Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 38

— Улис! Воду! Наполнить вёдра и меха, передавать от реки по цепочке. Борт! Рубите горящие ёлки в сторону поляны. Натан! Земля, забрасывайте землёй.

Рыцари с оруженосцами забегали, а сам Рокот попробовал опять сунуться магией, на этот раз осторожней, медленней...

— И не пытайся, проклятый! — грубо толкнула его ведунья и ткнула в лицо горящей головешкой — едва успел увернуться. — Хватит с нас! Проваливайте. Лес больше не благословляет вас, — сощурившись, она резанула его взглядом.

Не верит. И никогда не верила в красивый обман Стела. Плюнула смачно — слюна попала Рокоту на плечо — и грозно двинулась прямо в огонь.

Смелые у лесников бабы. Мощные.

Рокот перехватил за рукав Натана, рубящего столетнюю сосну, и коротко бросил:

— Уходим! Уводи всех.

— Но?! — вскинулся дольный.

— Они справятся получше нас. — И будто в подтверждение его слов, на поляне затихли, с благоговением глядя на свою Полынь, чуть ли не попадали ниц. Городским бы храмовникам такое почтение. И пока ведунья в образе праматери обращалась к глубинным силам огня, главный храмовник Ерихема без стыда улепётывал к фургонам, а свита из ласточек и учеников неслась следом, лихо перепрыгивая через пеньки.

Интересно, Слассен осознаёт, что фургон по лесу быстро не поедет? И до реки, по которой подготовлено отступление, им так и бежать на своих двоих?

Рыцари уже покинули поляну, послышалось конское ржание, Рокот собрался было окликнуть Фруста, как увидел посреди поляны босоногого мага-недоучку. Он стоял и лупился на сына старейшины будто на невесту, которой изменил в первую брачную ночь. Бестолочь.

Бестолочь! Ты же клялся не навредить им, так беги теперь со всех ног! Беги! Ты вперёд всех улепётывать должен!

Но Стел не двигался.

--22--. Стел

Закат рвался в храм сквозь яркие окна, горящие под куполом ярмарочными леденцами. Стел шагнул в квадрат зелёного света на земляном полу, и ноздри тут же защипало свежестью. Золотистые пылинки плыли в изумрудном луче, словно крупицы сахара в залитых крутым кипятком листьях мяты.

Следом за мятной полосой тянулась земляничная сладость, оседала бликами на волосах лесных девочек. В глубоком васильковом свете стоял Натан бок о бок со старейшиной, и казалось, их бороды поросли синими сосульками. Тепло, собранное и очищенное особыми стёклами, наполняло храм. Служители называли его «покоем Сарима», но любой маг подтвердил бы, что это и есть та самая основа магии, а цветные стёкла широко используются в практике.

В стороне, у границы цветного света, стояла Рани. Она бесстрастно изучала деревянный купол, запрокинув голову. Её фигура терялась в сумраке, и выделялись только белки глаз. Она скользнула взглядом по Стелу и так стремительно уставилась вновь в купол, что Стел засомневался: не померещилось ли.

Он осторожно подошёл и шепнул:

— Идём на свет.

Она не шевельнулась, лишь коротко качнула головой.

Весь месяц, пока строили храм, Рани избегала Стела. Исправно носила воду, ходила за лошадьми, помогала на стройке — выполняла беспрекословно даже больше, чем требовалось по роли, но говорила со Стелом лишь изредка и только по бытовым мелочам. Вечерами неизменно приходила к костру и слушала их долгие разговоры с Вьюрком. Когда менестрель метко шутил или пел, на её лице мелькала улыбка — и только, других эмоций от неё Стел не увидел и не чувствовал, как ни старался. Она истончилась, похудела и будто бы стала прозрачной.

— Не молчи, — попросил Стел. — Скажи хоть что-нибудь.

— Красиво, — она кивнула на окна, но так и не посмотрела ему в глаза.

— Ты из-за Рокота стала меня избегать? Или из-за чего? Помоги мне, — взмолился он. — Я не понимаю тебя.

— Служба началась, — кивнула она вместо ответа.

На середину зала вышел Слассен, и Стел вынужден был замолчать и посмотреть на него. Служитель медленно поворачивался вокруг своей оси, из-под опущенных ресниц оглядывая прихожан, затем остановился и вскинул ладони над головой. Рукава соскользнули, обнажив тонкие запястья, цветные блики заструились по необъятной хламиде. Обычно одеяния служителей шьются из неокрашенной шерсти тончайшей выделки — однажды у матушки был большой заказ, и она весь дом завалила рулонами такой шерсти, — но сейчас это была другая ткань. По благородному блеску Стел определил саримский шёлк. Всё-таки тогда, у степной реки, ему не показалось.

С чего бы Ериху так тратиться?

На солнечных склонах далёкой Южной гряды прядут свои коконы шелкопряды. Долгие дни бредут караваны сквозь пески, поглотившие некогда великую Саримскую цивилизацию, от приморского её осколка, сохранившего за собой имя Сарима, до зажатых между горными отрогами городов Ерихема. И только тогда драгоценные отрезы шёлка, меры специй и чая, попадают к самым богатым горожанам… и магам, для которых шёлк, не пропускающий тепла, дороже серебра.

Так чего же боится Ерих, раз нарядил служителей в шелка?

Слассен запел. Утробными звуками задрожал воздух. Тонкие голоса мальчиков-сирот подхватили молитву, птичьим щебетом заполнили купол храма и беспощадно разметали сомнения Стела. Он глубоко вдохнул жжёный запах воска и закрыл глаза. Низкие вибрации перемежались высокими переливами, захватывали дух и уносили ввысь, туда, где нет ничего — лишь бесконечный простор и счастье. Полёт и солнце. То самое солнце, которое клянётся защищать каждый рыцарь Меча и Света. То самое солнце, которое одно на всех. И у каждого — своё.

Сарим отвечал. Тихий голос зашёптывал раны, струился нежным напевом маминой колыбельной, баюкал измученное сердце. Пожалуй, никогда ещё Стел не переживал единение с Саримом столь ярко. Солнечный свет всё лился и лился с необъятного синего неба, расправляя заломы и тёмные складки души. И Стел дышал, дышал этим светом. И радовался, что не сломался, выдержал, дошёл. Не пролив ни единой капли крови, донёс этот свет.

Небо полыхнуло алым. Ожил недавний шафрановый кошмар: чёрные силуэты метались в кольце огня. Страх сочился из тел, пропитывая воздух. Боль сжимала внутренности плотным комком. Вековая память леса вопила на все голоса:

— Пожар!

Стел вырвался из видения и открыл глаза.

Деревянный купол полыхал огнём, поперечная балка кренилась, норовя придавить прихожан. Толпа ринулась к выходу, люди валились под ноги, царапались, орали. Стел метнулся в поисках Рани, но его сдавило со всех сторон, поволокло к выходу и выплюнуло наружу.

Из острого шпиля храма огненными росчерками летели искры и поджигали макушки могучих сосен. Пламя яростно пожирало сухие иглы, ветки, спускалось по стволам, перекидывалось на другие деревья. Люди мельтешили, выкрикивали проклятия, пытались закидать огонь землёй.

А Стел оцепенело смотрел и не мог пошевелиться. Голова пульсировала болью, и каждый выкрик эхом громыхал в пустоте, заполненной лишь отголосками молитвенного пения. Словно что-то выпило его досуха, и он наконец-то ощутил благословенный покой. На задворках сознания бился разум, орал об опасности, и Стел послушно потянулся к огню внутренним взором. Громада тягучего плавкого тепла раскручивалась спиралью вокруг храма. Человек — лишь жалкая крупица жизни перед лицом стихии: проглотит и не заметит.

— Не лезь! — Удар по затылку отозвался гулкой болью.

Стел резко открыл глаза и увидел Ведунью Приюта. Такие же глубокие, как у Вьюрка, глаза цвета влажной золы блестели гневом. Она ещё раз замахнулась посохом, увешанным перьями и мешочками, и на Стела до того остро дохнуло полынью, что рот наполнился горькой слюной, зато в голове прояснилось, слетела ватная глухота, и от ужаса перед огнём заколотилось сердце.

Ведунья оттолкнула Стела с дороги и шагнула прямиком к горящему храму. Пыльная юбка подметала кудрявую мураву, а следом тянулась долгим шлейфом тишина. Сельчане замолкали, останавливались, некоторые падали на землю.

И даже огонь… даже огонь стихал от её шагов.

Стел вновь потянулся к видению огненной спирали, но тут раздалось презрительное шипение: