Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 35
У Салавара были припадки ярости. Они же есть и у Милены. У остальных детей Салавара этого нет. У Альберта их нет. Он, конечно, творит безумства, но они скорее заложены в его характере, и делает он их в здравом уме и полном сознании.
Гасьярд говорил о детях…
Их детям может перейти это проклятье.
А какие у них могли бы быть дети?
Такие же темпераментные, страстные, огненные, совсем как Альберт, и похожие на него мальчишки…
И от этой мысли она вдруг покраснела до корней волос.
Боги милосердные! Она что же, всерьёз подумала о том, что у них с Альбертом могут быть общие дети? Она, невеста его брата, подумала об этом?
Не просто подумала, она почти представила это.
Иррис бессильно опустилась на кровать и прислонилась лбом к колонне, поддерживающей балдахин. И в это мгновенье отчётливо поняла, что она лучше бросится со скалы, чем станет женой Гасьярда.
Она не может больше сидеть, сложа руки, она должна что-то сделать. Взять то письмо из дневника, поплыть в Ашуман, найти эту Адриану и умолять её снять своё проклятье. Ведь Регина тогда вняла её письму и оставила Салавара, и не её вина, что он не захотел жениться на этой жрице. Регина принесла себя в жертву её ребёнку, так пусть и эта Адриана отплатит тем же! Теперь, когда Салавара нет, и столько лет прошло, зачем всё это?
Но… ведь будь это правдой, то… получается, что и ребёнок Адрианы тоже проклят собственной матерью, ведь его отец — Салавар!
Эта мысль показалась ей почти спасительной. Никакая мать не сможет проклясть своего ребёнка! Нерождённого ребёнка! Значит, скорее всего, есть средство избавиться от этого проклятья, просто Гасьярд об этом не подумал. Или что-то скрыл от неё.
Но как найти эту Адриану?
Она должна поговорить с Альбертом. Она должна всё ему рассказать. Он мог бы её разыскать…
Но как она объяснит ему, зачем всё это нужно? Он ведь не верил в это проклятье. Да и что она должна ему сказать? Ради чего он должен это сделать?
Боги милосердные! Какая же всё это пытка! Как же невыносима вся эта ложь!
Иррис снова принялась ходить по комнате.
Она просто дрянь! Почему она не думает о том, а каково Себастьяну? Его невеста думает о другом мужчине, его дядя собирается жениться на его невесте, и он об этом даже не догадывается! Но это же просто мерзко! Он же ни в чём не виноват! Как она может так с ним поступать? Как она может думать над предложениями Гасьярда всерьёз? Она должна пойти и всё ему рассказать! Всё с самого начала! С того, что произошло на озере. Ведь так нельзя!
Она расскажет… и что дальше? Что ей делать? Расстаться с Себастьяном? А потом? Собрать вещи и уйти? Но куда?
Получается, что выход только один — принять предложение Гасьярда, и тогда она останется в этом доме всё так же невестой...
И от этой мысли ей стало дурно.
Нет! Нет! Ни за что! Лучше со скалы в море!
Может, написать Айрену Айфуру? Он всё-таки её дед. И пусть они не знакомы, но она его внучка. Может, у него найдётся для неё маленький уголок?
Если она всё расскажет Себастьяну, если попросит его расторгнуть помолвку и попросит о возможности немного пожить в этом доме, пока не ответит Айрен. Наверное, он согласится на это.
А если Айрен откажет? Он ведь был очень зол на её мать.
Может, написать Анри? Он всё-таки был хорошим другом отца. Он мог бы помочь ей найти какое-нибудь жильё…
Но тогда… Тогда ей придётся уехать отсюда и…
…расстаться с Альбертом навсегда.
И от этой мысли ей тоже сделалось дурно.
К демонам всё! Пропади всё пропадом!
Она должна с ним поговорить. А потом она расскажет всё Себастьяну.
Когда пришла Армана звать её на ужин, Иррис уже почти приготовила речь, что она скажет Альберту и как скажет. Ей нужно только подходящее место, на виду, но безлюдное, чтобы он не стоял к ней слишком близко…
Они ведь теперь друзья. Может же она спросить у него дружеского совета? Она расскажет ему о разговоре с Гасьярдом и спросит, что он об этом думает. Он всё-таки знает об этой семье больше неё.
