Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 37

- А Беркер знает о ней? – поинтересовался Александр.

- Нет, - усмехнулся мальчишка. – Это секрет Селима был. Здесь кое-что припрятано должно быть. Двинувшись на ощупь вглубь пещеры, Сашко вскоре издал торжествующий вопль, - Есть!

- Что там? – спросил Раневский.

- Кое-что из одёжи, кинжал еще, - довольный своей находкой отозвался мальчик.

Как и предсказывал Афанасий, турки хватились беглецов наутро. Недолго раздумывая, Беркер снес голову с плеч казаку, выхватив саблю у одного из своих воинов, остальных рабов попытались допросить, но без Сашко выяснить что-либо не представлялось возможным, и потому их оставили в покое. Беркер выслал погоню, а сам остался восстанавливать разрушенный двор. Посланный им отряд вернулся с пустыми руками на четвертые сутки. Дойдя до самой Анкары и не найдя никаких следов беглецов турки вернулись. Беркер неистовствовал, но вынужден был смириться с тем, что на сей раз, видимо, русскому все удалось от него ускользнуть.

На исходе второй седмицы, когда подошли к концу взятые с собой припасы и Раневский с Сашко доели на ужин последние сухари, решено было тронуться в путь.

- Пойдем по хребту, - решил мальчишка. – Тропинка там совсем узкая и каменистая, ей мало кто пользуется. Вы, ваше благородие, когда спустимся, рта не открывайте. Я буду говорить, что вы немой, - наставлял Раневского Сашко.

- Хорошо, - согласился Александр, оглядывая себя.

Сашко умудрился стащить в селении кое-что из одежды. Переодевшись, Раневский стал похож на турецкого крестьянина. За долгое время пребывания под палящим солнцем кожа его уж давно приобрела бронзовый оттенок, выдавали его только почти белые, выгоревшие на солнце волосы и борода, а также невероятно синие глаза.

- Бороду сбрить надо, - задумчиво разглядывая его, предложил Сашко. – Волосы под чалмой можно спрятать, лицо сажей вымазать.

Взяв кинжал, Александр спустился к ручью. Чертыхаясь от того, что несколько раз порезался, Раневский избавился от довольно густой бороды, что успела отрасти за время его плена. Сашко аккуратно довел дело до конца и, беглецы тронулись в путь.

Спустившись к Анкаре, решили двигаться по ночам, а днем стараясь найти укрытие, держались подальше от дорог. Питались, чем придется. Сашко с риском быть пойманным за руку и лишиться оной подворовывал на рынках в маленьких городках, куда они иногда решались зайти. Смуглого чернявого Сашко принимали за турка благодаря тому, что он довольно бегло говорил на турецком.

Насколько запомнил Александр на то, чтобы добраться от Измаила до Анкары у отряда Беркера ушло чуть более трех седмиц, обратный же путь занял почти два месяца. На исходе октября добрались до Варны. До русских оставалось совсем рукой подать, чуть более ста пятидесяти верст. Сашко удалось выведать, что русские войска заняли Рущук и оставили там свой гарнизон.

- Еще дня три и у своих будем, - сидя вечером у пылающего огня, тихо заметил Раневский.

- Похоже на то, - улыбнулся в ответ Сашко.

Наскоро перекусив, путники затушили костер и тронулись в дорогу. Обычно говорливый и неугомонный Сашко в эту ночь был необычайно молчалив.

- О чем задумался? – обратился к нему Раневский.

- Вот доберемся мы до своих, а дальше что? – вздохнул Сашко.

- Ты откуда родом будешь? – поинтересовался Раневский.

- Из Луганской станицы, - отозвался паренек.

Александр замолчал, обдумывая сказанное: «Если везти мальчишку домой, то самое малое – это еще две седмицы в пути, - вздохнул он. – Ну, уж коли пообещал Афанасию, значит, отвезу», - решил Раневский.

