Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 44
Умом она понимала, что с каждым днём это желание в ней всё сильнее, что однажды оно победит волю, и её не спасут никакие утренние скачки. И лишь вопрос времени, когда она сама постучит в его дверь…
А за дверью окажется Хейда…
И представив их вместе, Иррис ругнулась мысленно, совсем как Альберт:
Проклятье!
Эта зависимость была так унизительна. Эта жажда похожа на рабство. Почему она не может совладать с собой? Почему её так тянет к нему? За что ей это наказание?
И ненависть её бессмысленна, и ревность. Более того — она просто глупа. Ведь он ничего ей не должен, она сама его отвергла. Альберт может делать, всё что захочет: ходить в бордель, ухаживать за Хейдой и драться ради неё на дуэли. Они с ним теперь просто друзья…
В это утро она решилась. Не совсем понимая, как эта мысль пришла ей в голову, но она решилась пойти к Гасьярду и узнать, как же можно разорвать подобную связь. Раз Альберт не знает, как это сделать или не хочет, тогда она сделает это сама. К тому же у неё есть вполне невинный повод выспросить всё у Гасьярда, не вызывая подозрений.
Армана принесла ей нежно-жёлтое платье, но она отшвырнула его в сторону.
— Красное, — произнесла отрывисто, глядя на себя в зеркало и вспоминая Хейду в золотисто-рыжем шёлке.
Проклятье! Неужели она хочет выглядеть так же, как Хейда?
Хочет. Она хочет выглядеть так, чтобы он не смог больше смотреть на Хейду.
Проклятье! Иррис, ты же дура! Просто дура!
Она дура. Это правда. Но она ничего не может с этим поделать.
Вот теперь она почти добилась, чего хотела. В книге был подробно описан способ, как разорвать связь, и Гасьярд не соврал — всё было довольно просто.
И она решилась. Сидела, стиснув пальцы, закрыв глаза и мысленно представляя и ленту, которую разрывает, и дверь, которую нужно закрыть, и окно. Она представляла, как кирпич за кирпичом возводит между ними стену. И кирпичи эти были настолько тяжёлыми, почти настоящими. Кажется, у неё останутся после этого синяки, слишком уж сильно она сжимала собственные руки, повторяя это раз за разом, мысленно шепча молитвы, приложив ладонь ко лбу и не понимая, помогло всё-таки или нет. Потому что ни в одной из книг не было написано, что при этом приходится чувствовать.
А после, разбитая и измученная, она обедала с Себастьяном. Всё было, как во сне, они о чём-то говорили, о чём-то совершенно незначительном, а она всё это время внутренне прислушивалась к себе, пытаясь понять, что изменилось.
Что-то изменилось.
Что-то внутри будто оборвалось, оставив пустоту, холод, какую-то отрешённость и безразличие — угли от потухшего костра, в которых уже нет тепла. Ощущение было такое, словно она очнулась после тяжёлой болезни — всё вокруг одинаково серое, и не вызывающее никаких эмоций.
— …сегодня на закате поедем посмотреть на ежегодный праздник первого вина, — говорил Себастьян, — у подножья горы будет представление…
— Праздник вина? — спросила она, отзываясь словно эхом.
Праздник вина…
— Да, едут все, будет весело, — Себастьян накрыл её руку своей и улыбнулся.
И хотя это прикосновение было успокаивающим и приятным, но она лишь отвела взгляд, улыбаться в ответ не хотелось. Вернее, на это просто не осталось сил.
— Хорошо.
Внутренне она была опустошена этой борьбой и как-то безразлично подумала, что, кажется, связь действительно разорвалась…
Только при этом не испытала ни радости, ни облегчения. Словно часть её души умерла…
***
— Умный учится на чужих ошибках, а дурак на своих, — произнёс Цинта, глядя на то, как князь снова и снова перечитывает письма, — и хоть и не хорошо это, тыкать в больную мозоль и злорадствовать, но как тут не вспомнить, как утром я говорил тебе, что план с Хейдой был дурацким!
— Цинта! Не зуди!
— И что ты будешь теперь делать? Милена, поди, видеть тебя не захочет, а Драгояр снова попытается убить. Сомневаюсь, что вы теперь на одной стороне.
— В пекло Милену! И Драгояра туда же! — отмахнулся князь.
— И как ты собираешься занять место верховного джарта без союзников?
