Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 69

Призывы к строгой экономии и патриотизму находили поддержку у народа: в кино крутили отечественные ленты, музыканты отказывались исполнять «негритянский джаз», а танцоры – «буржуазный фокстрот». Даже классический оперный репертуар с его многочисленными немецкими и австрийскими композиторами, был основательно пересмотрен в пользу «национальных авторов». В моде было все только итальянское – и многие, скрепя сердце, вынуждено пересаживались из французских и немецких машин на отечественные модели. С улиц исчезали иностранные названия, витрины магазинов украсились фотографиями дуче, грозно смотрящего из-под низко надвинутой военной каски, а флагов вывешивали так много, что казалось, будто Италия ведет (и выигрывает!) войну со всем миром.

Ура-патриотические настроения не обошли и гастрономию. В полном соответствии с давно уже заданным курсом на установление итальянского приоритета известные иностранные блюда получили новые названия, восстанавливающие попранную историческую справедливость. Людям напомнили о том, что именно флорентийка Екатерина Медичи научила неотесанных французских дворян правилам столового этикета, а ее повара ввели в варварскую французскую кухню прекрасные итальянские блюда. Да будет всем известно, что это итальянцы первыми придумали bodino (бывший английский пудинг) или frittelle dolci (незаконно присвоенный французами креп – и пусть только сунутся сюда немцы со своим пфанкухеном!)…

Итальянская кухня обогатилась особым «санкционным супом», вся прелесть которого заключалась в его исключительной экономичности из-за крайне малого количества ингредиентов. Развивая успех на пищевом фронте, в ресторанах появились особые дни без мяса, а меню приобрело аскетичные черты военного времени – итальянцы с удовольствием заказывали телятину по-военному вместе с картошкой по-берсальерски и имперским шпинатом. А наиболее патриотичные (и состоятельные) могли поддержать наступавшие в Африке войска роскошным блюдом «Колониальный инстинкт».

Английским лордам, французским социалистам и американским гангстерам, кричала фашистская пропаганда, никогда не сломить великой Италии! Нация, уже почти 15 лет пребывающая под властью фашизма, отчасти вернулась к накаленной общественной атмосфере начала 20-х, но теперь речь шла исключительно о патриотизме. Вокруг дуче сплотились все. Кардинал Шустер, тот самый, что в 1945 году будет наводить мосты между итальянскими партизанами, фашистами и отступающими немцами, проповедовал тогда общность римско-католических и фашистских целей в Африке. Это была не его личная позиция, итальянская церковь устами своих иерархов полностью ее разделяла, даже несмотря на опасения, высказываемые Папой в частном порядке.

Да что там церковники! Итальянские либералы, известные в прошлом деятели с европейским именем, выброшенные когда-то фашистами из политики, заверяли теперь Муссолини в полной своей поддержке. В страну вернулись и некоторые эмигранты, заявившие о желании «разделить судьбу нации в ее великий час». Простые итальянцы с восторгом переставляли флажки на картах, отмечая продвижение своих армий к Аддис-Абебе. В магазинах появились и тут же исчезли фигурки игрушечных эфиопских солдат – их немедленно раскупили для того, чтобы каждый день побеждать ненавистного врага на ковре в детской.

Если в самой Италии одобрение действий правительства носило почти повсеместный характер, то в остальной Европе и мире картина была не столь однозначной. Эфиопии действительно симпатизировали многие, но далеко не все. Например, уже упоминавшийся Бернард Шоу поддержал итальянцев в этой войне. И он был не одинок в своем решении. Разве не была Эфиопия отсталой, средневековой еще страной с узаконенным рабством? Африканцы подчас жестоко чудовищно обходились с пленными итальянцами. Одного итальянского летчика жестоко изувечили, сперва отрезав ему пальцы, а затем подвергнув кастрации. Такая же судьба ожидала и многих туземных солдат, воевавших на службе у итальянцев. Не щадили эфиопы и гражданских лиц – однажды они перебили почти сотню рабочих, приплывших из Италии только для того, чтобы найти в Эфиопии мучительную смерть. «Зверства в Африке» стали излюбленной темой итальянской пропаганды, доказывавшей, что эфиопы не умеют воевать цивилизованно. Быть может, Муссолини в чем-то и прав? Такими вопросами задавалось немало людей во всем мире. В отличие от Испании, где вскоре за этими событиями вспыхнула гражданская война, Эфиопия не получила ни многочисленныхдобровольцев, готовых сражаться за нее с фашизмом, ни серьезной материальной помощи. Разумеется, не только из-за того, что многие считали ее варварским государством, причины были еще и чисто географические, хотя ни то ни другое ничуть не мешало в свое время тем же французам помогать негусу в Первой итало-эфиопской войне.

