Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 37

Так вот почему пострадала именно Лилу! Выходит, по-настоящему за ужином молилась только она? Амала слишком мала, чтобы понимать. Сам Рокот перестал слышать голос Сарима с тех пор, как спутался со степным колдовством, но Мирта? Быть может, с возрастом заношенные слова молитв становятся… просто словами?

— Зачем Мергу ключи, которые не сработают с лесниками? — вскинул брови Рокот.

Слассен долго молчал, с неестественным спокойствием глядя поверх плеча Рокота, жевал бескровные губы.

Каким бы он был, если бы не стал главным храмовником Ерихема? Чаще бы улыбался? Не шарахался собственной тени? Говорил то, что думает на самом деле?

— Зачем вообще Мергу ключи? — наконец прошептал Слассен одними губами.

Неужели даже он не посвящён в детали великого замысла?

Рокот не ответил и не изменился в лице — сработал многолетний опыт. Каким бы был он сам, если бы не стал предводителем рыцарей святой веры?

— Как мог, я ключи опробовал, — Слассен облизал губы и бесцветно взглянул на Рокота. — На всё воля Сарима.

Настоящее лицо, мелькнувшее лишь на миг, скрылось под восковой маской. Вновь.

Рокот кивнул, развернулся и поспешил к лагерю. Зенитное солнце пробивало листву, и слезились глаза. До вечерней молитвы оставалось не так много времени, чтобы свернуть лагерь, подготовить лошадей, раздать особые указания — на всякий случай. Истинное лицо Слассена убедило Рокота тщательно подготовить пути отступления.

Поглазеть на храм стянулась половина Приюта. Нечёсаные мужики и бабы в цветастых юбках толклись вокруг поляны, гомонили, но высунуться из-под защиты деревьев боялись. Рокот остановился за широким стволом и глянул в просвет между ветвями.

Храм удался. Конечно, стена «без единого угла» у ласточек не получилась: сосновый сруб щерился шестью скошенными кверху углами, похожими на стиснутые челюсти с выбеленными зубами-брёвнами. Разведённый мел притащил сын старейшины и сказал загубленные деревья замазать — сельчане так лучше примут. Этот паренёк вообще подозрительно расстарался, даже отыскал помощников из местных нарезать черепицу из обрубков стволов. В пару десятков рук, вместе со Стелом и его воровкой, они строгали вытянутые дощечки со скруглёнными краями и сколачивали их на брусьях. Надо сказать, вышло даже лучше настоящей черепицы: в вечернем свете, на фоне лохматых елей, древесная чешуя ершилась по круглому куполу и казалась порождением леса. Плоть от плоти его.

Храм светился солнцем на острие шпиля, белыми стенами и свечами в окнах.

Да уж. Свет Сарима разгонит сумрак вековых крон. Получи, Ерих, своё пророчество на блюдечке. Наслаждайся.

Любопытно, есть ли Сариму дело до нового храма? А до ключика, встроенного в шпиль?

Посреди поляны стоял босоногий Стел и любовался, запрокинув голову. Неподвижный, вытянутый струной. Должно быть, молится. Благодарит за свою мирную победу. Думает, как ловко обскакал кровожадного Рокота.

Стел обернулся — глаза и вправду блестят от праведных слёз, — взмахом руки подозвал сына старейшины, за которым потянулись местные детишки в венках из жёлтых одуванчиков. Это что-то новенькое. Рокот подался, было, вперёд, но вовремя одёрнул себя — полно, этот вечер принадлежит Стелу. Детский праздник — как раз то, что учителю по зубам.

На порог вышел Слассен. Он успел вылизаться, почистить пёрышки, напялил новенькую шёлковую хламиду — надо же, какой запасливый! — и теперь точно соответствовал своему томному образу. Резко вскинув руки, он медленно свёл ладони над головой. Рукава скользнули до плеч и обвисли, единым крылом сливаясь с необъятным капюшоном. Взгляд с поволокой поверх голов, неспешный голос, поникающий в каждую дырку — всё в лучших традициях.

— Отныне двери Лесного храма открыты тем, кто открыт Сариму. Отбросьте печали и радости — впустите покой...

Неторопливо Рокот пошёл по краю поляны. Пахло свежеспиленной древесиной и дымом.