— Да я вообще уже не собираюсь его занимать! — Альберт вскочил и принялся ходить по комнате, потрясая письмами. — Ты думаешь, после всего этого я хочу жить с ними под одной крышей? Плести интриги и упражняться в злословии? Да гори они все огнём! Я не хочу быть верховным джартом, Цинта, и оставаться здесь тоже не хочу, и уеду, как только…
Он замолчал, швырнув письма на стол.
— Как только — что? — спросил Цинта с некоторым злорадством.
— Ничего.
— А я и так знаю, что! — воскликнул Цинта в ответ. — У тебя, мой князь, на завтрак отъезд, на обед — место верховного джарта и месть родственникам, к вечернему чаю — дурацкий план, а на ужин ты снова идёшь к ней, чтобы дружить, ревновать, умирать за неё или спасать и погружаться в страдания! И с утра всё начинается заново! Да сколько же можно?! — Цинта всплеснул руками. — Всё крутится вокруг леди Иррис! И ты совсем спятил, мой князь. Решись ты уже хоть на что-то! Чего ты ждёшь теперь? Она хочет уехать и бросить Себастьяна — ну так слава Богам! Иди к ней, иди прямо сейчас, купи кольцо, встань на колено, как перед Хейдой, скажи, что любишь её и предложи уже ей стать твоей женой. Схвати в охапку и увези. А если она откажет, выброси кольцо в море, и поехали в Рокну или в Ашуман, к Дуарху на рога, лишь бы подальше отсюда!
Цинта был зол и расстроен. И испуган этой дуэлью. Сколько он видел драк, в которых участвовал Альберт, и не переживал — князь знал, что делает, хоть и половина из всех дуэлей были просто его прихотью и блажью. Но сегодня Цинта видел лица его родственников и понял, что этих врагов ему не одолеть одной только бариттой, и что это безрассудство в итоге его погубит.
— Ты в своём уме? Видел бы ты сегодня её взгляд, Цинта! Сказать, что я её люблю? После того, что она видела? Да она просто выставит меня за дверь с таким предложением! С утра на колено перед Хейдой, а к обеду на колено перед ней? Что она подумает обо мне? Что я подонок и мерзавец! — он усмехнулся горько.
— Подумаешь подонок! Что-то раньше тебя такие пустяки не смущали, мой князь! — произнёс Цинта с издёвкой. — Тебя гнали в дверь, ты заходил в окно, а когда били по морде, то ты в ответ читал сонеты. Что теперь-то с тобой случилось?
— Я не могу поступать с ней так, Цинта, — ответил Альберт негромко.
— Как «так»?
— Как подонок и мерзавец.
— Владычица степей! Значит, письма её читать, как подонок, ты можешь! Просить у Книги расстроить её помолвку, как подонок, ты тоже можешь! И ходить за невестой своего брата по пятам, вгоняя её в краску, как распоследний мерзавец тоже ! И даже Хейду обнимать ты можешь совсем как подонок и мерзавец, чтобы насолить леди Иррис! — Цинта упёрся в князя взглядом полным осуждения. — Шляться по борделям можешь! И пить беспробудно! Ты вспомни, как ты дом купца в Фессе чуть не спалил! Как ты побил Драгояра на балу! И всё это ты можешь делать ради неё не как подонок и мерзавец? А сказать ей, что любишь её, да так, чтобы она поверила, ты не можешь? Да что с тобой такое, Альберт?!
Альберт смотрел на него и молчал некоторое время, а потом ответил тихо:
— Она не испытывает таких же чувств. Они не нужны ей, понимаешь? Она просила меня разорвать связь, и она хочет уехать куда-то в Обитель Тары в Шерб или Мадверу, в какую-то дыру, лишь бы подальше отсюда. Если бы я нужен ей был хоть немного, разве всё было бы так? Разве она не попыталась хотя бы поговорить со мной? Какой смысл в моих признаниях? И даже если я признаюсь, она мне не поверит, после всей этой истории с Хейдой. Знаешь ли ты, что для меня быть убитым не так страшно, как слышать её «нет»? Так что у меня теперь только один выход — играть придётся до конца.
— Доиграешься ты, мой князь! — вздохнул Цинта. — Ох, доиграешься! Чую я недоброе. А чутьё никогда меня не подводило. Жди теперь яда от Милены или клинка в бок от её братца, или ещё чего похуже!