Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 51

Между ними через решетчатую калитку произошел следующий разговор:

– Друг мой, господина де Неккера в замке нет?

– Господин барон в субботу отбыл в Брюссель.

– А госпожа баронесса?

– Отбыла с господином бароном.

– Ну, а госпожа де Сталь?

– Госпожа де Сталь здесь. Но я не уверен, примет ли она вас, в это время она прогуливается.

– Прошу вас, узнайте, где она, и доложите о докторе Жильбере.

– Я пойду узнаю, не у себя ли она. В этом случае она несомненно примет вас. Но ежели она на прогулке, у меня приказ ни в коем случае не беспокоить ее.

– Прекрасно. Ступайте же.

Лакей открыл калитку, и Жильбер вошел.

Закрывая калитку, лакей бросил испытующий взгляд на экипаж, в котором приехал доктор, и на странные фигуры его попутчиков.

Затем он удалился, покачивая головой, как человек, понявший, что дал маху, но, похоже, убежденный, что уж ежели он не сообразил сразу, как следует поступить, то о других и говорить не приходится.

Жильбер остался ждать.

Минут через пять лакей возвратился.

– Госпожа баронесса гуляет, – объявил он и поклонился, давая понять Жильберу, что ему следует уйти.

Однако Жильбер не сдавался.

– Друг мой, – сказал он лакею, – будьте любезны, нарушьте полученный вами приказ, доложите обо мне госпоже баронессе и добавьте, что я – друг маркиза де Лафайета.

Луидор, вложенный в руку лакея, помог тому преодолеть угрызения совести, тем паче что имя маркиза де Лафайета пробило в них изрядную брешь.

– Идемте, сударь, – сказал лакей.

Жильбер последовал за ним. Однако лакей повел его не в замок, а в парк.

– Вот излюбленное место прогулок баронессы, – показал Жильберу лакей на вход в лабиринт. – Соблаговолите подождать здесь.

Минут через десять раздался шелест листвы, и Жильбер увидел крупную женщину лет двадцати трех – двадцати четырех, чьи формы скорее можно было назвать благородными, нежели изящными.

Она, похоже, была удивлена, обнаружив совсем еще молодого человека, а не мужчину зрелого возраста, как она, очевидно, ожидала.

Жильбер действительно был настолько примечательной личностью, что мог с первого же взгляда поразить человека, обладающего наблюдательностью г-жи де Сталь.

Мало у кого из людей лицо было очерчено такими четкими линиями, воздействие же могучей воли придало его чертам выражение исключительной непреклонности. От трудов и перенесенных страданий взгляд его живых черных глаз обрел замкнутость и твердость, и при этом глаза утратили ту взволнованность, что составляет одно из очарований юности.

Глубокие, но в то же время ничуть не портящие лица морщины отходили от уголков изящно очерченного рта, образуя таинственную впадину, которая, по мнению физиономистов, свидетельствует об осмотрительности. Казалось, лишь время да рано пришедшая старость наделили Жильбера этим качеством, которым его не удосужилась одарить природа.

Его красивых черных волос уже давно не касалась пудра; широкий, выпуклый, слегка покатый лоб говорил о знаниях и уме, об опыте и воображении. У Жильбера, как и у его учителя Руссо, надбровные дуги бросали глубокую тень на глаза, и в этой тени сверкали две горящие точки, свидетельство внутренней жизни.

Будущий автор «Коринны» сочла, что, несмотря на скромный наряд, Жильбер красив и изящен, и его изящество подчеркивают белые удлиненные кисти рук, узкие ступни, тонкие, сильные ноги.

Госпожа де Сталь несколько секунд рассматривала Жильбера.

Жильбер же воспользовался этим, чтобы отвесить чопорный поклон, напоминающий о сдержанной вежливости американских квакеров, которые свидетельствуют женщине братское, доверительное уважение, а не игривую почтительность.

Затем он тоже бросил быстрый, испытующий взгляд на эту уже ставшую знаменитой даму, умному и выразительному лицу которой так недоставало очарования; тело, полное сладострастной неги, сочеталось у нее с незначительным аляповатым лицом, какое подошло бы скорее молодому человеку, нежели женщине.