К детишкам постепенно присоединились взрослые. Кто-то слушал проповедь, кто-то сидел на траве и пялился в небо. Многие ещё мялись под защитой деревьев, но когда Слассен скрылся внутри, и за ним сунулись смельчаки — лёд тронулся. Вскоре молодые служители и ласточки уже с трудом проталкивались между лесниками, заполонившими поляну, выплёскивая из ладоней покой на непокрытые головы.

Вот и славненько.

— Почему ты не молишься? — раздался скрипучий старческий голос.

Рокот замер. Перед ним дымил костерок, по ту сторону которого стояла колдунья.

Её здесь не было! Ни старухи, ни костра не было, пока она не раскрыла свой не смазанный рот. Рокот хотел пройти мимо, но остался стоять. Дым мельтешил перед внезапно молодыми глазами колдуньи, и сморщенное лицо будто покрывалось бугристой жёлтой корой, ноги, скрытые бурым подолом, врастали в землю, закручивая спиралью глубинные воды, руки сливались с посохом, переходящим в столб света, по которому поднимались души срубленных деревьев и оседали пеплом на облаках.

Пару мгновений Рокот вновь ощущал себя частью потока, мир потянулся к нему, раскрылся. Как тогда.

— Ты видишь суть. — Колдунья моргнула несколько раз, будто рассматривая его.

— Второй раз в жизни, — честно признался Рокот.

Она удивлённо поджала губы и оторвала от земли посох. Наваждение схлынуло: гул в ушах стих, посвежел воздух. Вернулась привычная пустота, когда варево мыслей застит глаза, и вглядываться в мир — некогда.

— Ты как орех! — Старуха расхохоталась.

— Орех? — нахмурился Рокот.

— С то-о-олстой скорлупой! — протянула она и вдруг выставила вперёд посох, норовя ткнуть Рокота в грудь — он даже невольно отшатнулся. — Ты нарушил равновесие. Много раз. И жизнь выкинула тебя, понимаешь? Она обходит тебя стороной, как река обтекает камень.

Рокот смотрел в её молодые серые глаза. «Это всё из-за такого же колдуна, как ты...» — думал он, но молчал.

— Зачем ты привёл рыцарей славить бога, в которого не веришь? — Колдунья шагнула через костёр.

По эту сторону дыма она оказалась не такой уж старой, с приятным, хоть и морщинистым лицом. Рокот узнал Полынь, ведунью Приюта.

— Я верю в Сарима, — сухо ответил Рокот.

«Верю, просто оглох. Просто есть более насущные проблемы. Просто это моё личное дело».

Рокот наконец развернулся и пошёл прочь. Нечего тут препираться.

— Ты предал бога и остался верен человеку! Опомнись. Куда ты идёшь? — бросила ему в спину Полынь.

«Я предал бога и остался верен себе. Я знаю, куда я иду».

— К храму, — поморщившись, пробубнил Рокот в ответ на внезапное рвение лесной колдуньи в защиту Сарима. Презабавное, надо сказать, рвение. Но разобраться в тонкостях и причинах Рокот не успел.

От шпиля, столь поэтично горевшего прежде закатом, по черепице, нарезанной чуткими руками лесников, ползли искры. Не отсветы. Не блики. Настоящий, вовсе не поэтический огонь спускался по деревянному куполу.

Пропадите вы пропадом, пресветлый Син вместе с гением Мерга.

Пропадите вы пропадом!

Порыв ветра, ещё порыв — и вот уже занялись лохматые ели, почернел замазанный мелом сруб.

— Пожар! — вопили на поляне.

Выли дико. По-звериному. Бестолково метались, давили друг дуга насмерть в дверях храма. Визгливо орали дети. Рокот не чувствовал токов тепла, но знал, что ключ всё-таки достучался до неверных сердец лесников, собрал единым жгутом тепло — и не справился. Ошибка в расчётах, должно быть. Сущий пустяк.

Представив мощную спираль, питающую огонь, Рокот попытался её ужать, удержать. Кажется, нащупал край, ухватился и...

Обухом по голове. Звон. Гул. Слепота.

Наивный человечишка. Не видишь — не суйся. Это не людей ломать, здесь другого порядка силы. Пальцем не заткнуть прорванную половодьем плотину — даже дудочка Вереска не помощница.

Будто взрывной волной Рокота отшвырнуло на ведунью. Ветки над их головами уже полыхали.

— Так вот какой свет вы принесли! — прорычала Полынь, спихивая с себя Рокота.

Он вскочил и заорал во всё горло: