Печать Раннагарра (СИ) - Снежная Александра. Страница 75
— Kеthаvеl, эта девочка — залог дружбы между Грэммодром и Аххадом. Я сам не заинтересован в том, чтобы с ней что-то случилось.
— Мне плевать на твои интересы, она дочь моего друга, и пока я его не найду, Эстэ под моей защитой. Нэсс всегда считал тебя достойным мужчиной — честным, благородным, порядочным, и только поэтому согласился на брак Амирэль с Нарваргом: был уверен, что твоя семья не обидит его дочь. Ты лучше меня знаешь, что бы он сделал, если бы узнал, что ты выкрал Эстэ, воспользовавшись его отсутствием.
Урхурт виновато ссутулился и несколько секунд молчал, угрюмо хмурясь.
— Я не увозил девочку силой. Эстэль сама согласилась с нами поехать. Я лишь…
— Ты лишь воспользовался ее доверчивостью и горячим желанием найти отца. Это подло, Урхурт, и ты лучше меня это понимаешь!
— Хорошо, Kеthаvеl, — тяжело вздохнул орк. — Я верну девочку в Аххад. Никто не узнает о их браке с Нарваргом до ее совершеннолетия. В Роггерфоле скажу, что невеста Варга приехала погостить у нас и ближе познакомиться со своей будущей семьей. А когда найдем Нэсса, позволь мне самому поговорить с ним и все объяснить.
Поднявшись, Касс похлопал фэа-торна по плечу и уже у выхода обронил:
— Договорились, Урхурт. Собирай своих воинов. Надо выдвигаться, пока погода хорошая. Не хочу терять время.
Меньше чем через час отряд орков и людей выехал в путь.
Прощаясь с герцогом, Эстэль выпутала из своей косы красную ленточку, уложив ее в ладонь маршала.
— Когда найдете папу, отдайте ему. Он всегда брал с собой на границу наши с Ами ленты. Говорил, что они его оберегают, как талисманы и что так ему легче переносить разлуку с семьей.
Поцеловав девочку в макушку, Касс пообещал ей, что обязательно найдет ее отца. Отъехав от поселка, он, поравнявшись с Оливией, внезапно заметил в глазах охотницы застывшие слезы.
— Что случилось? — тревожно вглядываясь в лицо жены, спросил Ястреб.
— Я все думаю: что, если мы его не найдем? — не поднимая головы проронила Ли. — Что, если он погиб? Что мы скажем Эстэль? — крупная слеза скатилась по щеке охотницы, шлепнувшись на меховой воротник.
— Лив, зачем отчаиваться раньше времени? Никто не видел Нэсса мертвым. И ты не понимаешь, нельзя убить нелюдя, просто проколов его мечом или ножом — он тут же примет свою истинную сущность, и любая рана затянется за считанные секунды.
— Нет, это ты не понимаешь, каково это для девочки: попрощаться с любимым отцом в надежде на встречу — и больше не увидеть его никогда!
Касс нахмурился, и в груди его болезненно заныло от невероятной догадки. Он вдруг с беспощадной ясностью понял, что она говорит о себе. Наклонившись, герцог решительно стащил Оливию с ее лошади, усадив в седло впереди себя. Прижав ее голову к своей груди, Касс успокаивающе прошептал:
— Все будет хорошо, Лив, я верю, что мы найдем Нэсса. Вера — самое сильное оружие, которое есть у человека. Но даже если и она иссякает — всегда остается надежда. А надеяться нужно всегда, потому что когда ты перестанешь надеяться — ты перестанешь жить, — помолчав немного, он заговорил снова: — Знаешь, я ведь тоже однажды простился со своим отцом и больше его после этого не видел. Не думаю, что скорбь дочери чем-то отличается от скорби сына.
Немного развернувшись, Оливия посмотрела на Ястреба, отстраненно глядящего куда-то вдаль. Впервые он говорил о себе, и это его откровение стало для охотницы полной неожиданностью. Не смея нарушить затянувшуюся паузу, она ждала, что он скажет дальше.
