Папа, прости маму! (СИ) - Смирнова Юлия. Страница 14

— Что же ты предлагаешь? — с обречённым спокойствием спросила Ульяна. — Ведь мы оба даже пытались уничтожить их во сне. Мы пытались — и у нас не получилось. Я знаю, что у некоторых Наблюдателей это изредка выходит случайно, но механизм такого воздействия — до сих пор не изучен. Что нам предпринять? Какие у нас гарантии, что сейчас он, изменив облик, вторым своим телом не находится где-то поблизости и не слушает нас? Я вижу его в каждом горожанине теперь. И у этого Ильина — с десяток таких же Ильиных, отлично натренированных людишек со знаниями, передаваемыми из поколения в поколение. А может быть, врагов у нас и не один десяток. Я готова сдаться, Шем. Я устала бороться. За помощью обратиться мы не можем — Лолу сразу убьют. Он её никогда не щадил, она просто была его игрушкой, экспериментом.

— Ты притворишься безумной, — предложил я. — Не сразу, иначе он может тебя забраковать. Сыграй, будто утратила рассудок. Они быстро выяснят, что ты беременна, аппаратуры у них достаточно; изобрази, что пытаешься избавиться от ребёнка, вешайся кому-нибудь из них на шею, напугай их, сбей с толку, действуй так, чтобы они не знали, что предпринять, и переругались из-за тебя. Нам важно забрать Лолу и поместить её в безопасное место; а затем мы с Комитетом придём за тобой, чтобы вызволить.

— У тебя ничего не получится, — с горечью покачала головой Ульяна. — Ильин сумел перехитрить нас обоих: она села к нему в машину здесь, в нашем городе. И он же заманил её на обратном пути; неузнанный, вытолкнул её через портал к своим сообщникам и вынудил тебя дать ему противоядие. Ещё недавно умирающий, он уже воспрял, здоров и готов к свершению новых преступлений. Против такого человека ты собираешься бороться и надеешься, что что-то подействует?

Глава 12. Становление Лолы

За неимением альтернативы Ульяна соглашается на мой план; я вижу, что она немного удивлена, что я не давлю, не требую, не приказываю, — я с ней впервые… советуюсь. Если бы она отказалась — я не стал бы настаивать. И она это понимала.

Перед встречей с Ильиным бывшая медлит; она боится не за себя, а за дочь, и тем страшнее, что она уже знает, что такое потерять самое дорогое. Я обнимаю её — впервые за несколько лет; с тех пор, как я решил принудить её снова стать матерью, я её просто трахал, никаких объятий и нежностей. Ульяна откликается на объятие; но обнимает совсем не так, как я помню.

Совсем не как та двадцатилетняя девочка, на которой я женился. Так же робко — да. Но уже не с надеждой на мою любовь и страсть, а — с надеждой на дружбу. На поддержку.

Не думал, что смогу рассчитывать хотя бы на это.

Это меня вдохновляет; но через час мы оба погружены в невообразимую панику — Ильин не явился на встречу на набережной, чтобы проводить нас к дочери и совершить обмен.

И никого не прислал вместо себя.

Ульяна с каждой минутой бледнеет всё сильнее, шепчет, хватаясь за меня:

— Она… что если… что они с ней… почему вокруг так темно?..

Я понимаю, что у неё темнеет в глазах, и не понимаю, куда кидаться; но в следующий момент мы слышим весёлое:

— Папочка! Это мама с тобой?

Ульяна вскрикивает и оборачивается. Лола бросается к ней на шею — сейчас я даже не ревную, что к ней, а не ко мне; бывшая рыдает:

— Девочка моя… они отпустили тебя?

— Я выполнила их просьбу… они хотели чуда, хотели сверхъестественного… чтобы я проникла в их мысли. Я научилась тому, что они хотели, — неразборчиво шепчет Лола. Я хватаю её, поворачиваю к себе:

— Что ты имеешь в виду? Что ты сделала?

Лола пожимает плечами. По её плохо сдерживаемой торжествующей улыбке, по жадным взглядам я уже знаю, уже чувствую; и всё во мне превращается в чёрный ужас от того, что нам предстоит.

— Лолочка, ты… — осторожно спрашиваю, не в силах поверить, — ты убила их? Во сне?

Дочь кивает. Она в отличном настроении. И не только потому, что отомстила за себя, не только потому, что спаслась и вернулась к нам.

Нет.

Ей понравилось вершить правосудие. Понравилась власть над жизнью и смертью человека.