Летняя военная кампания окончилась и молодому русскому главнокомандующему князю Багратиону предстояло теперь разрешить непростую задачу: перед армией возвышалась громада Балкан, а там, за этим суровым хребтом — заветный Царьград. Движение вперед, продолжение кампании могло бы привести к чрезвычайно серьезным последствиям. Но как бы ни соблазнительны были перспективы дальнейшего похода, главнокомандующий не счел возможным осуществить его. Слишком слабы были для этого силы Дунайской армии, слишком недостаточны были ее средства. Даже оставить армию на зиму в придунайской Болгарии было слишком великим риском и, потому, оставив гарнизоны в важнейших придунайских правобережных крепостях, Силистрии, Рущуке и Никополе, Багратион отвел войска на зимние квартиры в Молдавию и Валахию. Спустя три седмицы Раневский чисто выбритый и одетый по форме соответственно своему званию, уже стоял перед генералом Зассом.

- Бог мой, Александр Сергеевич, - качал головой Андрей Павлович, слушая его рассказ о злоключениях в турецком плену. – Жаль, жаль Меньшова, но как же я рад, что вы живы. Уже отписали своим родным?

- Еще нет, - нахмурился Раневский. – Но сегодня же отпишу.

Раневского временно разместили вместе с адъютантом Андрея Павловича. Александр не собирался задерживаться в расположении русских войск, в первую очередь он собирался позаботиться о судьбе Сашко. Он решил, что сам лично сопроводит паренька до Луганской станицы. Оставалось известить жену и сестру о том, что он жив и в скором времени объявится.

Раневский, взяв в руки перо, долго сидел над чистым листом бумаги. «Как написать о том? – размышлял он. – Какие слова подобрать, чтобы сообщить подобные вести?» - Александр тяжело вздохнул, не ложились слова на бумагу.

Будучи в руках Беркера Александр много думал о том, как бы могла сложиться его семейная жизнь, коли довелось бы ему вернуться, и вот ныне, когда впереди был путь домой вновь его стали одолевать сомнения. «У меня еще будет время подумать, пока повезу Сашко домой, - рассуждал он. К чему спешить?» С такими мыслями он закрыл чернильницу и убрал перо и бумагу. Ночью ему не спалось: мыслями он то и дело возвращался к Надин. «К чему лукавить? – вздохнул Раневский, - Отнюдь не желание увидеться с женой давало силы жить дальше». Где-то глубоко в душе теплилась надежда, что все еще в его жизни может перемениться. Но самое странное было в том, что он не мог вспомнить, как она выглядит. Прикрыв глаза, он пытался по памяти восстановить облик возлюбленной в своем воображении. Он знал, что у нее голубые глаза, мягкий, как золотистый шелк локоны, нежная гладкая кожа, но все это не желало скалываться в единый образ. «Как странно, - усмехнулся Раневский, - отчего я хорошо помню свою жену и совершенно забыл Надин? Стоит подумать о Софи и в мыслях тотчас возникает ее образ».

Стоя на крыльце небольшого деревянного дома, который занимали несколько офицеров Тверского драгунского полка, Раневский глубоко вдохнул морозный воздух конца ноября. Он сам себя загнал в ловушку. Все проклятая гордость. Александр мыслями своими вернулся в те дни, когда на него свалилась весть о самоубийстве его брата. Письмо от дядюшки пришло в Москву на адрес его съемной квартиры. Раневский не поехал сразу к Владимиру Александровичу, как тот просил в своем письме, а отправился прямиком в Рощино. Анатоль не оставил никакой посмертной записки, но, впрочем, причина того, отчего он наложил на себя руки, была и так очевидна. Разбирая его бумаги, Александр с трудом осознал истинный размер финансовой катастрофы, постигшей их семью. Одних долговых расписок набралось почти на сорок тысяч. Для гвардейского офицера эта сумма была непомерно велика. Оставалось одно. Как не противился Раневский тому, визита к Владимиру Александровичу было не избежать.

Дядюшка не преминул высказать племяннику все свои соображения по поводу его образа жизни:

- Ты ходишь по краю, Александр! – повысил голос Владимир Александрович, едва они остались наедине с племянником. – Бесконечно так не может продолжаться. Я наслышан о твоих похождениях: кутежи, дуэли, карты! Ради чего ты живешь? Ради чего? Ответь мне Бога ради! Неужели пример Анатоля ничему тебя не научил? Я всегда считал, что ты способен на большее, нежели впустую прожигать свою жизнь.

- Полно, дядя, - сердито сверкнул глазами Раневский. – Я к вам приехал не затем, чтобы нотации выслушивать.

- Я помогу, но ты должен изменить свою жизнь, - уже тише заговорил он.