Иррис велела охране не ходить за ней, ей ни к чему лишние наблюдатели, а Арману услала с глаз долой за розами, велев, чтобы после ужина у неё в комнате стояла полная ваза. Она прошла самой длинной дорогой, и остановилась у двери в покои Альберта, долго стояла, пытаясь унять сердцебиение, занося руку и боясь постучать, но так не решилась этого сделать. Стоило ей представить, как он откроет дверь, не веря своим глазам, и посмотрит на неё так, как тогда в оранжерее, взглядом, ожидающим чуда, ожидающим слов, которых она не может ему сказать. И она опять обманет его ожидания. Или не обманет? Если он протянет руку, она не сможет устоять и шагнёт внутрь…
И что из этого хуже?
Она обругала себя мысленно за малодушие и ушла, решив, что пошлёт записку через Арману и они поговорят в библиотеке. Там безопасно… для неё. Нужно только подождать.
Но ждать долго не пришлось. Когда по открытой галерее она подходила к обеденному залу, то увидела, как во внутреннем дворе на лужайке Альберт играет с Хейдой в мяч. Учит её специальным стеком загонять его в лунки на траве.
— …ты совсем поглупел, Себастьян! — донёсся до Иррис голос Таиссы из-за закрытой двери обеденного зала. — Я говорю тебе, вся эта история с ядом дело рук самого Альберта!
— Это ты совсем спятила от своих подозрений! — кричал на неё Себастьян.
Иррис остановилась между колонной, поддерживающей арки галереи и дверью в зал, прислушиваясь и одновременно глядя, как рука Альберта ложится на локоть Хейды, а другая обнимает её за талию. Он наклонился к её плечу, показывая, как делать замах, и она делала его неумело, слишком неумело для того, чтобы в это поверить, и смеялась, запрокинув голову. И глядя на них двоих нетрудно догадаться, что игра — всего лишь предлог, всего лишь ширма для неприкрытого флирта. Хейда вся пылала, и языки живого огня плясали вокруг неё, заставляя смеяться глубоким грудным смехом, кусать губы, проводить рукой по волосам и накручивать на палец локон.
И внутри у Иррис что-то дрогнуло. Она вцепилась руками в перила галереи, жадно разглядывая эту пару, и тонкое жало вихря пронзило сердце, начало раскручиваться, обрушиваясь на неё лавиной совершенно неведомого раньше чувства. Жгучего и болезненного, словно кислота, разъедающего всё внутри. И, сплетаясь в тугой узел где-то под рёбрами, оно жгло, кажется, самую душу...
— …А ты подумай сам, как можно победить яд, от которого нет противоядия? И кто победил? Лекарь-недоучка! Уж поверь — кому разбираться в ядах, как не ему! Он так кстати оказался под рукой и так кстати спас Иррис! Он теперь почти герой, и даже ты ему доверяешь! А он ведь в лагере наших врагов! Посмотри на синяки у меня на шее! Они от рук Альберта! Видел бы ты, с какой яростью он вышвырнул меня из комнаты! Не только меня — всех! И почему, скажи, он так переживал за Иррис? — кричала Таисса в гневе.
— И почему же? — глухо спросил Себастьян.
Иррис слушала отстранённо. Все её мысли были там, на зелёной лужайке. Она не могла оторвать глаз от этой пары, играющей в мяч. Всего в этой игре было слишком — слишком близко они стояли друг к другу, слишком часто он к ней прикасался, слишком личными были эти прикосновения, и Хейда слишком громко смеялась и дотрагивалась до его руки…
Слишком…
Проклятье!
Иррис вспомнилось ощущения яда в её желудке. Сейчас она чувствовала то же самое. Стягивающий всё внутри комок совершенно необъяснимой ярости и злости, наполненный иглами боли. А ещё желание подойти, вырвать этот стек у него из рук и ударить им Альберта. Отхлестать его этим стеком до крови.
Боги милосердные, Иррис! Ты спятила? За что?
За всё! За то, что они так близко, за то, как он смотрит на Хейду, за этот огонь, который он дарит ей, за эти прикосновения, за её смех! За свою тягу к нему, которую она не в силах победить и эту боль внутри…
Мерзавец! Значит, вот как! Недолго же он страдал! Соблазнять собственную мачеху! Как он может! Иррис, какая же ты дура… ещё немного — и ты шагнула бы ему навстречу!