Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 114

— Это значит, что у меня появилась воспитанница, — на довольном лице сдержанной красавицы всё шире расцветала самая обворожительная улыбка. Однако, это объяснение советника не удовлетворило. Он был бы и рад расспросить, что к чему, только нависшее над беспомощно распластанным на земле эльфом злорадно ухмыляющееся лицо вожака заставили попридержать язык за зубами.

— Этот сигнал значит, чёртов ты урод, что я из-за тебя пропустил рождение своей дочери! Потому даже не мечтай о рае! Гнить тебе вечность на грешной нашей земле!

Кемпбелл задумчиво помолчал. Наконец положение лёжа его более не устроило, он попытался, весьма нетвердо, сесть:

— Что ж… довольно серьёзное обвинение, мой господин. Думаю, я заслужил такую участь, и, если я ещё сохранил своё место в клане, и… моя жена не предпочла другого, я готов понести суровое наказание.

Иллиам отпрянула от мужа, столь глубоко было её возмущение, а вождь, заверив, что у эльфа нет иного выбора, обратился к собратьям:

— Ваша госпожа, моя Лайнеф… — ему трудно было говорить. Бешеным ритмом отбивающее: «Жива!» сердце переполнилось ликованием. Фиен жаждал оказаться сейчас с Лайнеф. Со своей кареокой сумасшедшей чертовкой, в который уже раз за недолгих их брачный союз переигравшей его, переворошившей и перевернувшей всё с ног на голову, не оставляющей ни минуты покоя, бросающей вызов всем своим тёмным богам, стихиям, колдунам и ворожеям, самой смерти, и выходящей победительницей из многочисленных битв. И в том заключалась вся она.

— Моя Лайнеф… Дьявол! У меня дочь! Дочь — это добрый знак, — переполненный чувствами, Мактавеш громко, так, что слышно было в самом Данноттаре, расхохотался. И этот безмерно довольный, восторженно заразительный хохот в то время, как ликующий вождь высматривал среди остальных Квинта, желая разделись с сыном радость, достиг личных покоев предводителя клана и жадно облобызал уста обессиленной, крепко спящей его женщины.

Глава 29. ВСЁ ВО СПАСЕНИЕ

Через неплотно прикрытую дверь в усыпальницу древних килхурнских вождей со свистом врывался холодный ветер, разгоняя затхлый, насыщенный запахом плесени воздух. Разгуливая по просторному гроту, он заигрывал с погребальными предметами, дребезжал священными доспехами, оружием и иным культовым скарбом, приложенным к усопшим телам позабытых героев в качестве богатого приданого для венчального обряда со смертью. Кощунственно внося оживление в царствие мёртвых, шебутной ветер потревожил всё и вся, за исключением закутка, где в гробу покоились мощи ведьмы. Рядом на каменной скамье недвижимо сидел легионер. Обе руки его покоились на рукояти вложенного в ножны меча, упирающегося в землю. Голова была опущена на ладони, веки сомкнуты. Ветер не касался тронутых лёгким серебром волос Кезона, не путался в откинутом с лица Алексы саване, не ласкал девичьих щёк, мертвенно-бледных, но противоестественно не увядших за полгода её вечности. Малейшее дуновение обходило стороной это место, будто его в помине не было.

Со стороны посмотреть, так вояка пришёл погрустить о судьбе несчастной девушки и случайно задремал. Но, если приглядеться, можно заметить, как нет-нет, да зашелестят губы, нашёптывающие что-то на диковинном, выразительно мелодичном языке. А потом, будто прислушиваясь к кому-то, легионер сведёт брови, помолчит, и, вдруг, будто в знак согласия с невидимым собеседником, чуть улыбнётся:

— Удивительно? — он мягко рассмеялся. — Согласен с тобой, дитя. Действительно, удивительно обрести бессмертие и погрузиться в бесконечные секреты вселенной. Когда-то это здорово вскружило мне голову. Я глотал всё, до чего успевал добраться пытливый ум. Каждая тайна, незначительная, либо глобальная, затрагивающая множество миров и судеб, не осталась без моего внимания. В конце концов, в голове моей иx столько сложилось, что они стали путаться, перемешались и потеряли свою остроту. Я насытился.

