Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 113

— Вортигерн!.. — озираясь по сторонам, ревел опьянённый побоищем, хмельной запахом крови и гибелью врагов вожак. — Вортигерн! Если в тебе осталась хоть капля чести, сразись со мной!

Он цеплялся глазами за саксов, за живых и мёртвых, и, не находя того, кого искал, преисполнялся жгучим презрением к королю бриттов, позорно отсутствующему на поле сечи.

— Трусливый кельтский пёс! — во всю мощь прокричал он так, что чудовищный рёв его наверняка докатился до самого Лондиниума, а вороной богатырский конь, полностью разделяя гнев седока-дьявола, зловеще заржал и взвился на дыбы.

Алистара уже несколько раз пытались поджечь, но эти попытки заканчивались неудачами. Однако, вид неожиданно возгоревшегося пламени, подбирающегося к стопам эльфа, мгновенно охладил неистовство беспощадного предводителя, побуждая к действиям. Φиен стегнул коня, устремившись к другу, и едва ли почувствовал, как дёрнулось его тело, когда вражеская стрела вонзилась в плечо. Он нёсся вперед, разя мечами и сминая под копытами скакуна смертных воинов в тот момент, как вторая стрела пробила ключицу.

— Хреново работаешь, Cаm Veryа. Никак на мужика своего засмотрелась… — прорычал он, едва не вылетев из седла, когда ещё одна со свистом глубоко вошла в бедро. Фиен проследил в направлении, откуда летели стрелы, но туда уже неслись его воины. Можно не сомневаться, что кончина саксонского стрелка будет ужасающей.

Спустившись с коня, вытягивая на ходу из себя стальные жала, как если бы речь шла о малом неудобстве, причиняющем дискомфорт, нетвёрдой походкой, прихрамывая и отправляя к праотцам редких безумцев, смевших преградить ему путь, Мактавеш дошёл до горящего деревянного креста.

— Держись, чёрт ушастый! — голыми руками сбивая пламя с креста, Фиен отказывался смотреть на превращённое в огромный, распухший синяк лицо бесчувственного Кемпбелла. Также отказывался верить, что опоздал, и что советник нежилец. Окровавленный демон присел, обхватил руками горячий, почерневший огнём и копотью крест, и потянул из земного плена, однако на плечо израненного вожака легла ладонь Молоха:

— Погоди, Фиен, дай-ка и мы.

Мактавеш обернулся. За спиной стояли его воины. Воздух ещё резали одиночные стрелы, под глухими ударами топоров, добивающих раненных, навсегда замолкали саксонцы, из каледонского леса эхо несло вопли бежавших с поля боя смертных, а тёмные собратья подняли и в десяток рук аккуратно положили на землю распятого Алистара Кемпбелла.

— Ну что там, вожак? Мы успели? — вопрошали воины опустившегося у головы эльфа предводителя. Фиен рассматривал друга, ощущая новый прилив гнева на кельтского князя. С каким бы упоением он сотворил с ним то же, что саксонские выродки сделали с Алистаром! С каким наслаждением упился бы его агонией! С каким фанатизмом отправил в пекло его гнилую, трусливую душонку! Даже ему, боевому демону, повидавшему довольно жестокости, на Кемпбелла было тяжко смотреть. Как они поняли, что это Али, теперь и казалось необъяснимым. Наверно, чувствовали, что он. Но в этом истерзанном, избитом, распухшем и покалеченном саксами куске плоти не осталось ничего от холёного, надменного блондина с изысканными манерами и аристократическими чертами лица, привлекающего внимание самых привередливых до мужского пола дам. Одно хорошо, руки-ноги на месте, но чёрта с два, что во имя гуманности при таких-то раздробленных костях! Ладони, ступни, колени и локти пробиты удерживающими на распятье гвоздями. Похоже, заострённые эльфийские уши постигла та же участь, только, не выдержав веса опущенной в беспамятстве головы, раковины порвались и теперь выглядели удручающе окровавленными лохмотьями. На груди крупно красовалось ножом вырезанное «чужак».

— Как Кемпбелл? Жив наш ушастый? — шептались и переспрашивали друг друга собирающиеся вокруг Алистара воины, среди которых появился и Фидах. Вожак отмалчивался, вместе со старейшинами Молохом и Кайонаодхом фактически отдирая советника от обгоревшего распятья.

— Пропустите! — взволнованный женский голос заставил воинов тьмы в противовес плотнее сомкнуть ряды. — Пропустите, прошу!

Совершенно неделикатно Cаm Veryа стала распихивать демонов, продираясь в центр живого круга, когда дорогу ей преградил Шагс:

— Госпожа, тебе лучше туда не ходить. Иллиам, его изрядно покалечили.

— Он мой муж! Отойди, иначе я буду вынуждена применить силу.

— Шагс! — зычно гаркнул вожак, — Пропусти Cаm Veryа!

Демон повиновался, Иллиам бросилась к мужу и упала перед ним на колени. Пару мгновений с аскетической отрешённостью она взирала на мужчину, чьё имя носила, с кем мысленно говорила и к кому обращалась всё то время, что жила в цитадели, о ком ежедневно думала, отказываясь признавать, что безмерно скучает и тяготится разлукой, и иронично колкую встречу с которым, задетая его игнорированием и молчанием, прокручивала в воображении тысячи раз. Иллиам не осознавала, что пальцы её перебирают соломенные волосы Алистара, а сама она умоляюще смотрит на Фиена, на суровых гигантов тёмного племени и в наступившей тишине сломленным от тревоги за Кемпбелла голосом заклинает:

— Пожалуйста, Фиен. Прошу, спаси его… Ведь ты же можешь! Вы можете! Он еще жив, он пока здесь. Я чувствую. Ну, пожалуйста! Я умоляю вас!

Она подняла раздробленную руку мужа и похолодевшими губами прижалась к ней, живительной молитвой повторяя: «Пожалуйста».

— Уберите женщину, — приказал вожак клана, и несколько воинов бережно подняли с земли Иллиам, уводя в сторону. Всё также отрешённо она наблюдала, как над Алистаром склонились демоны…

Это были нескончаемо тяжкие минуты ожидания, в которые прежняя Cаm Veryа непременно испытала бы стыд. Раньше она ни за что не унизилась бы до жалости. Но сегодня её коленопреклонённая мольба к старым врагам таковой не являлась. Не враги они больше — единомышленники, ибо нынче у них, смертных и бессмертных, один враг на всех — смерть. И в призыве своём о помощи она не видела ни капли унижения или жертвенности — в ней надеждою на жизнь теплилась любовь.

Когда же тихий мужской стон заставил Иллиам затаить дыхание, а демоны молча отошли от эльфа, позволив блондинке вновь опуститься перед мужем, она сама не поняла, что с ней произошло, вероятно, всю её заполонило чувство сродни счастью. Только прильнув к исцелённой, без единого пореза груди мужа, Иллиам закрыла глаза. Не издав не звука, внутри себя она безудержно рыдала с той неподдельной откровенностью, которую вытравили из неё все её безупречно хладнокровные эльфийские учителя, и которую позволяла себе разве что в детстве. Cаm Veryа ревела взахлёб, и невидимые окружающим слёзы эти несли колоссальное облегчение. Когда же ощутила себя окольцованной мужскими руками и всё плотнее и плотнее прижимаемой к груди мужа, медленно, словно не верила в реальность происходящего, подняла голову.

— В раю я или в аду, но пусть это не кончается, — из-под полуприкрытых век на женщину взирали ласкающие бархатом серебра, проникающие в саму растревоженную её душу въедливые глаза, и слабая полуулыбка тронула рельефно очерченные губы эльфа.

Потом уже, много-много времени вперед, когда в Каледонии окончатся войны, а время сотрёт из памяти, кем были по сущности своей данноттарцы, и потомки пиктов расскажут легенды о битве исполинов героев с подлыми чужеземцами за свободу прекрасной северной земли, момент, в котором два длинных сигнала рога протяжным отзвуком растеклись над усеянными телами врагов плоскогорьем, назовут верным знамением, олицетворяющим извечную победу жизни над смертью, непреклонную святость добра над вечным злом, сейчас же… Эти два длинных гудка повергли в самое настоящее замешательство и даже недоумение воинов клана. Потупив сочувственные взоры, ибо знали, что Мактавеш желал сына, демоны притихли, гадая, какой будет реакция вожака.

— Что это значит? — начиная подозревать, что его надеждам на блаженное царство Арванаита не суждено сбыться, неокрепшим от слабости голосом спросил советник жену. Алистар оставался единственным несведущим о значении подаваемых сигналов из Данноттара.