Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 109

Женщина могла попытаться убежать, но это выглядело бы так же нелепо, как убегающая от стаи голодных волков маленькая, насмерть перепуганная овечка. Каратель без каких-либо физических усилий рывком дёрнул самку к себе, развернул спиной и, сдавливая горло, поставил перед собой на колени.

«Только не это! Пожалуйста, умоляю! Боги, не дайте этому свершиться!» — в предобморочном состоянии взмолилась смертная о помощи. Лучше бы она умерла…

Положительно, на этом можно было бы поставить жирный крест на существовании блиставшей некогда среди высшего света Лондиниума патрицианки, довольно изворотливой, яркой своей ухоженной красотой, влиятельной связями с князем Вортигерном, а ныне низведённой до статуса нищей бродяжки. Положительно, кончина её была бы самой ужасающей. Однако, быть может, кто-то там наверху сжалился над раскаявшейся грешницей и посчитал возможным дать ей крохотный шанс. А почему бы и нет?

Лукреция оставалась цела и невредима, ибо где-то рядом разнёсся омерзительно противный визг, и хватка удерживающего её карателя вдруг резко ослабла. Он поднялся, издавая трескучее рычание и, в конце концов, разразился вызывающим рёвом, на который моментально ответили несколько голосов. Непрестанный, раскатистый рокот свирепствующих зверей, вступивших в схватку за право спариться с земной самкой, ввёл в окончательный ступор женщину.

— Беги, дура! Спасайся, если жизнь дорога! — кто-то кричал. Кто-то напропалую орал на неё, да так, что этот крик перекрывал все остальные звуки. Он требовал от неё невозможного — подняться и бежать, но Лукреция уже ничего не соображала. Тело её сотрясала крупная дрожь, а перед ошалевшими глазами в странной, дикой пляске мелькали уродливые ноги карателей. Превращая обе колеи в длинные, узкие лужи, на дорогу проливалась чёрная, густая жидкость, от которой тлела низкорослая весенняя трава. Кажется, досталось и ей самой, ибо спиной и руками женщина чувствовала ожоги.

— Что же ты стоишь?! Думаешь, они пощадят тебя? Не можешь встать? Ах ты ж немощная тупая корова! В овраг ползи! Двигайся! Давай, шевелись!

Она поползла на коленях, лишь потом, значительно позже понимая, что это она сама кричала себе, а пока был шаг, другой… Лукреция всё быстрее и быстрее переставляла ноги, а голове стучало: «Овраг. Овраг…» Кто-то подхватил её, звериные когти впились в талию. Наверно, она завизжала, или это только казалось, так как голос давно изменил ей. Вырвалась. Сама не понимала — как, но точно вырвалась, ибо двигалась дальше, пока мёртвой хваткой рука карателя не вцепилась в щиколотку правой ноги. Рядом упал убитый зверь с развороченной грудной клеткой. Она выла и смотрела, как шипит его кровь, как корчится в огне воспламенившееся жуткое тело, превращаясь в прах, и всё дёргала и дёргала ногу, силясь вырваться, пока не почувствовала, что может ползти дальше. Она двигалась между ног тварей, из-за неё с остервенением рвущих друг друга на части, между телами мёртвых людей и нелюдей, скользила по залитой человеческой и животной кровью земле, не ощущая собственных ожогов, и в продвижении этом, должно быть, сейчас заключалась её жизнь. Что-то волочилось за ней, замедляя бегство на четвереньках. Обернулась и не удивилась, что это всё та же сжимающая щиколотку рука карателя, которая никчёмным обрубком заканчивалась на сгибе локтя. «Разве она мне мешает? Нисколько.» Шаг, ещё один, последний и… спасительный овраг, в который покатилась кубарем рыжеволосая почти обезумевшая от ужаса женщина. Застоялая ледяная вода накрыла её с головой.

