и Май, раздался оглушительный взрыв, а затем пронзительная трель свистка. Это жандарм, освободившись от бомбы и спрятавшись в зарослях, звал своих коллег на помощь.

Луневский всё еще постанывал.

— Ведьма, — прошипел он.

— Не ведьма, а бестия, — поправила его Анна. — Выздоравливай, Май Юлианович. Жди теперь ты в больнице террористов, которые придут тебя добивать. Ха-ха. Пока.

— Счастливого пути, — зло бросил поручик.

За маяком вскочили в «Renault NN Torpedo». Но ключей в машине не оказалась.

— Черт, — ударила по рулю Белоглазова. — Как же я так оплошала. Ключи остались у Луневского. Вот почему он пожелал мне «счастливого пути». Сама виновата. Возвращаться, разумеется, нельзя. Так, быстро думаем что делать.

— Извечный русский вопрос только заводит в тупик умного человека, — спокойно ответил Бекасов. — Поцелуй меня.

— Нашел время и место.

— Ну же, и скажу, что нужно делать.

Анна вздохнула, но припала к его сладким, как ей показалось, губам. Поцелуй вышел крепкий, и обоим понадобилось время, что привести дыхание в порядок.

— Ну, что будем делать? — наконец спросила Анна.

— Ехать на автомобиле, разумеется. Только куда — в Грас или куда? Что там Васнецов на этот раз придумал?

— В Ле Руре.

— Еще лучше. Займите, пожалуйста, мое место, госпожа Белоглазова.

Выйди из машины, Анна недоуменно взглянула на Бекасова. А тот залез под рулевую колодку, вырвал из ее основания несколько проводов, соединил их между собой.

— Есть искра, аккумулятор в порядке. Теперь поработайте немного вашими милыми ручками. Знаю, одна из них больна, но уж постарайтесь.

Он протянул Белоглазовой заводную рукоятку.

— Вставлять знаете куда? Хорошо. Крутите. Сильнее, а я соединю провода.

Через несколько минут, когда Анна уже вспотела, а больная рука начала нестерпимо ныть, двигатель «Renault» ожил, у мотора вспыхнули фары.

— Садитесь, Анна Владимировна, — предложил Бекасов, — а то без вас уеду.

— От вас, ротмистр, можно ожидать чего угодно. Скажите, наконец, зачем мне в больнице «Люгер» под нос сунули? Пошутили?

— Давно не видел, соскучился. Решил нашу встречу сделать незабываемой.

— Это аргумент. Откуда же знали, что я сама приду за вами в тюрьму?

— Вы же поняли, что я не хотел вам зла. Значит, непременно должны были исправить свою ошибку.

— Вашу ошибку, Петр Николаевич.

— Мою, Анна Владимировна. Мы с вами вместе столько прошли дорог, столько испытали, ради этого можно многое простить.

Бекасов нажал на стартер, и машина плавно двинулась по извилистой дороге. За крепостью он выключил фары. Разбирая путь только благодаря Луне, свернул с проселочной дороги на главную и там уже прибавил газа.