Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 38
Он прижался щекой к её щеке, и это прикосновение тоже не случайно, и провёл вверх к виску и вниз, наслаждаясь этим мигом, и она не отстранилась, лишь закрыла глаза и позволила его дыханию обжигать, а губам сводить с ума, касаясь снова шеи за ухом, совсем, как в прошлый раз. И как в прошлый раз запрокинула голову, отдаваясь этим поцелуям…
В его руках она, как восковая свеча, мягкая и податливая… Она тает, теряя силу воли и последние доводы рассудка… и всё, чего хочет сейчас, чтобы он не останавливался…
А ещё…
Она хочет коснуться его сама…
По-настоящему… И не этой шёлковой рубашки…
Почувствовать жар его кожи…
Сердцебиение…
Желание…
И, забыв о приличии, её рука сорвалась с плеча вверх, ослабляя шёлковый галстук и такую ненужную пуговицу, забралась под воротник и жадно прижалась, лаская шею, а за ней и вторая рука.
И его лицо так близко…
Поцелуй меня! Поцелуй как тогда, на озере!
И это уже не танец…
Совсем не танец.
Потому что она путается пальцами в его волосах, притягивая его к себе ещё сильнее…
Сегодня она смелее, чем в прошлый раз…
— Остановись… На нас же смотрят, — шепчет обречённо почти в самые губы.
— А если бы не смотрели?
— Альберт… Альберт…
Она проснулась резко, от того, что услышала его имя. Услышала, как она сама во сне произносит его вслух и вскочила.
Всё тело пылало и ныло, горели губы, пересохло в горле и руки дрожали. Сердце билось, как сумасшедшее, и желание сводило всё внутри едва ли не судорогой. И жажда эта была невыносимой настолько, что хотелось снова нырнуть туда, в этот сон, и остаться там, не останавливать его и себя и утолить эту жажду его руками и губами.
— О, Боги! — прошептала она хрипло и бросилась к кувшину с водой.
Вылила в чашу и погрузила в неё руки, плескала в лицо, на шею, на грудь, пытаясь погасить этот огонь, и в итоге вылила на себя всю воду. Распахнула окна. Горячие ступни холодил гранитный пол, но она не чувствовала этой прохлады.
Что же это за наваждение такое! Что с ней делает эта треклятая связь?
Внутри неё бушевал вихрь, огонь и ветер кружились, сплетаясь в сухой степной пожар, и он шёл сплошной стеной, сжигая всё на своём пути.
— Да что же ты со мной делаешь этой магией! — воскликнула она уже вслух, чуть не плача. — Ненавижу! Ненавижу тебя!
Как же так можно — ненавидеть и желать так сильно!
Схватила вазу с розами и изо всех сил швырнула её в камин. Ваза разлетелась вдребезги, но этого было мало. Она швырнула туда же кувшин и фарфоровую чашу, и часы, и какую-то мраморную сову с жёлтыми глазами, и остановилась только тогда, когда в дверях появилась перепуганная и заспанная Армана.
— Божечки! Миледи! Что же вы творите? — глаза служанки округлились.
— Платье мне, живо! — хрипло воскликнула Иррис. — Для верховой езды!
Стража едва успела расступиться. Им не понадобилось даже открывать ворот, потому что лихая всадница с арбалетом просто перемахнула через невысокую живую изгородь и помчалась галопом по дороге в сторону гор.
Глава 25. Дуэль
«…и идея эта с Хейдой, уж поверьте мне, Учитель, глупая. Но разве Альберту что объяснишь? Сам ухлёстывал за ней — теперь страдает, что Иррис его видела за этим занятием. И разозлилась она не шутку, скажу я вам, весь двор в щепки разнесла, как он сказал, я удивился — откуда только такая сила? И чего она злилась? Я ему сказал — иди и объяснись, но он твердит одно — зачем ей его объяснения, друзьям объяснения ни к чему. Гордый он, сами знаете. И злой стал, как собака. Наорал на Хейду, и все его старания пошли прахом. Я уже его и ослом называл, и идиотом, но как-то всё оно бесполезно, он ведь только соглашается, а толку чуть. И хоть нехорошо так говорить, но уж я тут подумал задним умом, что следовало бы ему сгрести в охапку свою Иррис и умыкнуть, увезти куда подальше, как тавраки делают. Она, конечно, расстроится сперва, но потом смирится и будут они счастливы. Или бы уехал сам, ведь с глаз долой — из сердца вон. А он только рычит на меня за мои советы да ходит вокруг неё, как зверь привязанный, то одну глупость придумывая, то другую.