И все же к 1935 году в Эфиопии находилось небольшое количество иностранных поданных, готовых воевать на службе у императора против итальянцев или просто оказать посильную помощь отсталой африканской стране. Их было совсем немного – около сотни, при этом половина была занята работой в Красном Кресте. Среди других были самые разные персонажи – от обычных наемников до убежденных австрийских национал-социалистов, решивших сражаться с итальянцами после того, как в 1934 году Муссолини воспрепятствовал объединению Австрии с Германией. В основном иностранцы были выходцами из разных частей Британской империи, хотя встречались и французы, и бельгийцы, и даже один уроженец Кубы. Россию представляли сын царского поручика Бабичева и свояченицы негуса Менелика (победителя в Первой итало-эфиопской войне) Михаил Бабичефф и участник Гражданской войны полковник Федор Коновалов, составившие значительную часть списка летного состава эфиопских ВВС. Тем не менее было очевидно, что и международная помощь частного характера, и поддержка мирового общественного мнения не способны были переломить ситуацию на фронте.

Между тем оказалось, что стратегия де Боно была не такой уж плохой. Если первый удар итальянцев не принес иных успехов, кроме территориальных захватов, то зимой 1935–1936 гг. эфиопское командование попыталось провести несколько наступлений, закончившихся для них огромными потерями и общей неудачей, несмотря на отдельные тактические успехи. В боях между декабрем 1935 – февралем 1936 года императорская армия в буквальном смысле расстреляла все свои патроны. Теперь Бадольо мог пожинать плоды усилий своего предшественника, открыв вторую фазу войны. Его войска неспешно, но уверенно продвигались в глубь Эфиопии, уничтожая одну вражескую армию за другой. Остановить механизированные колонны итальянских войск, с их сотнями танкеток, артиллерией и поддержкой авиации, африканцы попросту не могли. Наблюдавший за этими боями полковник Коновалов в своей книге «В армии негуса» так описывал трудный путь отступления эфиопских армий:

«Идет мелкий дождь, и висит туман, но это не прерывает методичную работу итальянских летчиков. Я вижу, как самолеты поднимаются из тумана, и кажется, что их шасси иногда чуть касаются деревьев… Моральное воздействие авиации в этой войне было огромно. Если земля пока не была завоевана, то воздушное пространство уже принадлежало итальянцам. Они врывались в нашу жизнь с высоты и переворачивали ее вверх дном… Они превратили нас в кротов, которые прятались по норам при первом сигнале опасности».

Эфиопы прятались не напрасно – с декабря 1935 года итальянская авиация развязала настоящий воздушный террор, главным инструментом которого стало химическое оружие. Как уже говорилось, итальянцы изредка применяли его еще во время командования де Боно, но настоящий ужас начался, когда войска возглавил маршал Бадольо. Муссолини прямо приказал использовать отравляющие вещества в полной мере – теперь его не волновало ни нарушение Женевской конвенции, которую Италия поддержала десять лет назад, ни реакция международной общественности. Но фашисты все же остерегались открыто признаваться в применении смертоносных газов – любые разговоры об этом опровергались с примерной убежденностью. Несмотря на то что использование химического оружия быстро стало секретом Полишинеля, доказательства достигали Европы с большим трудом – этому немало поспособствовал тот факт, что на эфиопской стороне почти не осталось иностранных журналистов, не говоря уже об операторах кинохроники. Представителей иностранной прессы в действующей армии итальянцы пичкали пропагандистскими агитками и на передовую не выпускали. Собственные же журналисты хранили в этом вопросе патриотическое молчание – помимо обмана заграницы меньше всего дуче хотел разговоров о том, что без химического оружия итальянцы не добились бы победы.