Она держала в руке ветку граната и рассеянно покусывала на ней цветы.

– Так это, сударь, вы и есть доктор Жильбер? – осведомилась баронесса.

– Да, сударыня.

– Вы так молоды и уже добились столь большой известности, если только известность эта не принадлежит вашему отцу или иному родственнику более почтенного возраста.

– Никакого другого Жильбера, кроме себя, я не знаю, сударыня. И если эта фамилия пользуется, как вы сказали, некоторой известностью, то я имею все права отнести ее к себе.

– Сударь, вы воспользовались фамилией маркиза де Лафайета, чтобы проникнуть ко мне. Маркиз действительно говорил о вас, о ваших безграничных знаниях.

Жильбер поклонился.

– О знаниях, настолько замечательных, а главное, настолько благодетельных, – продолжала баронесса, – что создается впечатление, что вы, сударь, отнюдь не заурядный химик, не простой практикующий врач, как прочие, и что вы проникли во все тайны науки о живом.

– Чувствую, сударыня, что господин маркиз де Лафайет станет уверять вас, что я чуть ли не волшебник, – с улыбкой произнес Жильбер, – а если он так говорил, то, насколько я его знаю, он достаточно умен, чтобы подтвердить свои слова.

– Действительно, сударь, он нам рассказывал, как вы неоднократно исцеляли совершенно безнадежных пациентов и на поле боя, и в американских больницах. Генерал говорил, что вы погружали их в мнимую смерть, до такой степени сходную с подлинной, что многие видящие это обманывались.

– Эта мнимая смерть, сударыня, – результат почти неизвестной науки, доверенной пока что лишь нескольким адептам, но в конце концов она станет общедоступной.

– Это месмеризм [137], да? – улыбнувшись, спросила г-жа де Сталь.

– Да, именно месмеризм.

– Вы обучались у самого Месмера?

– К сожалению, сударыня, Месмер был всего лишь учеником. Месмеризм или, вернее сказать, магнетизм – древняя наука, которая была известна египтянам и грекам. Она была утрачена в океане средневековья. Шекспир предугадал ее в «Макбете». Юрбен Грандье [138] вновь открыл ее и погиб ради этого открытия. Великим же учителем ее, моим учителем, является граф Калиостро.

– Этот шарлатан! – бросила г-жа де Сталь.

– Сударыня, сударыня, бойтесь судить как современник, а не как потомок. Этому шарлатану я обязан знанием, а мир, быть может, будет обязан свободой.

– Ну, хорошо, – с улыбкой промолвила г-жа де Сталь, – пусть я говорю как невежда, а вы со знанием предмета. Вполне возможно, что вы правы, а я ошибаюсь. Однако вернемся к вам. Почему вы так долго держались вдали от Франции? Почему не вернулись занять достойное вас место рядом с Лавуазье [139], Кабанисом, Кондорсе, Байи, Луи [140]?

Услышав последнюю фамилию, Жильбер невольно покраснел.

– Я должен был многое изучить, сударыня, чтобы иметь возможность встать рядом со столь выдающимися людьми.

– Ну вот, наконец-то вы здесь, но в неблагоприятное для нас время. Мой отец, который был бы счастлив быть полезным вам, попал в немилость и три дня назад уехал.

Жильбер улыбнулся и с легким поклоном промолвил:

– Сударыня, шесть дней назад по приказу господина барона де Неккера я был заключен в Бастилию.

Госпожа де Сталь вспыхнула:

– Право, сударь, вы сообщили мне известие, которое меня крайне поразило. Вас – и вдруг в Бастилию!

– Да, сударыня, именно так.

– Что же вы такого совершили?

– Это могут мне сказать только те, кто меня заключил туда.

– Но вы ведь вышли оттуда?

– Только потому, сударыня, что Бастилии больше не существует.

– Как это, Бастилии больше не существует? – разыгрывая изумление, спросила г-жа де Сталь.

– Вы разве не слышали пушечной стрельбы?

– Слышала, но ведь пушки – это всего лишь пушки.