Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 35

— Дыши. Думай. Дойди до края. Загляни за край. — Вьюрок крепко сжимал его плечи, не позволяя обернуться. — Я не знал, что среди горожан водятся такие как ты. Я верю, что ты не хочешь крови и клялся от чистого сердца. Я редко ошибаюсь в людях. Боюсь только, ты не сможешь сдержать всех своих обещаний, как бы сильно тебе этого ни хотелось.

Холодный ветер скользнул в прореху мокрой от пота рубахи. Стел оглянулся — за спиной никого не было. В голове звенела тишина. Сняв сапоги, он прошёлся по влажной траве — птицы прыснули в стороны — и сел на краю обрыва. Ветер взъерошил волосы, тонкими иглами пощекотал голые пятки. Внизу, круто огибая холм, на солнце искрила река. Вдоль берега белели соцветия осоки, а за ними, до самого горизонта, сотней оттенков золота переливался ковыль, будто россыпь зернистого песка. Среди пологих волн извилистой лентой мелькала степная река.

Он не сможет сдержать обещаний.

Сарим, прости и помоги.

Но ответом только тишина.

--20--. Белянка

Пламя свечей сплеталось с лохмотьями темноты по ту сторону сомкнутых век, скручивалось клубками разъярённых змей. Жар поднимался изнутри, опускался от потного одеяла, опутывал сердце, язык, мысли, прожигал горло. Иссушал.

За окном светлело, и мозолистые пальцы тётушки Мухомор отбрасывали пряди со лба Белянки, смачивали душистым отваром лицо, подносили к губам тёплое молоко на меду и терпком настое. Тонкий свежий запах мелиссы рассеивал ночные кошмары, прочной нитью тянул в мир солнца, дождей и тихого говора ведуньи:

— Девочка моя, доченька. Мышка моя. Мы с тобой справимся. Всё у тебя будет, девочка моя, всё будет. Только держись! Никогда не сдавайся, слышишь? Живи, покуда не пришло твоё время, во что бы то ни стало — живи!

И Белянка послушно цеплялась, карабкалась вверх и не думала о том, что ждёт по ту сторону сомкнутых век, по ту сторону плотно закрытой двери.

Каждое утро Горлица меняла букет голубых подснежников в широкой глиняной чашке на подоконнике и молчала. Но Белянка не держала на неё зла и знала, что цветы эти — от чистого сердца.

Жар отступил в день первой грозы. В день, когда подснежники сменились круглолицыми одуванчиками. Они смотрели упрямо и жизнерадостно, подбадривали горьковато-медовым запахом. И Белянка щурилась им в ответ, улыбаясь небывалой лёгкости в руках, ногах и груди — ломота, удушливый кашель и боль ушли, оставив лишь слабость.

Дверь распахнулась, — брызги дождя упали на земляной пол — и на пороге замерла тучная фигура тётушки Мухомор. Пару мгновений она вглядывалась в лицо Белянки, а потом перехватила улыбку — на румяных щеках появились ямочки, тёмные глаза блеснули:

— Громыхает — на радость!

Белянка медленно вдохнула свежесть далёких молний, тяжесть влажных листьев, травы и земли и приподнялась. Долгий раскат грома рассыпался над лесом.

— Не так быстро, девочка моя, — покачала головой ведунья. — Тебе ещё пару дней лежать — сил набираться. А сейчас — горячий суп и молоко.

— Только не молоко! — сморщилась Белянка.

Тётушка Мухомор нахмурилась, но тут же расхохоталась:

— Она ещё и недовольна, что её от самого края оттащили! Молоко ей, видите ли, надоело! — ведунья всплеснула руками и закружилась у очага. — Хорошо, будет тебе чай. Самый вкусный чай тебе будет!

Белянка откинулась на опостылевшие подушки и с наслаждением потянулась. Хотелось жить. Хотелось пробежать по мокрой траве, рассмеяться в лицо небесным огням, раскинуть руки и дышать. Просто дышать. И не помнить. Ничего не помнить.

С очередным раскатом грома в раскрытую дверь вошёл Ловкий.

— Можно? — постучал он в дверной косяк.

— Явился — не запылился! — выдала тётушка Мухомор, наливая в миску горячий суп, над которым белела завеса пряного пара: тимьян, петрушка, морковь.

Рот тут же наполнился слюной, и Белянка окончательно убедилась, что хворь отступила.