Она узнала самое страшное, самое порочное на свете удовольствие, от которого, раз испробовав, нельзя отказаться.

Ульяна ещё не понимает, что произошло; я настаиваю, чтобы дочь подвела нас к дому Ильиных, чтобы посмотреть хотя бы издалека, — и мы видим, что там уже всё оцеплено.

Кто-то из его знакомых пришёл, увидел трупы… вызвал полицию.

— Я расправлюсь и с остальными. Как только они заснут, — обещает Лола.

Я ничего не говорю; но когда мы уже дома и истощившаяся переходом через портал дочь засыпает, — это недолго, но может быть утомительно для некоторых из нас, — я закрываюсь с женой в кабинете и снова советуюсь с ней. Как с равной. Ульяна чувствует это, — и, хотя плачет не переставая, силой воли ей удаётся наконец унять слёзы.

— Мы не сможем скрыть это от моих коллег из Верховного Комитета Наблюдателей. Мы обязаны поставить их в известность, что у дочери развилась эта редкая способность.

— Они заберут её от нас. Они её изолируют, — упавшим голосом говорит Ульяна. — Мы снова лишимся её. Надо молчать.

— Уля… мир людей сломал нашу дочь. Она продолжит убивать.

Ульяна думает с мучительным выражением на прекрасном лице. Наконец произносит, умоляюще глядя на меня:

— Это ведь была самооборона.

— Да. И поэтому никто на сей раз её не накажет. Но правда в том, что Лоле понравилось заниматься уничтожением. И она умеет это делать. Ты знаешь, что люцифагов, способных не случайно, а контролируемо, по собственному желанию и воле расправляться с людьми во сне, — рождается один на… сколько миллионов?

— В старину их называли Судьями и учили контролировать свои способности, применять их сообразно ситуации, действовать беспристрастно и выносить решение, подобно Судье; убивать только тех, кто и в самом деле не заслуживает жизни, тех, кого и людьми назвать нельзя, — замечает Ульяна. — Я читала об этом — но не уверена, что нынешний Комитет готов к подобному ребёнку. Сумеют ли они… сумеем ли мы — обучить, натренировать её должным образом? Чтобы она, испытав это удовольствие впервые в таком юном возрасте, не захотела его повторить? Успеем ли мы научить её прежде, чем она станет убивать всех подряд? Судей давно не рождалось. Во всяком случае, не на памяти наших с тобой отцов и дедов; не в обозримом прошлом.

— Говорят, кое-кто из отступников умеет это. Мои родители, став отступниками, быстро опустились на самое дно разврата, они ничего не умели; но говорят, что те, кто умеют, — просто скрывают, — помолчав, признался я. — Не знаю, насколько эти слухи основаны на фактах. Возможно, со временем Лолу придётся познакомить с кем-то из отступников — прежде, чем она всё выяснит сама и, проникнувшись интересом, примкнёт к их рядам, ничего не соображая.

— Нет! — вскрикивает Лола. — Отступники преисполнены ненависти к людям. Они сделают Лолу человеконенавистницей, что только навредит ей. Это может быть опасно.

— Ты знаешь, что не все отступники такие. Например, Леалл, полукровка, сын люцифага и человека; он живёт с семьёй в районе Отступников и мог бы помогать Лоле осваивать науку Судей. Сам он, конечно, не Судья, а философ. Но ни он, ни его близкие не делают людям ничего плохого. Его жена и дети просто отрицают стандартную работу люцифага — вот и всё. Они уже спасали людей от других Отступников, когда Керан пытался поднять бунт и захватить мир людей, используя мать Леалла, как ключ, — помнишь историю?*

— Почему это с ней случилось? — снова заплакала Ульяна. — Десять лет в мире людей… невыносимые страдания открыли в ней эти способности, которые она развила, постигнув жизнь люцифагов за те полгода, что успела прожить в нашем мире с тобой, — да? Ну скажи мне это, скажи! Скажи, что я виновата; я вышла с ней туда — её забрали, из-за меня наша дочь стала такой!

Я говорю ей то, что на самом деле сейчас думаю:

— Ты не совершила бы эту глупость, если бы я был внимательнее к вам тогда. К тебе… но… я не думал, что юной жене может быть нужно что-то большее, чем просто факт, что я назвал её своей женой и сделал ей ребёнка. Я не очень понимал твоих стремлений. Воспринимал просто как приложение к себе. Приятный довесок в моей жизни и постели.