Мне довелось видеть немало несправедливости, дитя. На моих глазах угасали поколения и многочисленные расы, уничтожались древние и могущественные цивилизации. Я безучастно наблюдал за их концом, пока не осознал, что ничто не трогает сердца старожила времени. Тогда я испугался, что становлюсь одним из бездушных служителей тьмы. Преобладая над светом, мрак сгущался, всё больше и больше отвоёвывая себе пространство, а братство ничем этому не препятствовало. Нужно хранить баланс, иначе тьма, воцарившись во вселенной, поглотит сама себя. Что? Что в этом плохого? Хм… — шепот служивого стих. Задумчиво он поменял положение головы, опираясь другой щекой о ладони, и вновь певуче зашептал:

— Хорошего ничего не будет, Алекса. Когда не с чем сравнивать, забываешь, кто ты есть. Не будет тьмы — не будет ничего, ибо только при тьме свет остаётся светом. Законы братства запрещают участие в истории, но в том (теперь я убедился, что это так) состоит глубокая наша ущербность. Сколько прекрасного можно было бы сохранить, если бы старожилы вовремя вмешались.

Теперь тебе открыто, кто есть твой отец, какой дорогой идёт и чьими руками действует. Придёт час, и чародей обманет палача. Тогда мир землян поглотит тьма. Я схоронил тебя в братстве, но подверг соблазну остаться в нём навсегда. Как поступишь, отречёшься от бренного ради познаний, или вернёшься к жизни, воля твоя, но помни: ты — единственная, кто может противостоять влиянию чародея на тёмного воина.

Кезон поднял голову, тревожно осмотрелся по сторонам, быстро накрыл саваном лицо мёртвой ведьмы и несколько раз провёл рукой над её телом, после чего встал и, бесшумно передвигаясь, спрятался в густую тень стены. Едва он скрылся, в усыпальницу одна вслед другой вползли две чёрные тени. Стелясь по полу, они разделились у входа и последовали в разные стороны грота. За ними тянулся необычный обледенелый след. Земля покрывалась инеем, а воздух в пещере стал столь морозным, что казалось, сама вечная мерзлота вознамерилась хранить покой царствия мёртвых от живых. Тени бесшумно обследовали раки с мощами бриттских вождей, углубились в усыпальницу и приблизились к килхурнской ведьме. Но сколько бы непрошенные гости над ней ни витали, как бы ни пытались заморозить неприметный гробик с её телом, таинственным образом он не поддавался их воздействию.

Чёрными тучами тьма заклубилась над мощами девушки и растеклась по обе стороны от них, пока не превратилась в очертания двух эфемерных фигур. Бестелесные духи склонились над помостом, рассматривая под полупрозрачным шёлковым саваном женский лик, и, узрев не увядшую со смертью чистоту его, не подвергшееся разложению тело Алексы, стремительным вихрем вылетели из мрачного грота.

Кезон вышел из укрытия, угрюмо поглядывая на узкую полоску света, тянущуюся из-под каменной двери:

— Видать, неспокойно Владыке, раз слуги его раболепные сюда нынче наведались. Ищет твою душу маг, Алекса, — покидая усыпальницу, покачал легионер головой. — Пусть поищет, пусть мается в неизвестности. Как бы не была могущественна длань его, всё коротка, чтоб до братства дотянуться.

Кезон не ошибся, да и как он, всевидящий и всезнающий старожил времени, мог? Прародитель друидов и всего друидского (а так оно и было, ибо очень давно Дарен нашёл путь к бессмертию и прожил поразительно долгую жизнь), Владыка не страдал мнительностью, но был весьма осторожен. Логика подсказывала магу, что в его планы вмешивается третья, неизвестная ему сторона. Подозрение закралось, когда Дарен пожелал, чтобы душа умершей дочери находилась подле него. Но не из-за отцовских чувств, а по причине более весомой и действительной. Палач. Пока Квинт уверен, что сам решает, над кем вершить суд, он не представляет угрозы, но очень скоро демэльф поймёт, что он не соратник, а слуга господина. Тогда присутствие души умершей ведьмы было бы кстати. Алекса была всего лишь девчонкой. Особенной, конечно, умненькой и послушной, но при жизни умудрилась стать небезразличной юнцу, увещеваниями сдерживая зверя в клетке. А посему и нынче, бестелесная, вполне сгодится на ту же роль. Однако, сколько бы ни старались слуги Владыки, сколько бы ни рыскали в мире теней, ведьмину душу так и не сыскали. Кто-то вмешался и сокрыл дочь от отца. Кто же?..