Лукреция продержалась под водой, покуда лёгкие не готовы были взорваться от недостатка кислорода. Вынырнула, жадно хватая воздух и отплёвываясь. Зуб на зуб не попадал, ноги проскальзывали по илистому дну, пока прислушивалась к звериному рёву наверху. Осмотрелась: глубокий овраг был затоплен талой весенней водой, доходившей почти до груди, завален ветвями, покрытыми мхом стволами деревьев и гниющей прошлогодней листвой. Приметив за подмытыми корневищами склонившегося над оврагом ивняка пустоты, беглянка умудрилась добраться и спрятаться в них. Не бог весть какое укрытие, но для потрясённой женщины оно виделось райским убежищем. Заткнув уши ладонями, зажмурив глаза, лишь бы ничего не видеть и не слышать, Лукреция откинулась спиной на прилегающий к дороге склон. На какое-то время из-за перенесённого стресса и навалившейся усталости она впала в забытье, мечтая, чтобы единственное живое существо, для которого она хоть что-то значит (и значимость эта была определена монетами в покоях каледонского вождя), пришёл и спас её.

От сильного удара ивняк вздрогнул, заскрипел и ещё больше накренился к воде, грозясь обрушиться и погрести под собой британку. Она зажала рот рукой, когда в воду, поднимая столп брызг, мордами вниз упали два мёртвых карателя. Мокрые, а потому не возгорающиеся тела их мерно раскачивались на колыхающейся поверхности мутной воды, но смотреть на них было выше сил Лукреции. Она подняла голову, оценивая, как долго продержится её ненадёжное укрытие, и заметила просвет между сросшимися стволами у основания кустарника. Если исхитриться и подняться повыше, можно будет рассмотреть, что происходит на дороге. Сколько она уже стоит в полной неизвестности и ледяной воде, минуту или вечность? Нужно что-то делать, иначе она совсем окоченеет.

Не чувствуя собственных пальцев, рыжеволосая проделала несколько выемок в склоне, куда смогла ступить ногой и опереться руками, наконец поднялась на пару метров, прильнула к расщелине. На удивление её наблюдательный пункт позволял обозреть довольно много пространства, но Лукреция никак не рассчитывала увидеть то, чему стала свидетелем.

С другой стороны дороги, почти напротив ивняка, сосредоточенно наблюдая за карателями, стоял человек. Он был хорош собой, хотя и сед. Весь его облик излучал внутреннюю уверенность. Туника из дорогого сукна, чистый, плотнотканный плащ с большим, откинутым за спину капюшоном, безупречно лежащие поверх него прямые белые волосы лишь придавали ему веса. Но поражало не то, что каким-то чудом он здесь находился, и не то, что до сих пор не был разорван и убит разъярёнными карателями. Они боялись его! Это было так же очевидно, как и то, что по левую руку от незнакомца вдоль дороги, насколько хватило Лукреции ограниченного ивняком взора, выросла армия таких же пугающих чудовищ.

«Кто он? Неужели эти твари подчиняются ему?»

Лукреция очень быстро получила ответ на последний вопрос — человек произнёс пару слов на незнакомом, резком языке, и по кивку головы от страшного войска отделились несколько карателей. Они взялись добивать выживших после побоища таких же уродов, как сами. Лукреция не имела представления, к чему такая жестокость, вполне вероятно, так достигалась дисциплина, но, откровенно, кроме облегчения и мстительного удовлетворения, ничего не испытывала.

Одному из обречённых на смерть карателей удалось вырваться. В мощном прыжке зверь напал на человека, кто бы он ни был, и швырнул…

«Почему сюда?! Кругом в достатке кустов и деревьев!»

Под весом мужчины кустарник угрожающе закряхтел, грозясь окончательно обрушиться. Что-то небольшое, какой-то блестящий предмет проскользнул меж частых ветвей и, больно ударив Лукрецию по голове, упал рядом в воду. Но до любопытства ли было беглянке, если, ни жива ни мертва, она всем телом и щекой прижалась к земле. Отказываясь взглянуть наверх, женщина прислушивалась к нарастающему рычанию восставшего против своего господина зверя.

Короткая вспышка света, и рычание резко оборвалось. На лицо и руки Лукреции стала медленно оседать пепельная пыль. Освобождённый от давящей массы живой плоти, несоразмерной с его увядающими силами, ивняк выдохнул и приподнялся, готовый продержаться на этом жалком клочке земли ещё сотню лет. Жизнь двуногих его давно не интересовала, но тут сам всё видел, натерпелась смертная, потому покучнее раскидал над её головушкой с яркими волосами свои густые ветви. Тьма пришла на землю. Надо бы весточку старожилу времени послать. Ивняк зашептался с ветром…