Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 110

Земля резонансно сотрясалась от идущих в ногу сквозь лес карателей. Налитые сатанинским пламенем глаза горели жаждой кровавого убийства, ноздри трепетали, принюхиваясь к незнакомому, но уже почти принадлежащему рождённым великой тьмой созданиям миру. Скоро, очень скоро необъятный огонь сожрёт тут жизнь, высушит моря и озёра, а пепел и дым закроют яркое светило. Тогда воцарится совершенный сумрак. Он сделает эту планету идеальной средой обитания для тёмных. Здесь надлежит создать колонию. Здесь рукой избранного наместника будет править тьма. А пока Владыка велел сойти с дороги и ждать нужного часа. Никто не смел перечить воле тёмного господина.

Она осталась одна. Солнце давно поднялось, утро было в самом разгаре. Лес тихо шелестел листвой, и где-то щебетала глупая птаха, с которой совсем недавно сравнивал бродячий поэт Лукрецию. Теперь он мёртв. Молодой, здоровый и весёлый, он мёртв, ошмётками плоти разбросанный вдоль дороги, а ошеломлённая, полуголая женщина всё сидела и сидела под кустарником старого ивняка, иногда вздрагивая и тупо пялясь на воду, в которой до сих пор плавали тела двух убитых карателей. Она не обладала мужеством, геройство никогда не было отличительной чертой её характера, скорее наоборот, для Луки всегда было приемлемым выражение «своя рубашка ближе к телу». Но теперь, когда рассудок стал способен вместить всё произошедшее на этой ничем не примечательной дороге, когда вернулась способность мыслить и анализировать, когда на своей шкуре познала, кто такие каратели, нет-нет, не познала, а только соприкоснулась, обтёрлась тщедушной душой своей об их бездушие, рыжеволосая рабыня сей же час осмыслила, что единственная сила, способная остановить такую чудовищную мощь — данноттарцы, от которых бежала. Насколько велика разница между демонами-карателями, пришедшими разрушать, и теми, другими. Хмурыми, неотёсанными, жестокими, непонятыми и недопонятыми ею дикарями-варварами, но созидателями и хранителями, оберегающими не только своё прошлое, но и настоящее — свою землю, страну, свою свободу.

— Я не хочу быть рабыней, — шептала она, смахивая слёзы с ресниц. — Я не хочу умирать и не хочу обратно в увеселительный дом. Не хочу! Но выбора у меня нет, кроме как вернуться в цитадель и предупредить их. Может, Молох пощадит и не убьёт…

Она тяжело поднялась, схватилась за корень окончательно смирившегося с её присутствием ивняка, собираясь взобраться по склону, но вдруг отблеск из-под воды привлёк внимание Лукреции. Спустилась, пошарила рукой по дну и с первой же попытки ухватила металлический предмет. Когда вытащила, на ладони лежал изящной работы серебряный ключ.

— Странно. Какие двери он отпирает? — припоминая удар по голове, Лукреция не сомневалась, что этот ключ принадлежал седовласому господину. Забрать с собой или выбросить обратно в воду? Колебалась она не более мгновения, после чего выбралась на дорогу, среди разбросанной поверх разбитой повозки соломы нашла перепачканную кровью одежду, спустившись к воде, выполоскала её, как могла, натянула мокрую на себя, не забыв повязать на шею шнур, к которому приторочила ключ, и бегом побежала в Данноттар, надеясь, что успеет.

Глава 28. ДОБРЫЙ ЗНАК

— Стоять! Рано, — твердил полководец тёмных, напряжённо наблюдая за приближающимися к перевалу саксонцами. Мактавеш довольно наслушался от Кемпбелла о кельтском князьке, чтобы поверить в его бесстрашие, и довольно повоевал, чтобы считать распятого Алистара главным против себя козырем Вортигерна. Как, чёрт возьми, саксонские наёмники прошли через всю Каледонию, да так, что он, всевидящий и всезнающий в своей стране, оказался ни сном, ни духом, для Φиена оставалось загадкой. Ситуация вышла из-под контроля, чего властный вожак терпеть не мог. Он стоял перед сложным выбором: выйти на плоскогорье и сокрушить армию зарвавшихся смертных, либо принять осадное положение. Последний вариант означал полную погибель всех трудов, нацеленных на жаркий приём должного прийти в Данноттар тёмного войска. Заготовленным ловушкам без разницы, чьей кровью упиться, чьей плотью накушаться, с распростёртыми объятиями примут всех. Перейти перевал и дать бой вдали от защитных стен крепости казалось разумным, но дьявол его забери, если он готов жертвовать хоть одним тёмным воинов в преддверии битвы с карателями! Фиен был почти убеждён, что после этого сражения в скором будущем на плоскогорье появятся каратели, и тогда жизненно важен станет каждый собрат. На то и был расчёт с ловушками, чтобы сохранить невредимым своё войско и уравнять численность, выманив и погнав безбашенных отморозков-карателей, как стадо баранов, прямиком в смертельные силки.