Вот сейчас мы пойдём взламывать какой-то сейф в кабинете его отца, как тати ночные — тайно! И это тоже идея глупая, потому как будут у нас потом неприятности из-за этого. Как будто мало ему, что вся родня его ненавидит! Но, сами понимаете, что мои увещевания — не в коня корм…».
— Твоих писем, Цинта, хватит, чтобы камин топить каждую неделю. О чём можно столько писать? С какой ноги ты встал и на какую наступил? Хотя почтарь, наверное, свечку ставит в Храме за твою словоохотливость, — Альберт заглянул через плечо, но Цинта закрыл письмо рукавом.
— О погоде пишу, мой князь, и ценах на жемчуг. И нехорошо это, в чужие письма подглядывать, уж сто раз тебе говорил!
— А это что? — Альберт взял со стола четыре конверта.
— Это Армана попросила отправить письма леди Иррис, раз уж я всё равно пойду с почтой.
Альберт отошёл с ними к окну. Распахнул створки, впуская солнце и свежесть раннего утра.
— Мой князь, ты что это такое делаешь? — воскликнул Цинта, вскакивая и пытаясь выхватить конверты.
Но Альберт уже разломал печать одного из писем, практически растерзав конверт, и принялся жадно читать.
— Владычица степей! Да как же ты можешь так, Альберт! Совсем, что ли, стыд потерял! — Цинта пытался выхватить письма, но железная хватка князя остановила его руку, и сжала словно в клещах, не давая приблизиться. — Совести у тебя совсем нету!
— Нету, Цинта, нету, — пробормотал Альберт, не отрываясь от бумаги.
Он вскрыл и прочитал все четыре письма, удерживая Цинту на расстоянии, и под конец, поняв, что это бесполезно, слуга оставил свои попытки спасти хоть что-то. Он смотрел, как попеременно на лице Альберта проскальзывают удивление, злость, отчаянье и радость, и понимал, что за этим последует очередная неимоверная глупость.
Дочитав, Альберт протянул письма обратно Цинте.
— Доволен? — воскликнул тот с досадой. — Как я теперь их отправлю?!
— А ты их не отправляй.
— Как это?
— А так. Ты скажешь, что отправил их, но не делай этого. Или я придушу тебя собственными руками, — и глаза князя сверкнули недобро.
Придушит ведь и правда…
— Видать, плохие новости в этих письмах, — буркнул Цинта, возвращаясь к столу и глядя расстроенно на бумаги.
Как ему теперь Армане в глаза смотреть?
— Одна новость плохая, но одна хорошая, — Альберт усмехнулся как-то зло.
— И что за плохая новость? — спросил Цинта, оборачиваясь.
— Иррис решила всё бросить и сбежать. Найти какую-то далёкую родню и пытаться выпросить, чтобы дали ей уголок! Сбежать к тем, кого в глаза не видела! К своему деду или какой-то тётке в Обитель! — воскликнул Альберт и стукнул кулаком в стену.
— А хорошая новость в чём?
— Хм. А хорошая новость в том, что… раз она решила сбежать, значит… она не выйдет замуж за Себастьяна. И это, пожалуй, самая лучшая новость за последнее время, — глаза Альберта сверкнули каким-то затаённым торжеством, — похоже, Книга всё-таки исполнила мой пьяный бред…
— Охохошечки! Мой князь, только не говори, что ты сейчас бросишься к ней и расскажешь, что узнал это всё из её писем! — в отчаянии всплеснул руками Цинта.
— Брошусь? Ну уж нет! Чтобы она снова сказала мне, что надежды нет, или ерунду про эту связь, или ещё какую-нибудь ложь? Не брошусь. Нет, Цинта, не переживай, я тебя не выдам… И я не совершу второй раз одну и ту же ошибку. Теперь я сделаю прямо противоположное, а Хейда мне в этом поможет.
— Хейда? Владычица степей! — воскликнул Цинта. — Ты что же, опять хочешь повторить вчерашнее?
— Не только хочу, Цинта, я это сделаю. Потому что, провалиться мне в пекло, если тот бардак, что вчера устроила Иррис, не был вызван ревностью.