— Это неправда, что мужчины черствее душой и менее чувствительны, чем женщины, поэтому легче переносят утраты. Так принято, что мужчина не должен показывать своей слабости перед другими. Держать боль внутри себя гораздо тяжелей, Лив, чем выплеснуть ее наружу. И в этом женщинам можно даже позавидовать — ваши слезы и отчаяние никто не считает чем-то постыдным и недостойным. У меня не было права показывать свое отчаяние, когда умер отец. На мне лежала ответственность за жизнь и благополучие семьи. Дэррэк был маленьким, Антэль находилась в совершеннейшей растерянности, им нужна была моя сила и защита, нельзя было давать слабину. Сейчас, спустя годы, я думаю — это хорошо, что я не видел отца мертвым. В моей памяти он навсегда остался живым, таким, каким я помню его в последнюю нашу встречу, — ладонь Касса мягко опустилась на голову Оливии, ласково погладив ее волосы. — Возможно, твой отец тоже хотел, чтобы ты запомнила его живым.
— Возможно, — слабо проронила Оливия.
Ястреб был прав — в ее памяти всегда хранился светлый и живой образ отца. Никогда не могла себе девушка представить его лицо, отмеченное безжизненной печатью Эреба. Но тронуло в словах мужа ее не это. Она хорошо помнила, как нуждалась в чьем-то утешении и ласке после смерти мамы, а отец с головой ушел в собственное горе, совершенно забыв, что она маленькая и что ей так необходимы родительская забота и тепло. Ястреб же сумел, наступив на горло собственной боли, стать для своей семьи поддержкой и опорой. Это было достойно уважения. Будь у нее, девочки, тогда, много лет назад, такой брат, возможно, все в ее жизни было бы иначе. А еще Оливия поняла, что когда герцог потерял свою жену и ребенка, то громил замок и давал волю эмоциям только потому, что больше никому не нужны были его стойкость, сила и мужество, не для кого было быть надежной опорой и нерушимой стеной. И еще поняла, что сейчас, опекая ее, Ястреб пытался делать то, что делал всегда — переваливал на свои плечи груз чужих тягот и невзгод. Очевидно, для этого такого понятного и непонятного ей мужчины было очень важно, чтобы в нем кто-то нуждался. И, отбросив сомнения и горькие мысли, Оливия положила голову на плечо мужа, принимая его заботу. Возможно потому, что ей в этот момент действительно нужно было крепкое и надежное плечо, а для него очень важно, чтобы на это плечо было кому опереться.
С этого момента для Оливии что-то изменилось в отношении к Ястребу. Чем дальше они удалялись вглубь Грэммодра, тем реже стали попадаться поселения орков и тем чаще отряд устраивался на ночлег в лесу или в горах. Ястребу и Джедду приходилось укладывать ее между собой, защищая от ветра и мороза. Спокойно, взвешено, без лишних эмоций и слов, охотница позволяла мужу согревать ее по ночам своим теплом, искренне надеясь, что и ему не так холодно, когда их тела тесно прижаты друг к другу.
Нравилось Оливии и то, что герцог не считал любую работу зазорной или недостойной своего положения. По вечерам, когда она варила похлебку или кашу на всю их компанию, муж всегда находился рядом: устанавливал котел, подбрасывал дрова, свежевал дичь, подавал мешочки с кореньями и сухими овощами. В конце концов Урхурт, наблюдавший за их дружным тандемом, не выдержал, и в один прекрасный момент потребовал у Оливии дать ему хоть какую-никакую работенку.
— Не могу я так, — недовольно насупился орк. — Все работают, — указал он взглядом на воинов, разбивающих лагерь для ночлега, — один я бездельничаю, как король.
— Так вы, вроде как, и есть король? — усмехнулась Оливия. — Разве вы не фэа-торн Грэммодра?
— И что? — набычился Урхурт. — Если я фэа-торн, можно считать меня косоруким? Я, может, дичь потрошить не хуже вашего мужа умею, герцогиня, а похлебки варить — так и получше вас.
— Ты не прошел испытание на вшивость, Урхурт, — неожиданно подмигнув Оливии, заявил Касс. — Лив допускает к своим котлам только тех, кто с ней пуд лука перечистил и порезал.
Урхурт недоверчиво воззрился на помешивающую кашу Оливию и она, сохраняя на лице серьезность, утвердительно кивнула:
— Для начала можно хотя бы ведро. Надеюсь, вы, как уважающий себя мужчина, не станете плакать над каким-то жалким ведерком лука?
— Страшная вы женщина, герцогиня, — с трагизмом в голосе пробасил Урхурт, косо поглядывая на Касса. — Оно понятно, с нелюдем поведешься — от него и наберешься. Но, может, по старой дружбе вы бы мне нашли какое-то занятие, кроме лука, конечно.