— Стоять! Стоять, воины Данноттара! Рано. Ещё слишком рано, — в задумчивости повторял он, однако нашёлся тот, кто воспротивился приказу вожака:

— Да пошли вы все! В самый раз будет.

— Не смей, щенок! — полетел вдогонку Квинту разъярённый голос бросившегося к стене отца, но легионер уже прыгнул вниз, помня, что в очередной раз придётся разбиться и пережить болезненный, а потому неприятный момент воскрешения прежде, чем ринуться в бой.

— Фиен! — раздосадовано взвился Анаид. — Куда он против нас первым в пекло лезет?!

Стоящий тут же Марбас, мельком взглянув вниз, обратился к вожаку:

— Каким бы сильным ни был твой сын, мой господин, один он не выстоит против орды саксов.

Мактавеш понимал это не хуже старейшины. Теряя драгоценное время, в тупом оцепенении отец созерцал распластанное на земле переломанное тело сына, пока через площадь взор не устремился к окнам верхнего этажа здания, за которыми в муках рожала его жена. Воину казалось, что даже здесь, на крепостной стене, он слышит ослабевшие её крики гораздо отчётливее, чем обращённые к нему слова Марбаса:

— Как ты знаешь, Φиен, истинная моя была разорвана палачами. Тогда в Уркарасе погибли многие наши собратья, и я всё спрашивал себя: за что? За каким дьяволом я существую, ем, пью, дышу, когда моей Аксулыр нет? Я долго не находил ответа, долго клял судьбу, пока однажды не понял, ради чего наше изгнание. Ради всех выживших собратьев, мой господин. Ради того, чтобы мы начали заново жить в значительно лучшем мире, чем тот, откуда мы пришли.

Ты, Фиен, дал нам вкусить вольной, совершенно иной жизни на планете, которой не коснулся абсолютный мрак. Ты не позволил загадить собственной лютостью и превратить в выжженную, обескровленную пустошь эту землю. Именно ты, вожак, научил нас, изгоев и отбросов своего общества, сосуществовать с людьми. Ты даже ухитрился примирить нас с ушастыми. Ну с одним-то уж точно, да так, что он стал важен всем нам, и теперь я свирепею при виде того, что с ним сотворили смертные ублюдки, — взор старейшины на краткий миг метнулся к плоскогорью, а черты лица ожесточились, обещая жестокую кару палачам эльфа. — Твоя женщина стала нам сестрой, твой сын стал и нашим сыном…

Мактавеш недобро вскинул бровь, а Шагс не преминул постебаться:

— У… куда тебя понесло, старина! Ну, это ты загнул лишку. Смотри, а то не ровен час с лёгкой руки вожака без головы останешься. Фиен, если что, я тут не при делах, — под беззлобные смешки собратьев он замахал руками и выглянул за стену. — Кстати, а сынишка-то очухался, братцы.

Несколько воинов-демонов последовали примеру Шагса и прильнули к крепостной стене, Марбас же посчитал важным закончить то, что говорил:

— Ты, Фиен, тот единственный из наделённых властью, за кем я последую хоть к чёрту, хоть к богу, и этим буду счастлив. Но, если сын моего вожака найдёт сегодня свою смерть в бою, когда я буду отсиживаться за этой каменной глыбе, я посчитаю, что гибель наших соплеменников и моей Аксулыр в Уркарасе была напрасной. И я напрасно бежал из темницы вслед за тобой в чуждый мир. Господин, Кайар порядком закоптил табаком холодные камни Каледонии, чтобы мне, демону, старейшине северного клана, протирать о них зад. Так что… одно твоё слово, вожак.