— Отживела! — вымучено улыбнулся Ловкий и сразу плотно сжал губы.

Лицо осунулось, скулы заострились, а россыпь огненных искр погасла в когда-то смешливых глазах. Даже медовые вихры, прибитые дождём, казались усталыми.

— А ты — наоборот, — Белянка мотнула головой, отбрасывая волосы, и приподнялась на локтях.

Брат небрежно махнул рукой, пересёк широкими шагами комнату и присел на край постели:

— Не бери в голову — время такое. Забот много — рук мало, — он осторожно коснулся её лба, ткнул указательным пальцем в кончик носа и легонько сжал ладонь. — Как ты? Я заходил, но ты всё время спала.

— Я… выспалась, — улыбнулась она, поглаживая большим пальцем его кисть, и кивнула за окно: — А что там?

Несмотря на старания, голос дрогнул.

Ловкий пожал плечами:

— Готовимся, тренируемся, прячем запасы в тайниках. Напугала нас твоя тётушка Мухомор — мало не покажется!

— А как Стрелок? — не сдержалась Белянка.

Ловкий на мгновение зажмурился и отвёл глаза.

— Болеет. Ласка так всем объявила. Так что за старшего теперь я — даже смешно, — он невесело хохотнул.

— А она довольна? Счастлива? — Белянка продолжала рвать себе сердце.

Ловкий тяжело вздохнул и промолчал.

— Прости, — прошептала она.

— Нет, ничего, — он принялся изучать сухую траву на полу. — Я просто не знаю — я не вижу её. Не хочу видеть. Она всё больше по хозяйству кружится. Да и у меня дел по горло — не до того.

«Не смыть ледяной водой, не убежать по земле, не забыться бесчисленной работой», — вспомнились слова тётушки Мухомор.

Белянка погладила брата по плечу и осторожно начала:

— Ты бы поговорил с ней. Откровенно. Быть может…

— Не может! — зарычал он и резко повернулся: — Она выбрала, решила, наколдовала — что тут ещё может быть? Она же наколдовала?

Белянка кивнула и откинулась на подушку.

— Хватит, — подошла тётушка Мухомор. — Белке есть нужно. И спать. А Ласка подождёт — это сейчас не главное.

Ловкий встал и широкими шагами вышел из хижины. Белянка не смотрела ему вслед.

— Не бери в голову, — ведунья поставила миску на лавку. — Поешь.

— Да. Спасибо, — зажмурилась Белянка.

Слёз не было — только болезненная лёгкость во всём теле.

За окном грохотал ливень, сёк бревенчатую стену, прибивал прошлогодние иглы к земле. Вспышки бледного света выхватывали из темноты перемёт, унизанный связками трав.

Через несколько дней придётся взглянуть правде в глаза.

Но не сейчас. Не теперь.

Сколько ни натягивай одеяло на голову — от жизни не спрячешься. Уже к вечеру перед избушкой гомонила толпа.

— Что им надо? — сквозь сон Белянка услышала надтреснутый голос Горлицы.

В ответ закряхтели половицы, и охнула у окна лавка от тяжести тётушки Мухомор.

— Меня требуют, — вскоре заключила она, видимо, послушав болтовню, и со вздохом откинула крышку сундука.

Белянка приподняла одеяло, выглянула одним глазом.

— Здесь сиди! — шикнула на неё тётушка Мухомор и вдруг показала язык. — Не высовывайся.

Когда Белянка мелкой только перебралась жить в колдовскую избушку и шарахалась каждой тени, тётушка Мухомор так же смешно дразнилась и они вместе хихикали. Но сейчас было тревожно и не до смеха.

Вытащив из сундука шерстяной платок, ведунья укуталась и вышла на порог, Горлица тенью скользнула за ней. Белянка немного полежала, но потом не выдержала, медленно села, опустила босые ноги на земляной пол. Холодом пробрало до костей, но Белянка решительно встала, прошлась до окна. Голову вело, и сумрак избушки плыл разводами.

— … раз она приворожила Стрелка, так пусть отворожит! — пищала Холщова, сухая как коряга старая дева. — А не хочет, так привяжите её на пару деньков к дереву без еды и воды — мигом захочет!

Сердце Белянки заколотилось в ушах, запылали щёки. Быть может, деревня заставит Ласку снять приворот? И тогда...

Белянка забралась с ногами на тёплую ещё деревянную лавку — похоже, здесь сидела тётушка Мухомор — и осторожно высунулась в окно.